Андрей Буровский - Русская Атлантида. Невымышленная история Руси
Это касается не только форм ведения хозяйства, но и общественных отношений. «Большая семья», в которой взрослые братья и их семьи не разделяются, ведут общее хозяйство, в России-Московии исчезла только после реформ Петра Великого. Петр I ввел подушную подать, взимая ее с каждого взрослого мужчины. До него подать взималась с «дыма» — то есть с домашнего хозяйства. И получается, что государство само делало выгодным не разделять хозяйства, сохранять совместное проживание как можно большего числа людей.
Крестьянская община в Германии исчезла уже в XIII веке. В Польше, на Волыни — в XV веке. В Российской империи общине нанес удар П. А. Столыпин в 1905 году, а в СССР крестьянскую общину-колхоз сохраняли до самого последнего времени.
Дело, разумеется, вовсе не только в охоте и в подсечно-огневом земледелии. И трехполье можно вести очень по-разному. Например, можно забрасывать землю, как только она становится менее урожайной, и переселяться на еще не тронутые, целинные земли. Там тоже вырубается лес, заводится трехпольное хозяйство… до того, пока земля родит. Вроде бы мы имеем дело с вполне оседлым населением… а на самом деле деревня переезжает каждые 20–30 лет.
Реалии и подсечно-огневого земледелия, и «переезжающих» деревень заставили ученых ввести хитрый термин «относительная оседлость», или «частичная оседлость».
Восток славянского мира — это и есть те области, где еще сохраняется первобытное изобилие природных ресурсов, где можно вести формы хозяйства, исчезнувшие во всем остальном мире.
Славянский восток — это область, где можно не заботиться о сбережении природных ресурсов, где можно брать все что хочешь и в каком угодно количестве.
Восток — это место, где можно не заботиться об отходах. Ни об отходах производства, ни об отходах собственной жизнедеятельности. Где нагадил — можно не убирать, можно уйти на восток.
Птичка какает на ветке,
Баба ходит за овин,
Так позвольте вас поздравить
С днем ваших именин.
Так хулиганил Александр Сергеевич Пушкин в 1822 году. Так сказать, молодой поэт резвился.
Но и в 1905 году Антон Павлович Чехов замечал, что «пренебрежительное отношение к отхожему месту» в России приводит ко множеству болезней и эпидемий.
А Вам, дорогой читатель, я советую ровно одно: побывать в любой из стран Прибалтики или в Польше. Ну, и посетить там это самое отхожее место — хоть в частном доме, хоть в любом учреждении… А если вы последуете моему совету, вам останется только одно — сделать выводы. Делать их за вас я не вижу никакой нужды.
Но славянский восток — еще и область, где все проблемы хозяйственного и общественного развития можно решать предельно просто — переходя на новые земли. А это имеет очень серьезные психологические, нравственные, культурные и даже политические следствия.
Кризисы природы и обществаВсегда и во всех случаях кризис начинается с того, что земля оказывается не в состоянии прокормить столько людей. Историки давно ввели термин «относительное перенаселение». «Относительное» потому, что перенаселена страна только при существующем способе производства; а стоит изменить систему производства, и никакого перенаселения не будет. В Скандинавии времен викингов (X–XII вв.) жило меньше миллиона человек, и им — при тогдашнем-то малолюдстве — остро не хватало хлеба. Сегодня, при вдесятеро большем, подходящем к 12 миллионам человек, населении Скандинавии, вопрос о голоде, что называется, не стоит.
Во время относительного перенаселения людям не хватает еды, и это сразу вызывает множество не только материальных, но и духовных проблем, сомнений, поисков. Раньше-то ведь всем хватало пищи! Что же произошло теперь?!
Возникают сомнения и в религиозных догмах, и в «правильности» собственного поведения, сомнения в самых фундаментальных духовных ценностях, в богах, во всем привычном, устоявшемся за века (казалось, что и на века!) комплексе представлений о самих себе, о человеке, о мире.
Общество ведь всегда полагает, что должно жить и живет «правильно», в соотвествии с коренными законами мироздания. И пока оно «правильно» живет, будет этому обществу благо — в том числе и хлеб насущный.
Есть в этом убеждении что-то детское, что-то от «если я буду хорошо себя вести, мама даст мне конфету». Да, есть. Но такова человеческая психология, что поделать! В ней и правда очень много детского.
Когда начинается кризис природы и общества, это достаточно страшно. Земля перестает родить; исчезают привычные с детства пейзажи и ландшафты; начинает не хватать еды; появляется множество нищих, больных и несчастных, обездоленных людей; начинаются эпидемии; появляются новые, невиданные болезни. Вся жизнь общества и все существование привычной природной среды одновременно оказывается под угрозой.
И люди невольно задают вопрос: что же все-таки произошло? Одни пытаются понять, что они сделали не так? Другие — что всегда было не так? Третьи приходят к выводу, что в мире вообще ничего особенно хорошего нет, рассчитывать не на что и миром правит зло и Сатана. Во всяком случае, «правильными» ответами на вопросы пока не обладает никто. Эти ответы предстоит еще найти.
Когда начинается кризис природы и общества, перед испуганным, мечущимся обществом стоит выбор из четырех перспектив. Одна, казалось бы, самая простая: научиться получать с той же земли больше продуктов. Но как раз эта перспектива требует жесткого переосмысления всего прежнего пути, пройденного обществом. И поиск нового пути. Такого, в котором появятся новые ответы на самые основные вопросы: кто я такой? Как устроен мир? Где границы дозволенного? Это — поиск новой гармонии с окружающим миром. Гармонии, при которой можно будет получать больше всего необходимого с той же площади земли.
Например, так было при переходе от подсечно-огневого земледелия к регулярному трехполью, а потом к многополью. Когда стало необходимым жить всю жизнь в одних и тех же многолюдных деревнях, возделывать из года в год одно и то же поле. Прогресс очень долго рисовали строго в розовых тонах: как обретение новых возможностей, решение проблем и так далее. А есть ведь и другая сторона прогресса, страшная и безобразная.
Во-первых, не все в состоянии перейти к новому мировоззрению, к новому образу жизни. Хорошо, если можно просто бежать… например, на редко заселенный, богатый ресурсами восток. А если бежать уже некуда? Все верно, тогда — умирать. Между прочим, некоторые племена индейцев Южной Америки выбрали именно такой путь. Жизнь оставила им только два выбора: переход к земледелию или смерть. И люди выбирали смерть. Садились на деревенской площади, приносили маленьких детей. Потесней прижимались друг к другу, пока были силы — пели песни. И умирали.
Не уверен, что история «прогресса» наших предков была менее драматичной. Только индейцы яна умирали в XIX веке на глазах у европейских путешественников, а славяне становились земледельцами, отказывались от подсечно-огневого земледелия уже очень давно. Грязь, жестокость и кровь — давно забыты, осталось лучезарное зрелище «прогресса». Так сказать, восхождения к более совершенным формам жизни.
Во-вторых, за «прогресс» всегда есть и цена — отказ от какой-то части своей культуры. И потому «прогресс» — путь не только приобретений, но неизбежных потерь. Что мы утратили вместе с подсечно-огневым земледелием, наверное, мы никогда так и не узнаем. По крайней мере, до конца.
Люди всегда если и не понимают этого сознательно, то уж, во всяком случае, чувствуют двойственность «прогресса», даже самого необходимого. И еще раз повторяю с полной убежденностью: люди не любят «прогресса».
Скажем откровенно — общество очень не любит развития. Потому что развиваться — это изменяться. А изменения непредсказуемы и для общества в целом, и для его отдельных членов. Никто не знает, что будет лично с ним, если начнутся изменения. С ним лично, с его детьми и внуками, с его общественным кругом, с людьми, похожими на него психологически.
Люди не любят развития, не любят любых перемен. Если есть хоть малейший шанс избежать развития — общество будет его избегать до последнего. Или уж если перемены неизбежны, пусть их будет поменьше…
Во время кризиса природы и общества есть и еще три возможности, кроме развития.
Можно завоевать богатую и культурную страну и какое-то время жить за ее счет. Рано или поздно завоеванная страна или стряхнет с себя завоевателей, или ассимилирует их. Но какое-то время так жить можно! В этом случае можно и не решать никакие вопросы развития общества. Не надо отказываться от наследия мудрых предков, пересматривать привычные нормы человеческого общежития, не надо работать ни больше, ни лучше, чем раньше. Можно еще какое-то время жить так, как привыкли, совершая только одно усилие — чтобы завоеванная страна, паче чаяния, не освободилась.
