Василий Гладков - Десант на Эльтиген
— Однажды немцы провокацией нас взять захотели. Идут в контратаку и кричат полундру. Я бойцам растолковал: до чего же пал духом фриц, что нашей полундрой себя подстегивает! Большая польза от такого разъяснения бывает.
— Расскажите еще молодым коммунистам, как вы вели агитацию в бою.
— Ну… немцы приближаются, мы ждем в окопах. На сердце все-таки тревожно. Я крикнул: "Ребята, из фрица теперь солдат, как из хряка кондитер!"
— Помогло?
— Бодрое слово помогает, товарищ комдив. Мы тогда такое громовое «ура» подняли…
— Товарищ полковник, — докладывал по телефону Н. М. Челов, — из тыла противника только что вышла группа солдат.
— Пришлите тотчас на КП дивизии!
Челов осторожно сказал:
— Разрешите не трогать их до утра. Очень они слабые.
— Сколько вышло?
— Шли трое, пришли двое. Из нашей шестой роты. Цыганков и Петин. Одиннадцатые сутки не евши.
Ивану я приказал собрать, что есть, съестного. Он покопался в своем углу и принес… плитку шоколада.
— Откуда, Иван?
— Берег на крайний случай, товарищ полковник!
— Снеси Челову.
На другой день удалось увидеть этих солдат и расспросить, где были, что делали. Они были настолько худые, что можно было, наверно, подсчитать каждую косточку на теле. Даже голоса стали тонкими, как у детей.
Во время форсирования катер 6-й роты наскочил на мину. Кого убило сразу, а кто утонул вместе с разбитым судном. Цыганкову удалось всплыть и уцепиться за какую-то доску. Через некоторое время возле нее собралось еще четыре солдата. Долго швыряли их волны, пока не прибили к берегу. В разбитых лодках солдаты нашли автоматы, вооружились и пошли на звук боя.
— На север пошли, — рассказывал Цыганков, — слышим — гудит, бьет… значит, там — наши. С километр быстро продвинулись по-над берегом. Тут он ударил по нас из пулемёта. Прижались к обрыву. Там обрывы крутющие, стеной стоят. Вдоль стенки еще около километра прошли. Увидели вдали Эльтиген. Пламя там, дым, стрельба, а прямо перед нами — немецкие пушки. Что делать?.. Справа море, слева гора, впереди немец и с тыла, конечно, тоже. Стали решать, что же нам делать. Среди нас командира не было. Тогда решили избрать меня своим командиром…
Цыганков задохнулся, вобрал в себя воздух и устало закрыл глаза. Ему тяжело было говорить. Я попросил его передохнуть и стал спрашивать Петина. Потом, отдохнув, снова говорил Цыганков, и так общими силами мы восстановили картину этих одиннадцати невероятных дней.
Немцы на рассвете начали прочистку берега. Цыганков решил принять бой. Пятеро солдат заняли оборону в скалах обрывистого берега и с пятидесяти метров открыли прицельный огонь. Для врага это было неожиданно. Немцев как ветром сдуло с берега, остались только убитые. Цыганков послал Сивкова собрать оружие. Тот принес ручной пулемет, несколько автоматов и патроны.
Стали выбирать лучшую позицию, потому что знали — немцы вернутся. Позиция нашлась очень удобная: терраса с выдающимся к морю уступом, а в обрыве берега много глубоких щелей для укрытия. Прекрасный обзор и обстрел.
— Боем нас там взять было невозможно! — пояснил Петин.
Вероятно, это была ошибка солдат: противник до утра их не тревожил, но они не ушли, уж очень выгодная была позиция.
Утром на берегу появилась вражеская пехота с двумя танками. Пехоту отгоняли трофейным пулеметом и автоматами. Сверху удобно было вести огонь, а танки не могли стрелять — у них был мал угол возвышения. В течение двух дней немцы пытались выкурить пятерых солдат с их терраски. Потом выслали переводчика, который прокричал: "Сдавайтесь. Все равно передохнете. Голод — не тетка!"
Цыганков приказал: "Залпом — огонь!" Больше их не трогали. Есть было нечего. В яру солдаты выдирали корни травы и жевали их, Кириллов нашел в одной щели родничок. Это им помогло. На восьмые сутки Сивков не выдержал. Он сказал: "Ребята, я пойду, может, рыбу поймаю, В случае чего, прикройте огнем". На берегу его скосили из пулемета.
В конце девятых суток умер Кириллов. Осталось трое солдат. Ночами они видели морские бои. Видели наши самолеты, летящие через пролив, слышали огневой бой в Эльтигене. "Надо выбираться к своим", — решил Цыганков. Они сидели в щели и долго обсуждали план. Ночью сползли к берегу, царапая босые ноги: сапоги были сброшены еще тогда, в море, когда уцепились за доску.
Сползли в воду, взялись за руки и пошли вдоль берега. Шли они несколько часов. Осветит прожектор, окунаются с головой в ледяную воду. Темно — опять идут.
— Потеряли Сидоркина, — сказал под конец Цыганков. — Окунулись, луч прошел, поднялись, — а нас только двое.
Тонкий, как у ребенка, голос звучал спокойно. Глаза казались огромными от худобы. Они были сухие, с нездоровым блеском, но мысль, отраженная в них, была проста и чиста.
Диву даешься, на что способен наш человек. У нас, на "Огненной земле", были тяжелые условия, иногда, казалось, безвыходные, но я верил каждому солдату, как самому себе. Цыганков родом из станицы Небереджаевской, до войны был рядовым колхозником. Особенно приятно было отметить боевое умение и выдержку нашего кубанского казака. Я обнял и крепко поцеловал обоих солдат, а Цыганкова, как командира группы, поблагодарив за образцовую службу в отрыве от части. Он ответил: "Служу Советскому Союзу!"
Военврач, прибывший с Цыганковым и Петиным на КП, доложил, что здоровье у них подорвано и они нуждаются в длительном отдыхе. Врач рекомендовал устроить солдат в полку, в блиндаже одного из отделений 6-й роты. Там будет даже лучше и спокойнее, чем в госпитале. Он был прав. В Эльтигене трудно было создать нормальные условия для больных и раненых.
Вначале учреждения санитарной службы размещались в уцелевших домах, в подвалах и сараях. С течением времени все это было разрушено огнем артиллерии и налетами авиации противника. Пришлось обращаться за помощью к матушке-земле. Прежде всего мы решили укрыть операционную, вырыв в овраге для нее большую пещеру. Саперы вместе с санитарами стали отрывать в обрывистах берегах и на крутых склонах высоток ниши для раненых, каждая вместимостью 15—20 человек.
Все эти сооружения требовали много времени и большой затраты сил. К середине ноября еще много людей лежало в полуразрушенных помещениях, и медицинский персонал вместе с ними подвергался постоянной опасности. Трофимов рассказывал, что приходилось бороться за жизнь людей, действуя вопреки всем законам медицины.
— В мирное время меня за операцию, проведенную в таких условиях, немедленно бы судили, а вот делаем ежедневно десятки. И главное — послеоперационный период протекает нормально.
О себе самом, о крайне тяжелых условиях, в которых работали врачи, ведущий хирург медсанбата не говорил. Он как бы отметал эти трудности, считая себя не вправе задерживать на них внимание.
Мы говорили о планах саперных работ в помощь медсанбату, о дополнительных заявках в Тамань на медикаменты и перевязочные средства. Никакого намека на жалобу. По самообладанию я вполне поставил бы этого военврача рядом с таким героем Эльтигена, как майор Клинковский. Насколько знаю, Трофимов оказался единственным человеком в десанте, у которого хватило выдержки вести систематический дневник. У людей науки свои нормы расходования духовных сил.
— Вы, товарищ Трофимов, наверное, сумеете многое добавить к учебнику полевой хирургии? — однажды спросил я его.
— Ах, товарищ полковник, — ответил майор, — разве наши профессора поверят, что так могло быть!.. Однако думаю, что наш коллектив врачей может внести свой небольшой вклад в науку.
После войны след В. А. Трофимова затерялся. Лишь в 1960 году через профессора П. Л. Сельцовского, бывшего главного хирурга нашего фронта, я узнал, что Владимир Андреевич защитил кандидатскую диссертацию по материалам эльтигенского плацдарма. Его научная работа называлась: "Хирургическое обеспечение дивизии в отрыве от главных сил".
Помимо специального интереса, записи нашего ведущего хирурга бесценны как свидетельство очевидца и участника жизни на "Огненной земле". Приведу второй отрывок из дневника майора Трофимова, относящийся ко времени блокады Эльтигена.
"…Днем пытались подойти наши катера. Завязался морской бой. Немцев отогнали, но и наши не смогли подойти к берегу. Полная блокада десанта с суши и с моря. Единственное утешение — успешная высадка второго десанта на севере.
Самолетами сброшен перевязочный материал и, главное, эфир.
Море бушует. Ожесточенный обстрел берега и Эльтигена. Ночью приехал Шестин с небольшой группой медработников. Было так. Мы за своим скромным ужином. Крики о помощи с моря. Бежим к берегу. Подбит мотобот. Он сел в 50 метрах на мель. Парфенов вплавь добирается до него. Помогаем сестрам. Собираем в кучу спасшихся. С подошедшего немецкого бронекатера обстрел из пулеметов и пушек нашей спасательной экспедиции. Как утки, вкапываемся в песок руками и ногами. Короткими перебежками через минные поля — к домикам.
