Робин Локкарт - Моя Европа
Ян умел вести за собой людей. Талич был великим чешским дирижером (Чешский криптоеврей: http://en.wikipedia.org/wiki/V%C3%A1clav_Talich ). Коммунисты не могли забыть тот факт, что он выступал перед немцами во время оккупации. Главным образом, благодаря поддержки Яна, и к великой радости антикоммунистов, его восстановили в правах. Сегодняшний вечер – его первое появление на публике в старом качестве. Овации были долгими и горячими. Конечно, эта демонстрация имела политический характер. Если в зале и находились коммунисты, они не стали устраивать контр демонстрацию.
Когда мы вернулись домой к Яну, он пребывал в прекрасном расположении духа. Я воспользовался случаем и расспросил его о состоянии здоровья Бенеша, поскольку этот вопрос вызывал беспокойство у Британского Министерства Иностранных Дел. Ходили слухи, что он серьёзно болен диабетом. Мне так же было хорошо известно мнение господина Филипа Николса, нашего посла в Праге, что судьба и будущее состояние Чехословакии находится в прямой зависимости от состояния здоровья Бенеша.
Ян заверил меня, что история с диабетом – полная выдумка. В детстве Бенеш перенёс лёгкий отит, оказался затронутым вестибулярный аппарат, и сейчас его часто укачивает. В период 1945-1946 годов ему приходилось работать день и ночь. Тогда Бенеш перенапрягся. Во вовремя одного своего выступления у него возник провал в памяти, и ему пришлось сойти с трибуны, не закончив речи. Он воздержан в еде и питье, и если его ограждать от перенапряжения, то Бенеш окажется вполне трудоспособным ещё один десяток лет.
Меня только частично удовлетворили уверения Яна. Для самого Яна этот день был долгим и насыщенным, но для Бенеша этот же день оказался даже длиннее: мы ещё не проснулись, а он совершал обычную часовую прогулку верхом. Я так же уверен, что до этого он успел просмотреть все утренние газеты. Бенеш умел много и целеустремлённо работать. Если не считать двенадцати месячного перерыва после Мюнхена, он занимал ответственные государственные посты разных уровней на протяжении почти тридцати лет. Ничто, никакая умеренность не помогут поддержать этот ритм.
3.
Чехословацкий Сталин.
«Крокодил поступает мудро, когда проливает слёзы, съедая свою жертву».
Френсис Бэкон.Моя программа в Праге оказалась такой насыщенной, что я почти не имел возможности полностью предаться воспоминаниям и посетить места, связанные с прошлым. Однако мне удалось выкроить время, чтобы прогуляться по городу, встретиться со старыми друзьями, познакомиться с молодёжью, поговорить с торговцами лавок и магазинов и выслушать мнения самых знающих и скептичных людей – пражских таксистов. В любом иностранном государстве, и это особенно ощутимо в революционное время, иностранец, окунаясь в уличную атмосферу, черпает столько информации, сколько он не в состоянии получить, прочитав путеводители или официальные отчёты.
Одним из первых визитов я сделал к Юлиусу Фёрту, моему чешскому издателю, который в то время стал важной политической фигурой и состоял членом Парламента. Он не вполне разделял оптимистические взгляды на будущее, которых придерживались Бенеш и Ян Масарик, и с опаской ожидал новых подвохов от коммунистов. Тем не менее, Юлиус гордился своей страной и теми достижениями, которых достигла Чехословакия с момента освобождения. Он тепло отзывался о Бенеше и Яне. Юлиус поведал мне, что до мюнхенских событий многие чехи верили, что Бенеш был протеже Томаша Масарика, а Ян – «папеньким сынком», этакий плейбоем на западный манер ( http://en.wikipedia.org/wiki/Jan_Masaryk - Чешский криптоеврей, сын Томаса масарика. Прим. ред.) . Но теперь, доказав в годы войны свою преданность родине, они стали очень популярны в народе. Он ещё заметил, что ни в новом Парламенте, ни среди молодёжи не видит никого с явными признаками вождя. И это было правдой. Не слишком многочисленной чехословацкой нации повезло, и за два поколения она произвела две пары великих людей: Томаша Масарика и молодого Бенеша, а теперь – постаревшего Бенеша и Яна Масарика.
Фёрт свозил меня на Вышеградское кладбище, где похоронены выдающиеся чешские писатели, художники и композиторы, чтобы поклониться могиле Карела Чапека, преданного ученика Томаша Масарика и наиболее плодотворного европейского писателя в период между двумя мировыми войнами. (Карел Чапек - чешский криптоеврей, писатель. Создатель слова "робот": http://www.karelcapek.com/ и http://www.prorobot.ru/slovarik/abour_robot.php То есть Чапек был в теме ещё тогда). Последний раз я встречался с ним в марте 1938 года, когда примчался в Прагу из Вены, где мне своими глазами довелось увидеть вступление Гитлера в австрийскую столицу. Карел Чапек находился в мрачном настроении, поскольку ни на минуту не сомневался, что следующей на очереди будет Чехословакия. В присутствии своих друзей Чапек прямо спросил меня, вмешается ли Великобритания, если немцы нападут на Чехословакию. Он просил меня быть откровенным. Я ответил, что он может на это не рассчитывать. Через три месяца после Мюнхена в возрасте сорока восьми лет Карел Чапек умер.
Могильный памятник, идею которого разработал его брат Иосиф, впоследствии погибший в немецком концлагере, был прост: гранитная плита, а в ногах – книга из камня, на открытой странице – даты жизни и смерти. Стоя рядом с памятником, мне думалось об остроумии Карела, его вере в значимость малочисленных наций и убеждённой неприязни к любой жестокости. Он предвидел много такого, что, к сожалению, стало реальностью. Я вспомнил, как десять лет назад, в 1937 году, видел Хьюго Хааса (Hugo Haas) и жену Чапека актрису Ольгу Шайнпфлугову http://en.wikipedia.org/wiki/Olga_Scheinpflugov%C3%A1 в его пьесе «Белая болезнь», раскрывавшей подлость и дьявольскую сущность диктатора. Я раздумывал над странным романом между Карелом и Ольгой, которая была не только актрисой, но одновременно талантливой поэтессой и писательницей. Он открыл её, помог выйти на сцену и влюбился без памяти. В то время врачи обнаружили у него серьёзную болезнь позвоночника и предупредили, что женитьба, бесспорно, укоротит его жизнь. Несколько лет спустя, Карел познакомился с врачом из Швейцарии, который сумел его вылечить. После этого он женился на Ольге. Они были счастливы, но Мюнхен и нацистский смерч сломили его морально.
Фёрт, ставшим его первым издателем, рассказал мне, что произведения Чапека, которые, конечно, были под запретом во время оккупации, пользовались большим спросом. Теперь его книги опять запрещены, на этот раз – коммунистическим Правительством его собственной страны.
Мне также довелось иметь продолжительный разговор с Хубертом Рипкой, состоящим членом Чехословацкого Правительства в Лондоне в годы войны (Всё было из Лондона. Лондон - там ещё Маркс, Герцен и Бакунин пригрелись под крылышком у Ротшильдов. Прим. ред.), а теперь занимавшим пост Министра Иностранной торговли. Он был настроен менее оптимистично, чем Фёрт, не говоря уже о Бенеше и Яне Масарике. Благодаря своей должности, ему приходилось много ездить по Европе, и он с ужасом рассказывал о режиме в Югославии. (В то время Тито был героем не только в Москве, но и всех чехословацких коммунистов! Иосиф Тито - югославский криптоеврей: http://en.wikipedia.org/wiki/Josip_Broz_Tito ) Вести иностранную торговлю, признался Хуберт, становилось всё труднее, а будет ещё хуже. Его также волновала беспечность тех политиков, которых назначили возглавлять национальную индустрию. У них отсутствовал опыт, а социалисты, заметил он, уступали даже коммунистам. К моему великому удивлению, Хуберт, ненавидевший нацистов, честно признался, что в некоторых отраслях промышленности им так не хватает бывших немецких управляющих и техников, и пройдут годы, прежде чем подготовят новые кадры. Он ещё отметил, что нацисты, уничтожив евреев, нанесли значительный урон торговле.
Рипка согласился, что с момента освобождения позиция коммунистов пошатнулась, но радоваться рано: угроза ещё полностью не устранена, восстановление происходит замедленными темпами, и закат коммунистов будет постепенным. Он выглядел сильно уставшим и, несомненно, изнурённым работой.
Хотелось бы особенно отметить встречу с Клементом Готвальдом, в то время занимавшим пост Премьер-министра, а сегодня – Президента и фактического диктатора страны. Встречу организовал Ян, и она состоялась в помещении Кабинета Министров. Меня провели в приёмную, где сидели две хорошенькие секретарши, которые бегло говорили по-русски. Готвальд принял меня без промедления. Я увидел невысокого, тщательно выбритого мужчину лет пятидесяти, типичного чеха, с коротко подстриженными чёрными волосами и в тёмных очках. На нём был щегольски пошитый костюм-двойка. Таким впервые предстал передо мной создатель Чехословацкой Коммунистической партии.
Он тепло поприветствовал меня, а когда мы уселись за круглым столом, предложил сигары и сигареты. Сам Готвальд закурил трубку. Позже мне довелось узнать, что почти все чехословацкие коммунисты-министры курили трубки, подражая их «великому вождю и мудрому учителю» Иосифу Сталину. Перед тем, как приступить к разговору, он спросил, не буду ли я против присутствия пресс-секретаря, на случай, если возникнет необходимость в записи нашей беседы. Это, пояснил он, его обычный метод. Таким способом, как я знал, Готвальд одновременно проверял меня.
