Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Версаля при королях
Вопреки всем этим мерам сокрытия, считается достоверным, что в июне 1754 года Луизон Морфи произвела на свет дочку, Агату-Луизу де Сент-Антуан де Сент-Андре, которая умерла в двадцатилетнем возрасте через несколько месяцев после свадьбы с вполне реальным маркизом де Т.
Появление у Луизон младенца чрезвычайно усилило ее влияние на короля. Обычно столь равнодушный, он день ото дня казался все более увлеченным, отчего враги маркизы де Помпадур вообразили, что эта вспышка чувств непременно приведет к падению главной фаворитки. Ее втянули в заговор, душою которого была маршальша д’Эстре. По ее наущению Луизон однажды спросила короля, как поживает «его старушка». На следующий же день маршальшу прогнали, а Морфи никогда более не привелось увидеть свое «полубожество».
Ей подыскали офицера по имени де Бовезис, который за пятьдесят тысяч ливров согласился жениться при условии, что в приданое она получит еще двести тысяч.
Говорят, Сиретт умерла в 1814 году, похоронив трех мужей. Но с той поры, как она покинула Версаль, ее жизнь погрузилась в густой туман, сквозь который ничего нельзя разглядеть. Как жаль, что в свою бытность «королевой» хорошенькая посудомойка не вела дневника!
«Бланк с королевской печатью»
Эти «бланки с королевской печатью» оставили по себе дурную память, и за исключением романистов и драматургов, обязанных им множеством захватывающих перипетий и неожиданных развязок, все единодушно считают сей быстрый способ избавиться без объяснений и комментариев от неугодного человека, к которому раньше прибегали монархи, крайне отвратительным.
«Бланк с печатью короля» — эти четыре устрашающих слова долгое время любили вспоминать на своих собраниях республиканцы, приводя в трепет тысячи избирателей. И не исключено, что при далеком от истины истолковании они и теперь производят такой же эффект. По бытующему поверью, представители королевской власти имели когда-то в своем распоряжении целые кипы таких варварских документов; они раздавали их своим приятелям в виде новогодних подарков, а мелкие чиновники прибыльно ими торговали. Живучесть сей драматической легенды поддержали своим авторитетом Мишле, Дюрюи и Рамбо.[116] Но как бы глубоко ни внедрилась она в сознание — это не более чем еще один из предрассудков, которые нам предстоит поколебать.
Ни один государственный человек, ни один чиновник королевского правительства такого бланка никому не доверял, а если он и оказывался в частных руках, то в исполнение приведен быть не мог.
Именно так обстояло дело, заверяет нас историк Функ-Брентано,[117] а его мнение заслуживает доверия, поскольку он знает архивы Бастилии, как никто в мире: он их разыскал, изучил, разобрал, классифицировал и прокомментировал. У полиции Старого режима от этого высочайшего знатока нет никаких секретов. С предельной ясностью он доказал, что «бланк с королевской печатью» был не инструментом репрессий, а, напротив, мерой спасения и способом защиты обвиняемого от жесткого наказания, налагаемого тогдашним правосудием. Латюд[118] был бы непременно колесован, кабы не «бланк с печатью», избавивший его от этой неприятной формальности.
Но особенно спасительным был этот «бланк» в делах семейной чести. Отец, недовольный своим отпрыском, или не поладивший с женой муж, или обиженная мужем супруга, все они бросались за помощью к королю. Ход прошению давался только после тщательной проверки, и люди таким путем избегали публичного скандала и позора судебного приговора.
Здесь следовало бы привести примеры из жизни. И поскольку фактический материал богат необычайно, мы имеем шанс обнаружить здесь самые разнообразные и часто очень пикантные житейские ситуации. Добрая сотня романистов, а в особенности авторы водевилей, наверняка найдут тут, чем поживиться.
Ну разве не прелестный сюжет для рассказа — злоключения молодого герцога де Фронзака (будущего герцога Ришелье), которого пришлось заточить в Бастилию, оттого что он недостаточно пылко любил жену? Доведенная до отчаяния холодностью и непостоянством своего супруга, та добилась «бланка с печатью», и вот легкомысленный малый оказался заперт на тюремный засов.
Он томится в полном одиночестве, его развлечения состоят лишь в ежедневных визитах важного церковника, без устали распространяющегося о красоте чувства долга. Тоска уединения в гораздо большей степени, нежели красноречие проповедника, скоро привела затворника к раскаянию. И вот, когда он был уже на пределе отчаяния, дверь в его узилище отворилась, и к нему вошла его милая, соблазнительная женушка, одетая в самое очаровательное платье. Осужденный заключил ее в объятия, и супружеская пара наслаждалась (во всяком случае какое-то время) безоблачным счастьем.
Но дело не всегда оборачивалось такой идиллией: порой родственники проявляли чрезмерную щепетильность в вопросах чести. В 1751 году «бланк с печатью короля» раздобыла некая вдова Бернар, торговка фруктами, заранее опасаясь, как бы ее ветреная дочь не уронила чести семьи, она решила подстраховаться. Собрав необходимую информацию, лейтенант полиции Берьер приглашает к себе обвиняемую; он был готов увидеть перед собой разряженную вульгарную девчонку. Какая неожиданность! Девица Бернар оказывается солидной матроной, давно перевалившей за сорок, хотя манера ее поведения действительно далека от идеала. Ее арестовывают и отправляют в Сальпетриер,[119] где жестокосердая мать продержит бедняжку долгие годы. Ту же суровость нравов мы наблюдаем у торговки потрохами по имени Бульет. Гордая тем, что ее «семья состоит из сугубо порядочных людей», она тревожится связями своего сына с «вольнодумками». И сын по ее просьбе сначала был заключен в Бисетр,[120] а затем переправлен «на острова», причем расходы на переезд оплатила сама мамаша Бульет.
Беспристрастное расследование очень часто обнаруживало за такой нравственной щепетильностью материальный интерес. Некий гвардеец по имени дю Розель де Глатиньи (он называет себя «дворянином из Иль-де-Франс»)[121] обращается к министру с просьбой выслать «бланк с печатью» на арест его четырнадцатилетней дочери Мари. Та, как он утверждает, «хочет во что бы то ни стало обвенчаться с трубачом», что грозит позором «всему семейству, числящему среди своих членов генерал-лейтенантов и кавалеров Мальтийского ордена». Мари де Розель поместили в монастырь, но отец на этом не успокоился: по его словам, трубач все время бродит вокруг монастырских стен и угрожает похищением. Девушку услали в приют Сент-Пелажи. Здесь ее продержали около месяца, пока министр не выяснил, что бедняжка, вовсе и не собиравшаяся обнадеживать трубача (скорее всего вымышленного), являет собой образец скромности, добродетели и набожности. Отец, мечтавший избавиться от нее и разжиться ее имуществом, попросту ее оклеветал. Конфуз был велик: дю Розель был задержан и, приведенный к министру, признался во лжи. Его ожидало суровое наказание, но великодушная дочь вымолила помилование.
Поразительно, насколько непререкаемой и абсолютной оставалась во всех слоях общества вплоть до конца XVIII века отцовская власть. Чрезвычайно редко почтенному родителю, добивавшемуся заключения своего детища, даже совершеннолетнего, бывало отказано в «бланке с королевской печатью».
Легко заметить, что «меры задержания» гораздо чаще употреблялись против дочерей, нежели сыновей. Очень многие отцы мучились подозрением в чрезмерной пылкости дочерних сердец. Так, один папаша добился заключения своей дочки в тюрьму «Провиданс» в городе Эксе просто «ввиду ее бурного темперамента». Другой тоже жалуется министру на «неразумное поведение дочери, вопреки ее сорокачетырехлетнему возрасту». Многие главы семейств наверняка имели реальное основание для тревог; например, тот, чья дщерь «с нежного возраста повадилась следовать за полком»; ситуация, конечно, была чревата опасностью.
Трогательно наблюдать, с какой доверчивостью люди из нижайших слоев — простые рабочие или скромные крестьяне поверяют свои маленькие горести королю, с какой наивностью просят его о помощи. Для них, уже просто в силу положения вещей, король есть верховный глава семьи, который обязан заниматься всеми делами своих подданных, и отнюдь не только материальными, а более всего моральными. Ему надлежит следить за тем, чтобы мужья были разумны, жены верны, а дети послушны. И король в самом деле входит в такие мелкие обстоятельства, которые на первый взгляд кажутся недостойными внимания Его Величества. Можно ли поверить, что накануне Пасхи всем торгующим своими прелестями девицам «именем короля» раздавались суммы, вполне достаточные, чтобы предшествующие празднику святые дни можно было прожить без греха?
![Жорж Санд - Волынщики [современная орфография]](/uploads/posts/books/141636/141636.jpg)