В. Сиповский - Родная старина
Тогда Святослав изронил из души золотое слово, слезами облитое: «Дети мои, Игорь и Всеволод! Рано вы начали Половецкую землю сокрушать мечами, а себе славы искать: бесславно вы победили, бесславно кровь поганую пролили. Ваши мужественные сердца крепким булатом скованы, буйной удалью закалены! – и вот что причинили вы моей седине! (Далее сочинитель «Слова», выражая свою печаль, называет сильных князей, современных ему – Всеволода Юрьевича, Ярослава Галицкого и других, которые могли бы сокрушить половцев, если бы хотели.)
«Великий князь Всеволод! Тебе и на мысль не пришло прилететь издалека на защиту золотого отцовского престола? А можешь ты Волгу веслами раскропить, Дон шлемами вычерпать!.. А ты, Галицкий Осмомысл – Ярослав! Высоко ты сидишь на своем златокованом престоле, укрепил ты Карпатские горы своими могучими полками, заслонив путь венгерскому королю… Молва о грозных силах твоих разносится по земле. Стрелами своими грозишь ты с престола твоему султану. Стреляй, государь, в Кончака, раба поганого, заступись за Русскую землю, за раны Игоря, храброго Святославича. И ты, буйный Роман и Мстислав! Мужественная мысль возносит ум ваш на великий подвиг; вы пылко стремитесь на дело, как сокол, реющий по воздуху, на птицу…»
Далее в сказании припоминаются и другие князья, которые при всей их храбрости напрасно кровь проливали и своими крамолами накликали литовцев на Русскую землю, и от них приходилось терпеть те же насилия, как от половцев. Вспоминается и непоседливый, беспокойный князь Всеслав. Из-за него на реке Немизе (Немане) много сгибло русских сил, «словно на току вместо снопов стелили людей, молотили цепами булатными (мечами), веяли душу от тела»… И не добрым засеяны берега Немана – засеяны трупами сынов русских! Но беспокойный Всеслав и сам немало беды вытерпел. Еще в древности мудрый Боян припевал ему разумную припевку: «Ни хитрому, ни гораздому суда Божьего не миновать».
Затем сказание переходит к жене Игоря (Евфросинии Ярославне, дочери Галицкого князя «Осмомысла»).
«Слышен голос Ярославны (супруги Игоря), словно кукушка невидимая, рано она плачет и причитает: «Полечу, – говорит она, – к Дону кукушкою, омочу бобровый рукав свой в Каяле реке, оботру князю кровавые раны его на могучем теле его». Плачет Ярославна в Путивле на городской стене. «О ветер, ветрило! – говорит она. – Зачем, господин, несешь ты несчастье? Зачем несешь ты ханские стрелы на воев мужа моего? Мало тебе разве веять на высоте под облаками? Лелеешь корабли ты на море, зачем же ты мое счастье развеял по ковылю? О Днепр Словутич (славный)! ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую, ты лелеял на себе суда Святослава, взлелей, господин, моего мужа ко мне, чтобы я не слала ему слез моих. Светлое, пресветлое солнце! Всем тепло и красно ты, зачем же ты жгло лучами своими воев мужа моего? в поле безводном засухою у них луки согнуло, натуго у них колчаны сомкнуло?»
(Игорю удается бежать из половецкого плена.)
«Игорю-князю Бог путь дает из земли Половецкой в землю Русскую к отцовскому золотому престолу. Погасла вечерняя заря. Игорь спит… Игорь пробудился… Мысленно он поле измеряет от Дону великого до малого Донца. Готов конь к полуночи, Овлурь (сообщник Игоря) свистнул за рекою. Князя Игоря нет! Крикнул он, дрогнула земля, зашумела трава, поднялся стан половецкий. Пустился Игорь, словно горностай, по тропинке, несется на борзом коне своем, словно волк в степи. Не догнать Гзаку и Кончаку своего пленного. «Тяжело тебе голове без плеч, – говаривал в старину Боян, – худо тебе телу без головы», так тяжело земле Русской без Игоря. Что солнце сияет на небе, так Игорь в Русской земле. Игорь едет по Боричеву к Святой Богородице Пирогощей (церковь в Киеве). Страны рады, города веселы, воспевая песнь старым князьям, а потом молодым. Воспоем и мы: слава Игорю Святославичу, Буй-туру-В се вол оду, Владимиру Игоревичу! Да здравствуют князья и дружина, поборающая за христиан на полки поганые!»
В приведенном сказании рассказано совершенно согласно с летописью о злополучном походе Игоря в 1185 г. Неизвестно, кто писал это сказание, но, конечно, не духовное лицо. Называть людей внуками Даждь-бога, упоминать Велеса, Стрибога и проч. мог только мирянин, который не чужд был народных языческих выражений и суеверий. Вероятно, это был дружинник, хорошо знакомый с военным делом, быть может, участник неудачного Игоревого похода, во всяком случае это был человек умный и талантливый, хорошо понимавший, в чем главное зло Русской земли, и умевший вылить свою мысль и чувство в живое слово… Дорога была его сердцу Русская земля, и глубоко скорбит он, что и сила русская, и удаль пропадают попусту от гибельной розни князей, которые «куют крамолу» и степных хищников наводят на свою землю… Скорбно говорит он о родных полях, которые кровью политы, костями людскими усеяны, на которых редко слышится песня пахаря, а часто вороны каркают на мертвых телах!..
Монашество и просвещение на Руси в девятом–двенадцатом столетиях
Начало русского монашества
В конце X в., когда к предкам нашим зашло христианство из Византии, там было уже много монастырей. Монашество впервые явилось на Востоке в III в. по P. X. Учение Христа и набожность так увлекали многих людей, что они отказывались от всяких мирских утех и житейских забот, удалялись в пустыню и там проводили одинокую жизнь в тяжких лишениях, посте и молитве. С Востока монашество перешло в Грецию. В Константинополе и в других больших и богатых греческих городах нравственный упадок в IV–V вв. доходил до крайней степени: богачи утопали в роскоши, в излишествах всякого рода, в пороках, а чернь от нищеты более и более грубела и становилась склонна к зверству и насилию. Тщеславие, зависть, жадность, обман, хищение и всевозможные пороки встречались на каждом шагу. Напрасно лучшие проповедники в своих речах громили общество, обличали пороки его, напоминали ему о христианских обязанностях. Ничто не помогало… Тяжело, душно было жить всякому истинно нравственному человеку среди пороков и нечестия. Люди, исполненные благочестия и христианского чувства, не выносили подобной жизни – отказывались от семьи, от всяких благ земных, уходили из городов и проводили одинокую жизнь в благочестивом размышлении, покаянии и молитве. Богачи жили в роскошных палатах, сияли златотканой одеждой, блистали драгоценными камнями, наслаждались самою утонченною и дорогою пищей, а отшельники находили себе приют в мрачных пещерах, в дуплах старых дерев, одевались в грубую, жесткую власяницу, питались сухим хлебом и то не всякий день. Эти отшельники, или аскеты (подвижники), как их называли в Греции, даже нарочно старались изнурять свое тело голодом, жаждою, зимою подвергали себя холоду, а летом жгучему зною: тело, по понятиям их, было только обузою, бременем для души, помехою для душевного спасения; на земную жизнь смотрели они, как на временное испытание для души.
«Антоний Печерский». Гравюра Л.Тарасевича. 1702 г.
Жизнь праведника, по их взгляду, должна была состоять в неустанной борьбе с телесными потребностями, при помощи которых лукавый искушал людей и старался ввести их в грех. Отшельник, изможденный голодом и жаждою и всякими лишениями, но сильный духом, могущий проводить дни и ночи в непрестанной молитве, покаянии и слезах, стал образцом истинного христианина-подвижника. Понятно, что среди изнеженного, малодушного и своекорыстного населения такие могучие духом подвижники возбуждали всеобщее удивление и вызывали свежих людей на подражание. По близости иных отшельников селились их подражатели – подвижники. Каждый жил особняком. Таким образом возникали уединенные жилища (монастыри). Обитатели этих монастырей – монахи (слово «монах» означает «одиноко живущий, инок») – считались как бы братьями и подчинялись старейшему (игумену, настоятелю).
Русский народ, еще молодой и свежий, не страдал, конечно, теми неизлечимыми недугами и пороками, в каких погрязло изветшавшее византийское общество, но и на Руси творилось много всякого зла, долго держались еще языческие обычаи, много было грубости. Все это, конечно, должно было мало-помалу ослабеть с большим просвещением, с усилением Христовой веры в народе. Но пока все-таки людям с глубоким чувством и умом тяжело жилось в обществе, или, как говорилось, «в миру»: слишком уж груба и темна была для них «мирская жизнь» полуязыческого и невежественного населения, а от священных книг, от учения Христова веяло таким теплом, таким светом!.. Как же люди чуткие и умные могли бы не увлекаться ими? Иными овладевало страстное желание всецело служить
Богу, отречься от всего мирского. Притом рассказы о самоотвержении и подвигах византийских пустынников вызывали желание подражать им. Понятно, почему и на Руси должно было рано возникнуть монашество.
