Сергей Балмасов - Белоэмигранты на военной службе в Китае
В этих боях русские взяли много трофеев. Среди них – 8 тяжелых орудий, 12 бомбометов, 5 тысяч винтовок из СССР и много боеприпасов»[389].
Однако реально тогда после ухода Нечаева Русская группа распадалась. Бурлин доносил 20 августа Лукомскому об ее положении: «Вы переоцениваете значение Русской группы. Получаемые о ней сведения рисуют ее положение очень неважным. Лица, близкие к Меркулову, передавали мне, что группы, как таковой, уже нет, а имеется только 1 батальон русской пехоты, зародыш конного полка и броневики Чехова, всего, может быть, около тысячи человек. Вс. Иванов, редактор меркуловской газеты, состоящий у Меркулова секретарем и ехавший из группы, говорил мне, что во время боев, когда северяне терпели неудачи и понадобилось отвести группу в тыл, то вся она помещалась на двух платформах-вагонах. Михайлов тоже пишет о непорядках в группе. По рассказам Иванова, налицо невыдача жалования до 6–8 месяцев, пьянство, грабежи, рознь начальников между собой, утечка солдат бегством – все это понизило значение группы. Сейчас она двинута из Цинанфу на фронт»[390].
Нередко кормовые деньги на фронт присылали не серебром, которое принимало население для оплаты, а бумажные, которые оно не признавало из-за сильной инфляции[391]. По этой причине часто нечаевцы почти голодали. Положение русских, находившихся в тылу, было немногим лучше. Офицеры и их семьи закладывали в ломбарды свои вещи из-за отсутствия денег[392]. Они надеялись их выкупить, но, пока вещи лежали заложенными, на стоимость их набегали проценты, и за них приходилось отдавать большие деньги.
В первой половине сентября 1927 г. русские добились новых побед. Даже в Европе писали «о доблестной службе русских. Снова отмечают боевую работу бронепоездов «Шандун» и «Хонан». В последних боях глубокий канал у станции Ханжен надолго бы задержал наступающих северян, если бы не прикрытие артиллерийским огнем «Шандуна» и «Хонана», на парусных шлюпках, шандунцы быстро форсировали это серьезное препятствие»[393]. В конце сентября 1927 г. русские бронепоезда снова отличились в бою у станции Пукоу. На плечах отступающих врагов бронепоезда «Чендян» и «Чен-Чжен» заняли эту станцию. Согласно донесениям их командиров, «ни одного выстрела не было слышно с правого берега Янцзе. Безучастно отнеслись к этому и 4 канонерские лодки южан, стоящие на реке ближе к Нанкину. Сзади них, на небольшом расстоянии, виднелся японский крейсер. На другой день броневик «Чен-Дян» открыл огонь по канонеркам. После первых выстрелов, японский крейсер, видимо, не желая мешать начавшемуся бою, снялся с якоря и ушел вниз по течению, а вслед за ним последовали, не отвечая на выстрелы бронепоезда, и канонерские лодки противника»[394].
Говоря об успехах северян в те дни, Чжан Сюэлян особенно отметил русских: «Русские воины в рядах китайской армии всегда встречают к себе с моей стороны внимательное отношение. Русские находятся в составе Шаньдунской армии, так что непосредственного отношения к ним я не имею. Но я хочу подчеркнуть, что они всегда были прекрасными солдатами, отличными бойцами, честными и мужественными исполнителями долга. Честь и хвала им, своей кровью запечатлевшим братство по оружию с нашей армией!»[395]
Это были последние громкие победы русских в Китае. С уходом Нечаева русские начальники, лишенные дарований и умеющие лишь интриговать, оказались не способны руководить наемниками, как это делал Нечаев. Сразу после его ухода в июне Тихобразов с облегчением писал, что «все работают солидарно», но не прошло и двух месяцев, как уже 25 августа 1927 г. он говорит: «Михайлов готовится к генеральному сражению с Меркуловым, т. е. к роковому разговору»[396]. Успокоения в умах «заговорщиков» не настало и после ухода Нечаева. Его противники продолжили грызню за места, власть и деньги, что крайне негативно влияло на боеспособность наемников и отношение к ним китайцев. Одной из внешних причин этого было то, что Шильников, Михайлов, Тихобразов и многие другие офицеры, сплотившись вокруг них, были недовольны игнорированием Меркулова и Ко попыток утвердить здесь идейную платформу на почве монархизма[397]. Нечаев ранее также препятствовал действиям монархистов в отряде. Неприязнь по отношению к Меркулову наблюдалось и потому, что он был фашистом[398].
Между командирами отдельных частей также бывали конфликты и, как следствие, отсутствие столь нужного единства действий. Так, 25 сентября 1927 г. Тихобразов писал, что «относительно совместной работы с Броневой дивизией Михайлов не договорился и, думаю, не договорится»[399].
Многие офицеры, не желая оставаться в такой обстановке, продолжали уходить[400]. Пришлось уйти в ноябре 1927 г. и Михайлову, не выдержавшему столкновения со своим тестем Меркуловым[401]. Еще раньше, в начале 1927 г., стали уходить и солдаты, большинство из которых определялись как «интеллигенты». Видя безденежье, ухудшение день ото дня условий службы, не лучшее отношение части офицеров друг к другу и к ним, понять этого они не могли и просто уходили[402]. В итоге в ноябре 1927 г. для пополнения частей пришлось использовать китайцев. Например, «в Маршевой сотне русских осталось мало – человек 8—10, остальные – китайцы»[403].
Наши офицеры страдали и потому, что китайцы не могли дать им пистолеты или револьверы в качестве оружия самообороны[404]. Часто в этом винили русских офицеров тыловой базы, например Люсилина. Так, еще 2 августа 1927 г. Тихобразов жаловался на то, что он прислал только по 20 патронов на маузер без обойм и патронташей, а полученные от него «подковы сделаны очень небрежно»[405].
Как и прежде, русские части были малочисленны по своему составу и за громким названием «бригада» реально скрывался батальон. В бригаде Семенова на 14 августа 1927 г. не было и близко к 800 шашкам. Поэтому предполагалось свести ее воедино с пехотной бригадой Сидамонидзе, что и должно было дать 800 человек. По данным Тихобразова, бригада Сидамонидзе всеми была «заброшена и о ней никто не заботится»[406].
Рядовые русские, которым надоело смотреть на торговлю их кровью Меркуловым, готовы были его убить. Тихобразов пишет: «Вчера ко мне с фронта приехал солдат 105-го полка, просивший передать, что если советник появится близко к фронту, то они его прикончат в удобной обстановке. Из других мест идут такие же сведения»[407]. Такое отношение к нему было вполне оправданным, так как из-за махинаций Меркулова солдаты голодали. Из-за воровства его и других дельцов Михайлов был вынужден просить Тихобразова кормить солдат «экономнее»[408].
Скоро кантонцы и части Фына перешли в контрнаступление. Весь октябрь с переменным успехом шли ожесточенные бои с ними. Почти всех русских отправили на фронт. Тихобразов писал 8 октября: «Завтра, 9 октября, 1-й полк Конной бригады выступает в Дай-мин-фу в южный конец Чжили. Дней через 10–15 пойдут и остальные части бригады. Их выход происходит позже потому, что не закончено снабжение частей всем необходимым»[409].
В то время некоторые русские офицеры продолжали служить инструкторами в чисто китайских частях. Об этом говорит майор Столица, служивший инструктором 114-й кавалерийской бригады, в своем дневнике и рапорте:
«Доношу, что 16 октября бригадой был получен приказ от командующего 4-й армией генерала Фана о выступлении на запад, на восточную ветку Лунхайской железной дороги. Узнав о выступлении, я послал переводчика, капитана Ли-Зо-Чжо к начштаба с просьбой о предоставлении мне лошадей, так как идти пешком я не мог. На это последний ответил, что в конном полку все лошади – собственные, а заводные лошади штаба уже отправлены с квартирьерами вперед, но что все же они мне постараются лошадь достать.
В поход выступили 16-го на рассвете и, пройдя ли[410] 75, встали на ночевку в деревне Хуан-ден-пу.
17 октября. Сделали переход в 70 ли, причем во время него пришлось переходить вброд 3 реки, одну из них переходили при воде выше пояса, что в октябре не особенно приятно. Ночевали в Уинденпу.
18 октября. Пройдя 70 ли, ночевали в городе Тан-чин.
19 октября. Пройдя 50 ли, ночевали в городе Логоу, весь район которого сожжен хунхузами, а мужское население – перебито. Продуктов здесь нет абсолютно никаких, питаемся гаоляновыми лепешками[411].
20 октября. Пройдя 55 ли, пришли на Лунхайскую железную дорогу, на станцию и город Пао-чен. Лошадей мне, конечно, не дали, и весь переход от Цинкоу до Паочена пришлось сделать пешком.
21 октября. Дневка в Паочене, воспользовавшись которой пошел с переводчиком к генералу и доложил ему, что так как лошадей мне не дают, пешком больше у меня ходить нет сил, то я сажусь на стоящий на станции бронепоезд «Хубей» и уезжаю в Цинанфу. Генерал стал извиняться и сказал, что здесь мы будем грузиться на поезд для отправки на фронт, а по прибытии он мне сейчас же даст оружие и лошадей, и очень меня просил не покидать бригаду. Я ему поверил и остался, полагая, что хоть я и мотивирую отъезд из бригады невыдачей лошадей, но они могут рассмотреть его как боязнь ехать на фронт. Такое мнение их в отношении меня, единственного «ломозы» в бригаде, было более чем обидно.
