Олег Платонов - Николай II в секретной переписке
У меня куча прошений, принесенных ей нашим Другом для тебя. Я вкладываю телеграмму, полученную тобой перед отъездом. Толстый Орлов мог бы разузнать через Бьюкенена, какого рода человек этот сын Стэда[148]. Борис приехал сюда на три дня, чтобы забрать Михень. — Она не может заехать ко мне, так как пока еще не выходит, а там в Варшаве теплый воздух будет ей полезен. Она посещает свой госпиталь, поезд и автомобили. Это очень прискорбно, ибо полякам не нравится ее манера, с которой она заставляет их приглашать ее к ним на обеды — так бестактно с ее стороны устраивать там второй Париж. – Татьяна K.[149] получила георгиевскую медаль за то, что побывала, якобы, под огнем — в автомобиле, во время поездки для раздачи подарков эриванцам. — Тамошний генерал поднес ей эту медаль. — Это неправильно, это понижает ценность ордена — если бомба, граната разрывается вблизи автомобиля, а ты просто катаешься случайно с подарками на руках, но не работаешь под огнем, и ты получаешь, а другие месяцами работают, подобно Ольге, тихо, в одном месте, и так как здесь не пришлось быть под огнем, то они медали не получают. Вот увидишь, в ближайшее время Михень еще вернется, украшенная этим орденом, — тогда уж Елена[150] и Мария гораздо больше заслужили это за их работу, в Пруссии в начале войны. — Бэби сегодня опять дважды выходил, у него розовые щеки, не жалуется ни на ногу, ни на руку, — все же он лежит в постели. Мы у него пьем чай. Там так уютно и не так тоскливо, как в моей; сиреневой комнате без тебя. По тебе очень тоскуют, дорогой мой. У меня такой плохой сон, все эти три ночи засыпаю не раньше 4-х, а затем постоянно просыпаюсь, — но сердце пока ведет себя прилично.
Только что получила твою телеграмму из Ровно и радуюсь за вас обоих, дорогие мои. Надеюсь, все хорошо сойдет в Киеве! Драгоценный мой, мои нежнейшие мысли постоянно окружают тебя с любовью и тоской, я радуюсь за тех, кто тебя видит и кому ты придаешь новую энергию и мужество. Твое спокойствие постоянно но всех подбадривает.
Будем надеяться, что там у тебя с каждым днем погода будет все теплее и более солнечной, и ты вернешься более загорелым, чем был перед поездкой.
Пожалуйста, передай Н.П. и М. сердечнейшие приветы от нас всех. Заходишь ли ты иной раз посидеть в моем купе?
Сейчас я должна сдать письмо, так как его должны свезти в город, затем я хочу немного отдохнуть до обеда.
Не терзайся тем, что у тебя не хватает времени мне писать, я прекрасно это понимаю, и ни минуты не была этим обижена. Прощай, мой дорогой, благословляю и целую тебя еще и еще, очень нежно, все мои любимые местечки. Твоя навсегда
Женушка.
26января 1915г.
Моя возлюбленная, дорогая женушка,
Нежно благодарю тебя за твои письма. Я так жалею, что не написал вчера, но пришлось принимать без конца. В Барачовичах. после церкви, моим черным красавцам-казакам роздали георгиевские кресты, — многие из них посадили на пику или зарубили по несколько врагов. Я сделал визит Николаше и осмотрел его новый железнодорожный вагон, очень удобный и практичный, но жара там такая, что больше получасу не выдержать. Мы вплотную поговорили о некоторых серьезных вопросах и, к моему удовольствию, пришли к полному согласию по тем, которые затронули. Должен сказать, что, когда он один и находится в хорошем расположении духа, то он здоров — я хочу сказать, что он судит правильно. Все замечают, что с ним произошла большая перемена с начала войны. Жизнь в этом уединенном месте, которое он называет своим “скитом”, и сознание лежащей на его плечах сокрушительной ответственности — должны были произвести глубокое впечатление на его душу; если хочешь, это тоже подвиг.
Я прибыл сюда нынче утром и был встречен дорогой Ольгой и еще кое-кем. Она и глядит и чувствует себя вновь совершенно здоровой и свежей. Мы ездили в моем моторе в ее лазарет. Навестив раненых, я отправился в ее комнату, где мы немножко посидели, а потом вернулись в поезд.
Завтракали — потом сидели вместе; так как погода была великолепная, то она предложила прогуляться. Мы выехали за город, поднялись на высокий склон, а назад пошли другой дорогой, красивым лесом. С нами шли Мордв., Дрент. и Н.П.,и все мы получили полное удовольствие. Теперь мы оба заняты писанием тебе писем, в моем купе, и сидим так уютно друг возле дружки. Мой поезд отходит в семь часов. Вообрази, я только что получил от Думбадзе[151] телеграмму о том, что этот гнусный “Бреслау” сделал около 40 выстрелов по Ялте и изрядно испортил гост. “Россия”.
Свиньи.
Ну, прощай, благослови Бог тебя и дорогих детей. Поблагодари их за их письма.
Горячо любящий и всегда, мое сокровище, твой старый
Ники.
Царское Село. 27 января 1915г.
Мой дорогой Ники,
Только что получила твою телеграмму из Киева, уверена, что это был для тебя утомительный день. Какая гнусность этот обстрел Ялты с Бреслау — это сделано только на зло — слава Богу, нет жертв! Я уверена, тебя потянет слетать на автомобиле, чтобы посмотреть на причиненные повреждения. Опять на фронте упорные бои и тяжкие потери с обеих сторон; эти дум-дум — адское измышление. — Я видела Бетси Шувалову[152], она организует передовой отряд для Галиции — она все еще полна твоим посещением ее госпиталя и той радостью, которую ты принес всем сердцам.
У нас сегодня утром была операция — очень длительная, но зато удачная. Аня поправляется, хотя у нее болит правая нога, но температура почти нормальная вечером. Она опять толкует о переезде к себе домой. Предвижу, как тогда сложится моя жизнь! Вчера вечером я в виде исключения зашла к ней и хотела позже немного посидеть с офицерами, что мне раньше никогда не удавалось. Она всецело поглощена тем, насколько она похудела, хотя я нахожу, что у нее колоссальный живот и ноги (и притом крайне неаппетитны), — лицо ее румяно, но щеки менее жирны и тени под глазами. У нее бывает масса гостей; но, Бог мой, как далеко она от меня отошла со времени ее гнусного поведения, особенно осенью, зимой и весной 1914 г. — Все потеряло для меня прежнюю цену — она постепенно уничтожила это интимное звено в течение этих последних четырех лет, — не могу чувствовать себя свободно с ней, как то было раньше, — хотя она уверяет, что очень меня любит, я знаю, что эта любовь теперь очень ослабела и все обращено на нее — самое и на тебя. Будем осторожны по твоем возвращении.
Как бы мне хотелось, чтобы потопили этот гнусный маленький Бреслау! Погода продолжает быть великолепной, Бэби с каждым днем поправляется. Он завтракал вместе с нами, и сойдет вниз к чаю. Сейчас у него урок французского, а потому я снова спустилась вниз. Еще двое моих сибиряков прибыло, славные офицеры. От Мартынова ответа не получила. — Передай мой привет Н.П. Аня получила его телеграмму из ставки, но промедлила с ответом. Передам ей твой привет. У девочек сегодня вечером заседание комитета. Сегодня ночью я спала три часа от 4 1/2 до 71/2), так досадно, что не удается во-время уснуть.
Сейчас должна кончать, мое сокровище, мое солнышко, моя жизнь, моя любовь, — целую и благословляю тебя, навсегда твоя
Солнышко.
Бэби желает, чтобы мы пошли к нему наверх пить чай. Подумай обо мне в Севастополе и во всех знакомых местах. Чувствую, что Ялта тебя соблазнит — не отказывайся от этого ради нас, ведь делоидет только об одном лишнем дне.
Царское Село. 28 янв. 1915г.
Мой любимый,
Самое горячее тебе спасибо за твою дорогую телеграмму. Я также прочла с большим интересом телеграммы Воейкова к Фредериксу, так как они дают подробные сведения о том, где ты был. Как ты должен быть утомлен после всего, что тебе пришлось проделать в Киеве! Но какое солнечное воспоминание остается у всех от тебя! Ты наш Солнечный Свет, Бэби — наш Солнечный Луч!
Я только что была в Большом Дворце с Марией и Анастасией. 2 моих сибиряков сейчас там, 2 — в нашем лазарете, кроме того, один офицер 2-го сибирского полка (товарищ Мазнева) с ампутированной ногой и священник 4-го сибирского полка. раненный в мякоть ноги, произведший на меня чарующее впечатление, он с такой любовью и с глубочайшим восхищением говорил о солдатах. Утром я сделала три перевязки. Маленький крымец. которого я приняла осенью после его производства, ранен в руку — уже в Карпатских горах. У Ани легкие снова в хорошем состоянии, но она слаба, у нее головокружение, а потому ее велено кормить каждые два часа. Я сама покормила ее. Она съела обильный завтрак, больше, нежели я могу съесть.
Я подарила ей два кратких жития святых. Я думаю, это будет ей на пользу, наведет ее на размышления к заставит хоть временно не думать о себе самой, чего я усиленно добиваюсь. Старшие девочки поехали в город в маленький лазарет графини Карловой в ее доме, затем в Зимний Дворец принимать пожертвования. У Бэби сейчас уроки, он два раза в день катается в санках, запряженных осликом; он говорит, что твоя крепость начинает уменьшаться. Мы пьем чай в его комнате, это ему нравится, а я рада, что чаепитие проходит не здесь, без тебя.
