Максим Кустов - Кто и когда купил Российскую империю
Базар наполовину уже собрался. Мой проводник быстро присел возле одного торговца, по виду тоже из “революционных” кругов, но который, как более практичный, успел уже откупить себе на базаре постоянное место и раскладывал на нем всевозможные товары. Товары были различные: здесь лежали мужские и дамские шляпы, часы, ботинки, портмоне, очки и пенсне, всевозможные – правда, в небольшом количестве – парфюмерные товары.
Мой проводник быстро развернул свои пачки, вынул из них свои товары. Они заключались в мужских и дамских кожаных и парусиновых поясах, подтяжках, различного качества и величины цепочках и браслетах. Он обвешал себя ими и сказал мне:
– Пока до свидания. Мне нужно поторговать. А вы поищите здесь людей, которые, вероятно, знают, где ваши гуляйпольцы.
Я не удержался и спросил своего проводника:
– Да вы что, и в Александровске торговали этими вещами?
– Что вы, что вы! В Александровске мы работали в продовольственной управе… Эти товары мы приобрели в Ростове во время отступления. Мы как знали: на них здесь большой спрос, мы их сбываем, – ответил мне, не краснея и не смеясь, мой проводник.
Я смутился. Бывший мой проводник, сейчас торговец “красивым трудом” приобретенными, пусть даже у грабителей-буржуа, товарами, заметил мое смущение и поспешил меня подбодрить следующими словами:
– Вы, товарищ Махно, смущаетесь, что видите меня торговцем… Теперь такое время. Все наши, отступившие от контрреволюции, этим занимаются…
– Тем позорнее для них, – сказал я ему.
– О, что с вами, товарищ Махно, – говорит, – вы не хотите подумать, как жить. Вы думаете, легко здесь жить? Э-э-э, это не дома. Если бы мы здесь не трудились, мы были бы голодны и оборванны уже, как жулики. А впрочем, поговорим об этом после… Сейчас некогда, нужно подработать. До свидания! Ищите здесь знающих, где ваши коммунисты, – заключил мой бывший проводник и исчез в базарной толпе.
“Вот так революционные люди”, – думал я в ту минуту. Но думы мои быстро сменились новыми впечатлениями. Мне на глаза начали попадаться десятки людей из “революционных” кругов с разнообразнейшими товарами на руках и на плечах. Всех их я видел раньше в царицынском парке обсуждавшими ежедневно вопросы о революции, о ее успехах и поражениях на многочисленных фронтах борьбы против вооруженной контрреволюции…
Среди встреченных мною на этом базаре новых торговцев из “революционных” кругов я видел многих, которых до Царицына встречал среди большевиков, социалистов и анархистов. Это причиняло мне глубокую боль, мне, веровавшему в революцию как в единственное средство освободить трудящихся от власти капитала и государства, мне, до фанатизма зараженному верой, что в момент революции все угнетенные примут посильное участие в той или иной области и этим самым помогут ей проявить себя в подлинном трудовом народном духе и творчески завершиться без политических уклонов, без смертельных поражений… И я страдал болью этого фанатика революционера-анархиста. Но в то же время я был счастлив этой встрече с торговцами из “революционных” кругов, отступавших из Украины и нашедших себе отдых с правом торговли всем и вся в гостеприимном Царицыне. Я был счастлив потому, что не видел среди них ни одного из своих братьев по классу: крестьян» [75] .
Переживания Махно 1918-го года по поводу «морального разложения» бывших соратников впоследствии разделили многие идейные большевики после окончания Гражданской войны и начала новой экономической политики, когда общество, казалось, опять разделилось на богатых нэпманов-частников и живущих более чем скромно служащих и рабочих. Тогда им казалось, что их революционные идеалы преданы и забыты. Расхожим стало выражение «за что боролись». Впрочем, такие настроения продолжались недолго – уже к концу 20-х гг. угар нэпа кончился.
Винтовка и 30 патронов стоят пуд пшеницы
Существует устойчивый стереотип – дескать, Белые армии были прекрасно вооружены и экипированы Антантой, находились у нее на полном содержании.
Насколько это представление соответствовало действительности? Вот что по этому поводу писал Деникин:
«Мы ли были недостаточно логичны, французы ли слишком инертны, но экономические отношения с Францией также не налаживались. Только в декабре французское правительство аккредитовало при “Особом совещании” своего представителя, директора русского отдела “L’OFFICT commercial” господина Cottavoz для установления этих “огромной важности отношений”. Как раз ко времени, когда началось уже отступление армий Юга…
Англичане, доставляя нам снабжение, никогда не возбуждали вопроса об уплате или компенсациях. Французы не пожелали предоставить нам огромные запасы, свои и американские, оставшиеся после войны и составлявшие стеснительный хлам, не окупавший расходов на его хранение и подлежавший спешной ликвидации. Французская миссия с августа вела переговоры о “компенсациях экономического характера” взамен за снабжение военным имуществом и после присылки одного, двух транспортов с ничтожным количеством запасов, Маклаков телеграфировал из Парижа, что французское правительство “вынуждено остановить отправку боевых припасов, что было бы особенно опасным для Юденича”, если мы “не примем обязательство – поставить на соответствующую сумму пшеницу”.
Это была уже не помощь, а просто товарообмен и торговля. Такое соглашение, помимо наших финансовых затруднений, осложнялось значительно тем еще обстоятельством, что, в корне разрушая принцип морального обязательства союзной помощи в борьбе с общим врагом, могло вызвать, как о том предупреждал и Маклаков, соответственные требования и со стороны Англии. Казне Вооруженных сил Юга такая тягота была бы не под силу» [76] .
Надо отметить, что после окончания Первой мировой войны склады союзников были буквально переполнены уже не нужным в таких количествах в мирное время оружием, боеприпасами, амуницией и продовольствием.
Но… союзники предпочли экономить и строить отношения с белыми русскими армиями на товарно-денежной основе.
По похожей схеме строились в 1918 году отношения казачьей Донской армии, придерживающейся пронемецкой ориентации, с германскими войсками. Вот как об этом впоследствии вспоминал командующий Донской армией атаман Петр Краснов:
«Сношения с немцами вылились в определенную форму. Генерал фон Арним 14 июня вместе со своим начальником штаба майором фон Шлейницем прибыли в Новочеркасск и представились атаману, 16 июня атаман был у них в Ростове с ответным визитом.
Еще раньше, 5 июня, от генерала Эйхгорна приезжал из Киева майор Стефани, который передал о признании атамана германскими властями.
27 июня в Ростов прибыл майор фон Кокенхаузен, назначенный официально для сношений с донским атаманом. Сношения вылились в чисто деловую форму. Установлен был курс германской марки в 75 копеек донской валюты, сделана была расценка русской винтовки с 30 патронами в один пуд пшеницы или ржи, заключен был контракт на поставку аэропланов, орудий, винтовок, снарядов, патронов и т. п., установлено было соглашение, что в случае совместного участия германских и донских войск половина военной добычи передавалась Донскому войску безвозмездно» [77] .
Русская винтовка, т. е. трехлинейка образца 1891 года, стоимостью в пуд пшеницы или ржи – для Германии, где население в 1918 году буквально голодало, такое соотношение было достаточно выгодным. Для казаков, испытывавших серьезные проблемы с оружием и боеприпасами, – достаточно сносным.
Крестьянство за «керенки» ничего не дает
Даже на пике военных успехов войска, захватившие весьма обширные территории, не решили стоявших перед ними материальных проблем. Казалось бы, после того как в 1919 году белые, занявшие большую часть территории Украины, должны были пополнить свою казну и улучшить снабжение – этого не произошло. Деникин объяснял это тяжелым наследством, оставшимся от большевиков:
«Все стороны финансово-экономической жизни были потрясены до основания. В этой области политика большевиков на Украине, усвоив многие черты немецкой (во время оккупации), проявила явную тенденцию наводнить край бесценными бумажными знаками, выкачав из него все ценности – товары, продукты, сырье. По поводу разрушения торгового аппарата орган 1-го Всеукраинского съезда профессиональных союзов, собравшегося 25 марта в Харькове, говорил: “Нищий и разрушающийся город пытается в процессе потребления накопленных благ «перераспределять» их и тешится, стараясь облечь это хищническое потребление в форму национализации и социализации. Производство… разваливается. Крестьянство за «керенки» ничего не дает, и в стремлении наладить товарообмен с деревней и выжать из производства побольше изделий предприниматель-государство стало на путь утонченной эксплуатации рабочей силы”.
Такой же хищнический характер носила и продовольственная политика. Декретом от 10 декабря 1918 г. было разрешено всем организациям и жителям северных губерний закупать на Украине продукты “по среднерыночным ценам”. На деревню обрушился поток мешочников, 17 заготовительных организаций Великороссии, кроме того, Губпродком и три “Че-ка”. Конкуренция, злоупотребления, насилия, отсутствие какого-либо плана привели к неимоверному вздорожанию цен, исчезновению продуктов с рынка и голоду в этой российской житнице. Харьковская губерния вместо предположенного по разверстке количества хлеба 6850 тысяч дала всего 129 тысяч пудов. Подобные же результаты получились по всей Украине.
