Виталий Бессонов - Тарутинское сражение
Возможно, именно в этом бою был убит бессменный ординарец Кутузова, подпоручик лейб-гвардии Артиллерийской бригады А.А Безобразов. В дневниковой записи от 18 октября Дурново отмечал, что «Александр Безобразов пропал без вести. Полагают, что он был убит в атаке, которую наши казаки произвели против французских кирасиров. Это приведет его бедную мать в отчаяние: он был ее единственным сыном». 20 октября в дневнике появляются новые сведения: «Слухи о смерти Александра Безобразова, артиллерийского офицера, к сожалению, оправдались. Он был убит в сражении казаков с первым кирасирским полком. Его тело было обнаружено на поле боя совершенно обнаженное»[386]. Впоследствии мать Безобразова обратилась к императору с просьбой разрешить ей перевезти тело сына для погребения в село Кокино Орловской губернии, на что было получено высочайшее позволение[387].
В своих воспоминаниях Н.Н. Муравьев оставил иную, ходившую вероятно среди офицеров, версию смерти Безобразова, который, по его словам, был «большая повеса, но добрый малый». «Он, — пишет Н.Н. Муравьев, — накануне прибыл в армию и, не явившись еще в бригаду[388], поскакал по своей охоте в дело, где был исколот казаками, которые ошибочно приняли его за француза. Безобразова на другой день нашли и привезли; ни одна рана его не была смертельна, но их было так много, что он их не перенес»[389].
Находившийся в 1812 г. при штабе Кутузова капитан И.Н. Скобелев — известный в 1830 — 1840-х гг. военный писатель, дослужившийся из солдат до чина генерала от инфантерии, в литературном произведении «Подарок товарищам или переписка русских солдат в 1812 г.» писал: «Кутузов хотя и не близко стоял, а чугунные просвирки и к нему долетали. При Главной квартире больно скучают об артиллерийском офицере Безобразове, который был в ординарцах и убит здесь же; молод, но умен был покойник и обещал в себе залихватского парня»[390]. Как видно, Скобелев использовал смерть Безобразова в качестве доказательства того, что главнокомандующий находился под огнем, хотя этого на самом деле не было[391].
Окруженный казаками, 1-й кирасирский полк оказался в тяжелом положении. На помощь к нему попытался прийти командир 2-й бригады 4-й дивизии бригадный генерал барон Л.К. Шуар. Возглавив половину 2-го карабинерского полка, он оттеснил передовые отряды казаков, но пробиться к кирасирам не смог. Наткнувшись на значительные силы русской конницы, карабинеры вынуждены были вернуться на прежнюю позицию, к своему полку[392]. Вероятно, именно об этом отступлении неприятеля Маевский писал, что «французский эскадрон, опоздав примкнуть к своим, атакован был всеми нашими казаками. Едва мы бросимся на него, как храбрый француз повернет эскадрон лицом к нам и, не стреляя, отражает нас одною своею неустрашимостью, строгим порядком и присутствием духа. Он спасся, и мы утешились только предприятием»[393].
Не имея возможности держаться против многочисленной русской конницы, 1-й кирасирский полк начал отступление к главным силам отряда Мюрата. Пытаясь укрыться от преследователей, он въехал в лесок, располагавшийся на правой стороне ручья Десенка. Кирасиры разомкнули строй и стали легкой добычей казаков.
П. Бениньи. Бригадир 1-го полка на крестьянской лошади, 1812 г.
Предположительно именно во время этого отступления сотник Иловайского 10-го полка Карпов 4-й взял почетный трофей — орла 1-го кирасирского полка. При этом, орлоносец полка младший лейтенант Ж. Берлемон получил в схватке 13 ран[394].
Оставшись один против русской конницы, 2-й карабинерский полк некоторое время еще удерживал позицию. Но, будучи окружен со всех сторон казаками, которые беспрестанно обстреливали и теснили противника, он, в конце концов, был вынужден отступить. Прорвав линию русской конницы, карабинеры пробились к основным силам. Соединившиеся на правом берегу реки Чернишни части 4-й тяжелой кавалерийской дивизии заняли место в боевой линии справа от прикрывавшей Калужскую дорогу польской батареи, установленной командующим артиллерией 5-го польского корпуса бригадным генералом бароном Ж.Б. Пельтье. За правым флангом 4-й дивизии встала уступом 5-я тяжелая дивизия 1-го резервного кавалерийского корпуса[395].
Таким образом, длившееся несколько часов противоборство казаков с тремя полками тяжелой кавалерии противника закончилось. Несмотря на частные успехи, карабинеры и кирасиры были не в состоянии сдержать натиск превосходящих сил и удержать позицию на левом берегу Чернишни. Хотя иррегулярные войска Орлова-Денисова не могли расстроить и уничтожить оказавшиеся в окружении полки регулярной кавалерии, они беспрестанно наседали на них со всех сторон, обстреливая и атакуя неприятеля. Высокую оценку действиям русской конницы в своем дневнике дал английский представитель при русской армии Вильсон, который писал: «Мне довелось быть вместе с ним (2-м пехотным корпусом Багговута — В.Б.) и казаками в самую решительную минуту, особливо когда казаки атаковали не приятельских кирасиров и карабинеров, что было произведено с величайшим умением и доблестью»[396].
Вместе с тем, многие участники событий, отдавая в целом справедливость казакам, отмечали, что во время сражения их действия были направлены не только на борьбу с противником. Так, Ермолов в своих воспоминаниях отмечал, что «богатые обозы были лакомою приманкою для наших казаков: они занялись грабежом, перепились и препятствовать неприятелю в отступлении не помышляли»[397]. В своем дневнике 18 октября Дурново записал: «Лагерь неприятеля попал в руки казаков, которые его разграбили. Мюрата постигла та же участь: у него отняли все серебро»[398]. Поручик легкой роты № 2 лейб-гвардии Артиллерийской бригады И.С. Жиркевич вспоминал: «В лагере много продавалось казаками из вещей, принадлежавших неаполитанскому королю Мюрату, весь обоз которого был захвачен казаками и разграблен»[399]. Как отмечал Вильсон, у Мюрата было «взято все его серебро, карета, кровать и даже перо». «Казаки, — продолжал он, — настолько обогатились, что теперь они продают наиценнейшие вещи за малую толику золота, ведь только так могут они перевозить свою добычу. Вчера их снова ожидали невероятные трофеи. Я смог подобрать из них лишь несколько занятных писем по преимуществу от прекрасного пола»[400].
О поведении казаков на поле боя Вюртембергский вспоминал, что «они занимались больше брошенными орудиями и прикалыванием раненых, нежели дружным натиском на французские колонны. Двум полковникам я сделал строгий выговор, особенно за жестокое обращение с раненым неприятелем; во всем же прочем я сам извинял их»[401]. В своих записках Михайловский-Данилевский рассказывал, что казаки, увидев на нем французскую шинель, приняли его за неприятеля и просили находившихся с ним рядом драгун разрешить им его добить[402]. Но, справедливости ради, надо отметить, что не все казаки были способны лишить жизни безоружного противника. Н.Н. Муравьев был свидетелем случая, когда драгуну приказали убить пленного польского стрелка, чтобы не тратить времени на сопровождение его в тыл, к Тарутино. Драгун не смог выполнить это распоряжение и тогда «крикнул проезжавшего мимо казака: „господин казак“, сказал он ему, „убейте поляка; мне велено, да рука не подымается“. Казак хотел показать себя молодцом. „Кого?“ спросил он, „эту собаку заколоть? Сейчас“. Отъехав шагов на 15, он приложился на поляка дротиком и поскакал на него. Поляк не двигался; казак же, подскакав к своей жертве, поднял пику и, сознавшись, что ему не убить осужденного на смерть, поскакал далее. Затем драгун, разругав пленного, погнал его в Тарутино»[403].
Любопытный эпизод противоборства неприятельского солдата с казаками зафиксировал в своих воспоминаниях Маевский. «Посреди сотней наших солдат, — пишет он, — идет гренадер-француз: едва налетит на него казак с пикою, француз приложится ружьем — и казак летит от него прочь. Это правда, что единицы не занимали тогда нас; но смелость и решительность в солдате, даже в неприятеле, есть благороднейшая черта, достойная подражания»[404].
Итак, действия казаков на левом фланге противника в начальный период сражения ограничились, в основном, нападением на части 2-го кавалерийского и 5-го армейского корпусов. В результате атаки войска Орлова-Денисова заняли пространство на левом берегу реки Чернишни и правом — ручья Десенки. Однако им не удалось зайти в тыл основной группировки Мюрата и перерезать путь отступления — Калужскую дорогу. Это произошло потому, что, с одной стороны, неприятель сумел оперативно организовать отпор, чем остановил стремление русской конницы, а с другой, рассыпавшиеся на большом пространстве полки иррегулярной кавалерии не смогли достаточно слаженно и эффективно действовать против регулярных войск противника. Этому, возможно, способствовало и отвлечение внимания казаков на попавшие в их руки орудия, обозы, биваки и т. д.
