Ольга Грейгъ - Операция «Антарктида». Битва за Южный полюс
В назначенный день и час придет тот, кого он поджидает, пощипывая кончиками пальцев аккуратную щетину усиков.
И буквально за минуту до его прихода по внутренней связи Архимандритов услышал голос дежурного, докладывающего:
– В холл вошел капитан 1-го ранга Румянцов. Улыбнувшись, Архимандритов бросил:
– Куда он идет?
– Он направился к лифту, которым обычно пользуетесь вы.
Архимандритов нажал кнопку, и связь замолкла.
Еще через несколько секунд дверь открылась и побед
но улыбающийся Румянцов поприветствовал босса. Краткий ответ был признанием заслуг подчиненного:
– Я рад, что ты цел и невредим. Такие мне и нужны.
Сотрудники, вернувшиеся из подобных операций, те, кто оставался в живых, и те, кто разгадал его коварный план и вернулся без ненависти к нему, – только те и нужны Ему. Для таких он и есть – Папа Сеня, с оттенком фамильярности и даже близости, приближенности, а они – его порождение, его дети, отпрыски исчадия ада.
Отныне Архимандритов не сомневался, что после таких дьявольских проверок Румянцову можно доверить йоту из того познания, коим владеет товарищ Архимандритов, йоту сведений о параллельных мирах.
Поприветствовав прибывшего чуть сердечнее, чем обычно, босс пригласил его вниз, в кинозал. В массивах подземных сооружений имелось множество таинственных объектов, специфически оборудованных комнат и залов, секретных лабораторий, и даже уникальных мини-музеев, экспонатам которых мог позавидовать любой ведущий музей мира.
Объект, куда они попали, проехав несколько этажей вниз, оказался залом Второй мировой войны, откуда они перешли в зал одного из главных представителей тех трагических событий.
Насколько был осведомлен Иван Румянцов, у его босса имелись залы многих выдающихся деятелей человечества, в том числе деятелей искусства и просвещения. В одних он уже побывал прежде, в других будет позже. Среди кинозалов-музеев – как принадлежащие отдельным личностям, так и группам людей, направлениям их деятельности – есть помещения, где царит дух византийского императора Константина, Суворова, Бонапарта, Петра Великого, императрицы Екатерины II, императора Николая II, зал Рузвельта, Пушкина, Льва Толстого, Бенито Муссолини, Франсиско Франко, Пифагора, Петрарки… целые галереи апостолов Истории.
В прежние походы сюда босс как-то предупредил референта:
– Если появится хозяин помещения, не суетись, не подходи к нему, и, главное, не трогай…
Румянцов после того с каким-то тревожным трепетом ожидал появления то ли двойника, то ли клона, то ли духа умершего, коему посвящался мемориальный зал. И если бы действительно кто-то здесь появился перед ним из духов умерших, могло ли то быть явью, или все же розыгрышем Архимандритова? Безусловно, могло быть розыгрышем, опасной и жестокой шуткой. А могло статься, и явью… Кто знает, с кем общается Сатана?!
Зал времен Второй мировой войны посвящался деятелям как с советской, так с немецкой, с американской и других сторон. Все здесь, как и в других помещениях, было продумано и оформлено так, чтобы экспонаты и витрины становились как бы соучастниками того, что рассказывается, анализируется Архимандритовым, либо показывается на экране.
Когда они вошли в искусно освещенное помещение, Румянцов невольно осмотрелся.
– Мы не останемся здесь, – уточнил босс, перерезая маленькими шажками пространство, – мы пройдем в зал Гитлера.
В зале, как и полагалось, имелись столики, бюро, несколько уютных кресел и вделанный в пространство стены огромный экран. Вокруг присутствовали экспонаты: одни привычные, другие достаточно странные.
– Походи, посмотри.
Они вместе прошли вдоль вещей, примечательных потому, что они принадлежали исключительным личностям. Помимо характерных и обыденных, были тут и совсем интимные вещи. Как то: длинные панталоны фюрера, дорогое нижнее белье его жены и возлюбленной Евы. Милые женские трусики от французского производителя с посеревшим от времени пятном менструальной крови, как бесценный экспонат, покоились за витринным стеклом, сохраняемые в уникальном микроклимате. В другом стеклянном контейнере в сохранности лежало белье с остатками спермы фюрера.
Это могло представляться глупым для обывателя, человека несведущего. Но тут прекрасно знали: кровь и сперма – важны, ибо в них заключен код человека-носителя, его генные тайны. Их подлинную принадлежность подтвердил генетический анализ, сделанный в секретных лабораториях Арсения Алексеевича.
Имелись и иные вещи, надеваемые их хозяевами в первой половине ХХ века. Некоторые из них были изъяты сотрудниками аппарата Архимандритова из Берхтесгадена, альпийской резиденции фюрера. Непонятно по каким причинам, но самым трогательным экспонатом Румянцову показалась простая юбка Евы Браун, с завышенной на спине талией и оттого имеющей неровный пояс с застежкой на левом боку.
Подсветка, искусно размещенная повсюду, разных оттенков и мощности, имела свойство пробуждать фантазию, отчего редкому посетителю представлялось, будто обладатели вещей тут, почти осязаемы и объемны…
Когда Архимандритов устроился в кресле, его ведущий референт последовал за ним. Контейнер, прибывший издалека, находился нераспечатанным неподалеку, на высоком массивном бюро, также привезенном из альпийской резиденции.
Мерно погас свет, и Румянцов вновь увидел фюрера, в цвете, прекрасно отснятого, и проецируемого на экран. Причем, экран сейчас стал не выхваченным пятном, как это бывает в обычном кинотеатре, а продолжением интерьера, и, словно вписанный в пространство и энергетику, имеющуюся здесь, вовлекал зрителей в происходящее, делая их как бы соучастниками.
Поразительные кино– и светоэффекты!
Они пробыли в среде фюрера, его соратников, помощников и близких несколько часов. Комментарии были излишни; впоследствии, просматривая любую хронику в редкие моменты возникающую на экране домашнего телевизора, Румянцов всегда отключал звук, чтобы не слушать навязываемое извне, и чтобы самому докопаться до сути…
По прошествии времени Арсений Алексеевич мановением руки (точнее, приказав взмахом руки кому-то невидимому) усилил свет; появилось освещение, и экран вновь стал частью интерьера.
Они встали со своих мест и прошли к бюро.
То, что достал секретарь ЦК Арсений Алексеевич Архимандритов, вскрыв контейнер, оказалось всего лишь акварелями. Но это были акварели прекрасного художника ХХ столетия Адольфа из семейства Шикльгруберов. Семь миниатюрных шедевров, разложенных один за другим на полированной крышке бюро, казались бесподобными.
Архимандритов, большой ценитель искусства, – настоящих и совершенных шедевров, – высказался вслух, как высоко он ценит эти работы, могущие когда-нибудь оказаться в ряду шедевров мирового искусства.
– Если, конечно, общественность признает руку, писавшую их, творящей, а не казнящей… – все еще рассматривая заключенные в тонкие рамки акварели, сказал он, и добавил грубо и скептически: – Это вам не какая-то там Херника, выср…ная на холст наглотавшимся таблеток художником, а затем покрытая краской. Насмешка над здравым смыслом эта низменная работа, получившая самую престижную мировую премию. Как и примитивный Квадрат, признанный сверхшедевром. Разве это все, на что способно человечество?!
Он рассмеялся колко, зло, – как и подобает Тому, кто смеется над человечеством.
После часов, проведенных в просмотре документальной хроники о жизни лидера Третьего рейха, было любопытно познакомиться с неизвестной стороной самоидентификации фюрера, с его творчеством, представленным этими миниатюрными работами. Ни о какой подделке или фальсификации речь вестись не могла; не в данном случае…
Ведущий референт Иван Румянцов наклонился над бюро, рассматривая тонко выписанные картинки. В основном то были пейзажи. На одном, и это очень понравилось каперангу, сразу напомнив беззаботное, счастливое детство, был изображен козленок, высунувший мордочку из густой травы. Судя по подловленному и талантливо переданному состоянию, в то мгновение козленок блеял, откликаясь на призыв матери.
Но так как босс не предлагал взять в руки работы, Румянцов только ниже наклонившись, аккуратно потрогал обрамлявшую акварель рамочку.
– Ты просмотрел много кинохроники, где Гитлер экспрессивен, его голос, накаляясь, растет, пока не взорвется, взрывая толпу, отвечающую ему громким бушующим ревом. Этого Гитлера ты уже не встретишь. Румянцов вдруг ощутил: то, что сейчас говорит босс, – это напутствие! А Арсений Алексеевич продолжил:
– Эти акварели послужат тебе паролем, но их не нужно сразу предъявлять. Нужно выбрать момент. Это то, что поможет расположить собеседника к разговору.
Они покинули зал, и на лифте бесшумно поднялись наверх, в иной, привычный Румянцову мир, где живые вершат свои гнусные и добродетельные дела, и где мертвые не разгуливают запросто по домам и улицам.
