Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Глава 7. Раскол в КПСС
Скажу сразу: датой, с которой демократию в России беззастенчиво, ни от кого не скрывая, начали убивать, считаю 6 ноября 1991 года. В этот день «самый демократический» Президент в мире подписал Указ о запрещении на территории республики Коммунистической партии. Невольно напрашиваются слишком, к сожалению, прозрачные аналогии с действиями властей в Италии или Германии в 30-х годах, где официально загоняли коммунистов в подполье.
Мне могут возразить, что партия была атакована двумя с половиной месяцами ранее, когда ее деятельность тот же человек «для разрядки» приостановил на сессии Верховного Совета республики. И немедленно следом толпы «неореволюционеров», только-только выбросивших партийные билеты, начали растаскивать ее имущество.
23 августа на «трибуне позора» в Верховном Совете России униженный президент СССР, только что привезенный из форосского 72-часового «заключения», еще пространно отстаивал идеи социализма и свою веру в реформированную партию. А на следующий же день он сложил с себя обязанности Генерального секретаря ЦК КПСС. В заявлении по этому поводу он путанно говорил о своей обязанности защитить коммунистов как граждан страны от необоснованных обвинений и в этой связи о самороспуске партии.
Круг замкнулся. Рано или поздно это должно было произойти — пути Горбачева и партии должны были разойтись. Но до сих пор остается загадкой, почему его рекомендации Центральному Комитету о роспуске партии многие восприняли как уже свершившийся факт. Думаю, что подсознательно сработала воспитанная десятилетиями вера в безусловную правильность действий ее лидера — Генерального секретаря.
Это были дни пьянящей эйфории у победителей и тех, кто всегда стремительно примазывается к ним, к власти — какой бы она ни являлась. Собственные убеждения у приспособленцев всегда начисто отсутствуют. Счастливые победители, всерьез считающие себя единственными в стране демократами, должны были упавшую им в руки власть употребить. Поручить столь же демократической прокуратуре начать следствие против тех, кто — как они считали — за семьдесят лет привел страну к унизительному и нищенскому существованию. Ведь именно «демократы» начали благороднейшую борьбу с беззаконием, за построение в стране истинно правового общества!
Но взамен родился абсолютно беззаконный и антидемократический Указ о запрете партии. Всей партии! Девятнадцать миллионов коммунистов оказались вне закона. Пожалуй, редкая из газет в то время удержалась, чтоб не обозвать этот Указ подарком Ельцина поверженным коммунистам к их празднику. Они, правда, забыли, что в течение многих десятилетий это был самый главный праздник государства, всего народа.
Как известно, я не юрист по образованию, но многолетняя работа в хозяйственных и государственных органах заставила меня разбираться в основах этой ныне модной науки. Я хочу остановиться на правовых мотивах скоропалительного указотворчества Президента России.
Допустим, что сама партия — а я здесь употребляю те формулировки, которые гуляют по документам и газетным публикациям, — и только партия виновата в бедах и пагубах народа и страны. Допустим, что она семьдесят с лишним лет грабила, грабила, грабила, что все это понимали и терпели. Но со времен Древнего Рима выражение «все это понимали» не считается доказательством. Партия грабила? Ее имущество ворованное? А как насчет презумпции невиновности? Не партии следует доказывать, что она невиновна, а тем, кто ее обвиняет. Докажите. Поднимите документы — с самых первых дней!
Позвольте, яростно скажут мне, да неужели вы сами не назовете десятки, сотни, тысячи преступлений, творившихся от имени партии?! Назову. Увы — легко. Первые, пришедшие на ум: расстрел царской семьи, массовое раскулачивание, жестокое «расказачивание», цинично инсценированные политические процессы 30-х и более поздних годов, переполненные лагеря, глумление над советскими воинами, попавшими в плен, гонение на интеллигенцию…
Но ответьте, юристы, если вы — юристы, а не политики: разве можно эти преступления отнести именно к партии? Нет, в каждом отдельном случае преступления совершали конкретные лица — пусть даже лидеры РКП(б) — ВКП(б) — КПСС, но — с именами, фамилиями, должностями.
Уголовная ответственность строго индивидуальна, это знает любой мало-мальски грамотный юрист. Если уж решено объявить, что ответственность за преступления несет целая организация, то следует доказать, что все ее члены виновны в их совершении. В нашем случае — все девятнадцать миллионов. Так по закону. А на деле?
Все, что я здесь написал, элементарно и известно каждому, кто в своей профессиональной деятельности сталкивался с вопросами государства и права.
Так вот, если бы все делалось по закону, то заняло бы, полагаю, очень много времени. Что и подтвердилось потом, через год, на Конституционном суде по «делу о КПСС». Да и с лидерами августовской попытки «переворота» вот как вышло: думали, раз — и приговор, по-революционному суровый. Ведь выступил же в те дни господин Силаев, премьер-министр России, с предложением расстрелять виновников «августа» как преступников. В верноподданническом экстазе или с перепугу, что ли?! Но как бы тогда выглядели наши «демократы» в глазах страны и мира? Пришлось все-таки завести следствие, адвокатов к нему подключить… И всего-то с десяток обвиняемых. А здесь — девятнадцать миллионов!
Нет, не мог Президент России и стоящие за ним персонажи дать партии столько времени, сохранить за ней столько полагающихся по закону прав, чтобы она смогла к защите подготовиться. Что революционное, что контрреволюционное сознание помутилось на одном и том же — на полном, открытом и массовом беззаконии и циничном попрании самых элементарных норм общечеловеческой морали. С этим, мне думается, разобрались.
К сожалению, принцип «революционной целесообразности», всегда выступавший как прикрытие абсолютного беззакония, господствует и в «демократические» времена. Тот, кто уничтожил КПСС росчерком пера, вступил в нее тридцатилетним человеком и, как он пишет в своей книге — «исповеди», искренне верил «в идеалы справедливости, которые несет партия». Было это в 61-м, а с 68-го Б. Н. Ельцин — на партийной работе, где прошел все ступеньки, начиная от заведующего отделом Свердловского обкома до кандидата в члены Политбюро.
В октябре 1987 года открылся Пленум ЦК, который стал исходным пунктом дальнейших демократических изменений в жизни партии. Об этом Пленуме немало сказано и написано. К тому времени Ельцин уже почти два года проработал в должности первого секретаря Московского горкома КПСС.
О нем сложилось довольно противоречивое мнение. Многие обратили внимание на радикализм в действиях, особенно в кадровых вопросах, и вместе с тем отсутствие интереса к повседневной, будничной работе. При всей правильности самой постановки вопроса о необходимости борьбы с привилегиями, многие из которых действительно стали у народа бельмом на глазу, настораживали разухабистость его заявлений, от которых за версту несло явной саморекламой, и газетная трескотня вокруг него. Но тем не менее Правительство и, насколько мне известно, ЦК поддерживали его в решении жизненно важных для столицы вопросов.
В начале Пленума Ельцин попросил слово для выступления. Оно оказалось резким и не очень уместным (он, кстати, с последним в своей книге соглашается). Горбачев вынужден был зачитать его личное письмо, о котором даже члены Политбюро узнали только в этот момент. Бурное обсуждение и абсолютно бессмысленное избиение «ослушника» дало обратный эффект: как водится на Руси, возник миф о народном герое — гонимом «защитнике угнетенных».
Естественно, возникает вопрос, как выступление Бориса Николаевича, неглубокое, имевшее явный привкус личностного характера, могло вызвать такую реакцию? Этот феномен нельзя рассматривать в отрыве от реального положения, сложившегося в партии и стране.
В это время эволюционные преобразования в политике и в экономике постепенно переходили в радикальную плоскость. В связи с этим наметились серьезные разногласия в партии, началось, еще глухое, оппозиционное движение внутри и вне ее, которое и подхватило диссидентствующего лидера.
Потом, в 1988 году, была XIX партийная конференция, на которой Ельцин выступил хотя и не очень красноречиво, но на этот раз по делу. Если бы к нему тогда прислушались, может, и события в стране во многом пошли бы по-другому: Ельцин считал, что, начав перестройку, сама партия безнадежно и опасно отстает от событий. В финале же он униженно попросил «политической реабилитации». Иными словами — прощения. Однако большинство выступавших затем ораторов, думаю, не без подсказки Генерального и его присных, с привычным пафосом клеймили Ельцина, и в итоге вопрос о реабилитации тихо-тихо сошел на нет. Ореол гонимого народного героя вокруг него засиял еще ярче. Спустя короткое время он с гигантским отрывом от конкурента выиграл предвыборную гонку и стал народным депутатом, несмотря на совершенно глупейшие титанические усилия ему помешать. А ведь прости его конференция, может, и мешать-то не надо было. Более того, если учесть нашу российскую психологию, эта ситуация еще раз прямо помогла ему победить на выборах.
