Продолжатель Феофана - Жизнеописания византийских царей
5. И вот (подробности я опускаю) весь уведенный в плен христианский люд по милости Божьей двинулся в родные места, а вместе со всеми шли и родители Василия, ведя любимого своего сына. Уже в младенческие годы случилось с ним чудо, предвестившее его грядущую судьбу, кое нельзя обойти молчанием. Как-то раз летом родители отправились на свое поле, чтобы присмотреть за жнецами и не дать им лениться; день разгорался, как бы наполнялась народом агора[20], солнце стало сильнее припекать полдневными лучами, и они соорудили из снопов нечто вроде шалаша, в который и положили спать сына, дабы уберечь его от солнечного жара. Пока они занимались жнецами, слетел орел, уселся и распластанными крылами прикрыл сверху ребенка. Увидевшие это закричали, что погубит орел мальчика, и мать, как мать нежно любящая и чадолюбивая, бросилась к сыну. И хотя видела она, что орел лишь крылами своими старается устроить мальчику тень, нисколько не встревожился ее приближением и ласково на нее смотрел, ничего лучшего не придумала, как метнуть в него [94] камень. Орел поднялся и, как казалось, улетел. Когда же женщина вернулась к мужу и работникам, орел появился вновь и, как прежде, прикрыл ребенка от солнца. И снова крики увидевших, и мать у сына, и орел, спугнутый камнем, и возвращение матери к работникам. Но еще ясней пожелало явить провидение, что происходит такое не по самодвижению случая, а по божественному предсказанию, и в третий раз произошло то же самое: орел у мальчика, крики увидевших, мать у орла, и орел, нехотя и медленно улетающий. Так вот загодя всегда дает Бог знаки великих событий и свидетельства грядущего. И в последующие годы часто случалось то же самое, и нередко его спящего покрывал крылами орел[21]. Но тогда этому никто не придавал значения, ибо, прежде чем явны стали его добродетели, пусть и велики были их предвещания, они оставлялись без внимания и не замечались, и никому не приходило в голову, что может такое случиться в скромном и простом доме[22]. Впрочем, если я продолжу эти рассказы, люди могут сказать, что ничем не отличен я от льстеца, и подумают, будто я занимаю повествование такими историями по недостатку у Василия достоинств, и потому я опущу подобные вещи и детские его годы, поспешу продолжить свой рассказ и как от чего-то непохвального откажусь от ненасытного своего желания хвалить его.
6. Мальчик был взращен отцом и его одного имел и в делах руководителем и в речах наставителем, воспитателем и учителем во всем достохвальном и добром, и не нуждался он, подобно Ахиллу, ни в получеловеке Хироне, ни в законодателе Ликурге, ни в Солоне, ни в каком иноземном и чужестранном обучении, но одним лишь родителем был воспитан в совершенных достоинствах: благочестии и богопочитании, послушании и страхе перед отцом и матерью, уважении к старшим, истинной благожелательности к сверстникам и землякам, покорности властителям и жалости к беднякам. Он ярко воссиял всеми добродетелями, смолоду был целомудрен и мужествен, возлюбил и высоко почитал справедливость, соединенную с разумом, и ни в чем не возносился над людьми скромными. Потому и досталась ему всеобщая благосклонность, и всем он был мил и желанен.
7. Когда миновал он детский возраст и достиг отроческого, и настало время приступить к мужеским занятиям, родимый его отец оставил жизнь и отошел в иной мир, а горе и плач, как должно, ворвались в его дом. Мать постигло вдовство, а сего несравненного юношу сиротство и все печали и горести, и потоком нахлынули на него во множестве заботы об устроении жизни. Ибо перешло к нему все попечение о доме и радение о матери и сестрах. А поскольку труд на земле приносил ему доходы малые и ничтожные, решил он отправиться в царственный город, выказать там свои добродетели, дабы с их помощью добыть средства для себя и близких своих и оказать им многополезное покровительство и заступничество. Ведь знал он, что в городах больших и особенно царственных в почете натуры одаренные и люди в чем-либо выдающиеся бывают отмечены достойнейшей судьбой, а в городах безвестных и ничтожных, как в деревенской глуши, скрываются во мраке и гибнут добродетели, которые, не привлекая внимания и не вызывая восхищения, сами по себе блекнут и угасают. Вот почему почитал он полезным и нужным переселиться в столицу, но его удерживала [95] и не пускала любовь к матери и желание облегчить ее страдания, ибо надеялась она на поддержку в старости и рассчитывала на его услуги и помощь в насущных делах.
8. Но положено было, чтобы одолел Божий суд и чтобы Василий шаг за шагом ступал по пути, ему предназначенному, и видения во сне убеждают мать не мешать сыну, уступить его стремлению в столицу и, больше того, самой поощрить и направить его в царственный город, дабы явил он там луг души своей[23] и достоинства благородного ума. Ибо привиделся матери как-то сон, будто произросло из нее огромное древо (так и мать Кира видела виноград[24]) и стоит оно у ее дома, цветами изобильное, от плодов отяжелелое, огромный ствол его от земли золотой, а ветви и листья золоченые[25]. Она рассказала о сне одному близкому человеку, в таких делах сведущему и понимающему, и услышала в ответ, что ее сына ждет славная и великая доля. Вскоре привиделся ей и другой сон: некий старец, из уст которого вырывалось пламя, внятно сказал ей, что сын твой возлюбленный, получит от Бога скипетр ромейского царства, а ты вели ему отправиться в Константинополь. Возликовав от этой радостной вести и наполнившись радостью, пала она ниц пред старцем и спросила его: «Кто ты, мой господин, не погнушавшийся явиться перед рабою твоей и принесший столь приятную благовесть?» А он на это: «Илья я Фесвит»[26], – и скрылся из виду. Окрыленная и вдохновленная сим добрым видением, а вернее сказать, божественным откровением, она проснулась и принялась горячо уговаривать и побуждать сына идти в царственный город и как мать увещевала и призывала его хранить в душе страх Божий, всегда помнить, что око провидения надзирает над всеми его деяниями и помыслами, дабы не сотворил он ничего недостойного сего надзора, но подобающим поведением выказал свои добродетели и ни в чем не позорил благородства предков.
9. И покинул он фракийскую Македонию и отправился в первый среди всех городов, дабы прибиться к кому-нибудь из людей могущественных и знатных, отдать и представить ему себя в услужение и рабство. Он проделал путь до царственного города, очутился у Золотых Ворот, вошел в них на исходе дня, приблизился к расположенному рядом монастырю святого мученика Диомида[27] и, усталый с дороги, незаметно примостившись на ступеньках перед воротами, устроился отдыхать. В первую стражу ночи игумену монастыря привиделся во сне мученик Диомид, приказавший ему выйти к воротам, назвать Василия по имени и, если откликнется тот на его зов, привести в монастырь, позаботиться о нем, побеспокоиться о пище, крове, одеждах, дать и сделать ему все нужное, ибо помазан тот Богом на царство, отстроит и увеличит сей монастырь. Игумен счел видение пустым воображением и фантазией ума, не обратил на него внимания, но, когда заснул снова, во второй раз увидел и услышал то же самое. Сонный и вялый, не успел он еще прийти в себя, как и в третий раз увидел мученика, который уже не ласково и не весело увещевал, а сурово повелевал и готов был, казалось, пустить в дело плеть, если тот не подчинится его приказу. Только тогда, с трудом придя в себя и отогнав от глаз сон, схожий со смертью[28], игумен отправился к воротам и, по велению мученика, назвал по имени: «Василий». Тот сразу отозвался: «Я тут, что, господин, [96] велишь ты рабу своему?»[29] Игумен ввел его в монастырь и, поскольку был Василий грязен, запылен и с лицом, обожженным солнцем, выказал должную о нем заботу и попечение и отнесся к нему с великим человеколюбием[30]. Потом, велев блюсти тайну и никому ничего ввиду возможной опасности не выдавать, он сообщил Василию о пророчестве мученика и наказал помнить о нем, когда покинет монастырь. А тот, казалось, ничего не понимал, ибо это было выше его разумения, и со своей стороны попросил, чтобы отдали его стараниями игумена в услужение какому-нибудь видному человеку. Игумен согласился с готовностью. Сей монастырь любил и часто по-дружески посещал родственник царя Михаила и кесаря Варды (звали его уменьшительным именем Феофилица), по прозвищу Педевомен[31]. Ему-то и представил игумен Василия. Сей Феофилик был человеком кичливым и не лишенным высокомерия, но страсть имел собирать вокруг себя доблестных, красивых и рослых мужей, отличных мужеством и телесной силой, коими он гордился и чванился (их легко можно было узнать по шелковым плащам и прочим богатым одеждам[32]). К ним-то и сопричислил Феофил новичка – юного Василия, и поскольку тот совершенно явно превосходил остальных и тела силой и души мужеством, сделал его своим протостратором. С каждым днем любил он его все больше и не переставал поражаться достоинствами юноши, ибо был Василий и в деле храбр, и душой рассудителен, и в исполнении любых его приказов скор и ревностен. [98]
