Михаил Никитин - Воспоминания о революционном Новониколаевске (1904-1920 гг.)
Но были случаи и комические. Подходим мы, кажется, к Чулыму. Вечерело. Видим, плетется по дороге крестьянин с огромным мешком за плечами. Увидел, что мы на конях, взмолился:
— Товарищи, дозвольте с вами подъехать, мне бы только вещички положить…
— Какие вещички?
— Да колчаковцы угнали меня в подводы, конь подох, так вот пешком иду домой, хомут там несу, седелку, кое-что из домашности…
— Валяй, клади.
Добрались до деревни, на отдых по знакомству завернули к этому попутчику. Втащил хозяин свой мешок в избу.
— Ну, кажи, хозяин, какой такой твой хомут? Что-то больно тяжелый…
Вытряхнул хозяин из мешка одну пачку: кажется, теплое белье. Развязал — солдатские набрюшники — такие стеганые куски фланели с завязками, которые Колчак выдавал своим солдатам, чтобы они не простужали животы, лежа на снегу в цепи. Тащит вторую связку — набрюшники. Третью - тоже набрюшники… Только на самом дне нашлась одна-единственная пара новеньких солдатских американских ботинок. Красноармейцы хохотали так, что пламя жировика колыхалось, а хозяин отчаянно ругался:
— Черт бы взял этих колчаковцев, десять верст эту дрянь тащил, умаялся…
— Не жадничай, хозяин, не тащи чужого.
Быстрыми темпами мы приблизились к Новониколаевску. Бои шли за железнодорожные станции и населенные пункты.
Стояла суровая сибирская зима с морозами, метелями и буранами. Хотя сибирские старожилы и говорили, что «зима нынче мягкая», но сибирский мороз есть мороз.
Командовавший тогда 5-й армией Г. X. Эйхе поставил задачу: 27-й дивизии 16 ноября овладеть Новониколаевском, 30-й выйти к ст. Пузыревой через Колывань, 35-й занять с. Медведское. Начальник дивизии И. Ф. Блажевич решил сократить эти сроки, чтобы не дать колчаковцам опомниться от тебисского разгрома. Способность дивизии к быстрым маршам уже проверялась не раз, кроме того, люди испытаны в боях, их командиры опытны в военном деле. Командир 3-й бригады Р. И. Сокк служил в дивизии с 1918 года, славился горячностью и дерзостью в бою. Командир 1-й бригады В. А. Степанов — человек большой отваги, настойчивый и упорный. Командир 2-й бригады И. Д. Гусев долгое время командовал у нас же полком и отличался невозмутимым хладнокровием.
В других полках имелись тоже замечательные люди. В 1-й бригаде были 235-й Невельский, 236-й Оршанский и 237-й Минский толки. Минский полк являлся по существу первым регулярным полком Красной Армии: он формировался прапорщиком-большевиком Ремневым еще летом 1917 года в минской тюрьме, куда Керенский сажал солдат-большевиков и сочувствующих им со всего Западного фронта. Освобожденные из тюрьмы 25 октября заключенные солдаты сразу же выступили как организованная боевая единица. Полк участвовал в ликвидации духонинской ставки в Могилеве, вел бои с гайдамаками в Киеве, бил белочехов в Пензе и Сызрани, под Казанью и на Урале. Во 2-ю бригаду входили 238-й Брянский, 239-й Курский и 240-й Тверской полки — полки, отбившие 10 сентября 1918 года Казань от белочехов и белогвардейцев. Между прочим, в период новониколаевской операции в 240-м Тверском полку у И. Н. Хабарова инструктором пулеметной команды служил теперешний Министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский.
Обычно боевой порядок дивизии строился у нас на Восточном фронте так, что две бригады держались на линии фронта, а третья шла за ними в качестве дивизионного резерва. Такой же порядок соблюдался и в бригадах: два полка в первой линии, а третий в бригадном резерве. Так как бригады и полки «ходили» в резерве поочередно, то они могли передохнуть и «освежиться». Хуже приходилось нам, артиллеристам. Наши артиллерийские дивизионы оказались недоукомплектованными: вместо трех батарей в них находилось всего по две. Таким образом, отдыхать в резерве удавалось реже, чем пехоте. Когда же бригада шла в первой линии, батареи передавались от одного полка к другому и не имели возможности «перевести дух». Но это красноармейцев не смущало: бой так бой.
Во время крупных операций обычный порядок менялся — в переднюю линию выводились все три бригады. Участки бригад сокращались, а насыщенность их войсками увеличивалась — пробивная сила дивизии возрастала. Это позволяло нам создать в нужном месте необходимый перевес сил.
Так было и с новониколаевской операцией. До Новониколаевска оставалось 125 верст. Начальник дивизии Блажевич решил покрыть это расстояние в три дня, то есть делать в сутки по 40–45 верст. Такой темп движения был очень высоким. Теперь, конечно, когда вся армия у нас передвигается на автомашинах, пройти в сутки 40–50 километров не проблема. А тогда единственным средством передвижения служили солдатские ноги да «моторы в 1 HP», то есть безответные сибирские лошадки: невзрачные на вид, мохнатые, низкорослые, но чрезвычайно выносливые. Наш ветеринарный фельдшер вполне серьезно уверял, что у сибирских коней «двойное дыхание» — объем легких больше, чем у «расейских» лошадей. 3-й бригаде, с которой шла наша батарея, было приказано 13 декабря занять Новониколаевск; 1-й бригаде — выйти на линию Нижняя Ельцовка — Березовка, 2-й бригаде, шедшей в резерве, — выдвинуться левее и выйти на линию Жеребцово — Локтинская. Простой взгляд на карту раскрывает практический смысл приказа: для проведения такой крупной операции, как освобождение Новониколаевска, вводятся в дело все силы дивизии с тем, чтобы после ее завершения перейти снова к обычному порядку — две бригады в первой линии Нижняя Ельцовка — Локтинская, а наша 3-я бригада, которой приказывалось решать главную задачу, переходила в Новониколаевске в резерв.
В ночь на 11 декабря 3-я-бригада взяла ст. Дупленскую, захватив более 500 пленных, 20 пушек, более 30 паровозов и до 1000 вагонов. К Дупленской мы подошли ночью и начали с того, что открыли сильный артиллерийский огонь по поселку. Били шрапнелью на высоких разрывах, чтобы не вызвать в селе пожаров. В селе у колчаковцев началась паника. Пехота атаковала село, а конные разведчики всех трех полков бригады пошли на захват станции. Мы с командиром батареи увязались за разведчиками — на батарее вполне управлялся помощник командира старый фейерверкер конной артиллерии поляк Корженевский, опытный артиллерист. На станции горели подожженные отступающими колчаковцами эшелоны. Потрясающее зрелище представлял зажатый между двумя пылавшими эшелонами с обмундированием и сеном горевший колчаковский санитарный поезд: в нем горели и люди. Как выяснилось, поджег его колчаковский поп — духовник поезда.
Мы с командиром вскочили на перрон и наткнулись на любопытную сцену. Вид у нас обоих был внушительный: косматые папахи, барнаульские полушубки, шашки наголо, наганы, по паре гранат на поясе. А тут, на перроне, сидит на чемодане закутанная в платки женщина, а рядом — какая-то мужская фигура. Пригляделись — офицер: на плечах светлеют полоски погон.
— Бросай оружие! Айда в поселок, в крайнюю хату. Там явишься к коменданту полка.
А туда уже от станции брели понурые фигуры колчаковцев — без оружия и без конвоиров. Для них война была уже кончена.
И вот, бывают же в жизни случаи! Уже под Минусинском весной 1920 года я встретил в одном из полков нашей 2-й бригады этого самого взятого на Дупленской колчаковца в качестве командира взвода. Его после проверки в тыловых органах послали в дивизию заслуживать доверие боевой работой, что он и сделал уже на Западном фронте, воюя вместе с нами против белополяков.
На другой день, 12 ноября, бригада уже дралась на улицах Казакова, где действовал 243-й Петроградский полк Н. М. Уварова. Здесь тоже взяли несколько сот пленных и 3 пушки. Горячий бой разгорелся на ст. Коченево, где 242-й Волжский полк С. С. Вострецова встретился снова с колчаковскими егерями. Ожесточенные схватки кипели на улицах поселка. Нашей батарее, которую послали на поддержку пехоты, пришлось бить вдоль улицы прямой наводкой. Особенно трудно было взять вокзал, где засели белогвардейцы. Укрывшись за стенами, они били на выбор, а их пулеметы не давали подойти к зданию. Пришлось пустить в дело пушки, развалить угол здания — лишь тогда они начали выбегать с поднятыми руками. К утру 13 декабря в Коченево подтянулась резервная 2-я бригада и развернулась влево, на Крохалевское направление.
С рассветом 13 декабря вся дивизия двинулась вперед. К вечеру этого же дня 3-я бригада Сокка, совершив глубокий обход с северо-запада, вошла в город. Боевой пыл колчаковцев значительно остыл, и они оказывали слабое сопротивление. Правда, при встречах с нами вспыхивали короткие перестрелки, но скоро затихли: колчаковцы бросали оружие. Серьезную стычку пришлось иметь только батальону волжцев под командой Андерсона у железнодорожного моста, который белые пытались взорвать. Смелая атака волжцев спасла мост. Нам, артиллеристам, не пришлось даже и пострелять: мы просто въехали в город.
14 декабря Новосибирск стал снова советским. Больше 30 тысяч солдат и около 2 тысяч офицеров, штабы 2-й и 3-й колчаковских армий почти в полном составе остались в городе безоружными в качестве пленных. Захваченные нами трофеи трудно и подсчитать: более 200 орудий, в том числе вся тяжелая артиллерия Колчака, 2 бронепоезда, 5 броневиков, около 1000 пулеметов, более 50000 винтовок, 5 миллионов патронов и 3 миллиона снарядов. Были также захвачены все интендантские артиллерийские и инженерные склады фронта, огромное количество разного имущества. К большой радости, досталось нам и значительное количество медикаментов. Эти трофеи для нас представляли огромную ценность: начиналась эпидемия сыпного тифа, оставленная колчаковцами.
