Агнес Мак-Кензи - Рождение Шотландии
Начавшееся таким образом правление нового епископа продолжилось в том же духе. Вскоре Тюрго и Александр рассорились. Причины неизвестны, но, вероятно, Тюрго склонялся к тому, чтобы уступить требованиям архиепископа Йоркского. Мы знаем также, что, хотя вне всяких сомнений он и был приятным и хорошим человеком, его отношение к «иноземцам» было типичным для англичанина. В конечном итоге он решил уйти с епископской кафедры, но в 1115 г. скончался, не успев выполнить свое решение.
Тем не менее споры не утихали. Александр захотел видеть на освободившейся кафедре нового человека, который был бы более сведущим в новых идеях, чем любой представитель шотландского высшего духовенства. Он написал Ранульфу Кентерберийскому и попросил его совета. Очевидно, Александр изучал шотландскую историю в Англии, так как он писал Ранульфу — конечно же, полностью искажая факты, — что когда-то архиепископы Кентербери имели право рукополагать шотландских епископов, но передали его архиепископам Йорка. Очевидно, Ранульф не удосужился просветить шотландского короля по этому вопросу, но не предпринял и никаких других шагов. В 1120 г. кафедра все еще пустовала, и Александр вновь написал Ранульфу, на сей раз обратившись к нему с просьбой направить в Шотландию конкретного священнослужителя, кентерберийского монаха Эдмера, хорошего человека и ученика великого Ансельма, который, как и его учитель, принял сторону Папы в споре об инвеституре. При этом Александр потребовал, чтобы Эдмер был освобожден от всех английских связей. Ранульф и Генрих согласились на это. Эдмер (сам рассказавший обо всех этих событиях) прошел подобающую процедуру избрания и отправился в Сент-Эндрюс. Александр не просил его принять светскую (то есть королевскую) инвеституру во владениях кафедры. Но король и новый епископ тут же рассорились по другому поводу. Эдмер заявил, что Кентербери подвластен весь остров Британия, и пожелал принять посвящение от архиепископа Кентерберийского. Очевидно, Александр за это время подучил историю, поскольку не захотел и слышать об этом и в гневе выскочил из комнаты, заявив, что Эдмер должен оставить свой пост. Со временем они примирились, но теперь король настаивал на том, чтобы самому наделить Эдмера церковными владениями, вручив ему кольцо. Однако тот все еще не был рукоположен и все еще хотел пройти эту церемонию в Кентербери, но Александр твердо держался своего прежнего мнения, и его поддерживал король Англии Генрих. Тогда Эдмер написал своему другу в Англии, Николасу, вероятно, приору Вустера. Николас знал суть дела и указал на то, что хотя Йорк неоднократно принимал епископов из Шотландии, сам не дал этой стране ни одного, за исключением Тюрго, и что Англия в действительности не обладает никакой юрисдикцией над шотландской Церковью. И пусть Эдмер обойдет все острые углы между Йорком и Кентербери, Шотландией и Англией, обратившись за посвящением к Папе, решение которого не сможет оспорить ни одна из сторон. Это был здравый совет, но Эдмер не последовал ему. Он вернул королю свои посох и кольцо и возвратился в Англию… откуда через некоторое время, внимательнее изучив историю, написал Александру, признаваясь, что был неправ, и предлагая вернуться. Александр отказал. Спор тянулся до 1122 г. Он способствовал прояснению отношений двух Церквей, но английские притязания, несмотря на официальные заявления Папы, возобновлялись вновь и вновь вплоть до XVII в.
В 1122 г. королева Сибилла умерла, не принеся мужу детей, и была похоронена на острове на озере Лох-Тей. Александру еще не было и пятидесяти, но он, по-видимому, больше не предпринимал попыток жениться. Он не надолго пережил ее и умер в Стерлинге 23 апреля 1124 г. Его похоронили рядом с родителями в Данфермлайне.
Александр I был популярным королем. После его смерти сложилась ситуация, в которой мог возникнуть спор о наследстве, так как еще был жив сын Дункана II Вильгельм, а кроме того, на корону могли претендовать внуки Лулаха. Тем не менее престол без междоусобиц и столкновений перешел к брату Александра Давиду, девятому сыну Малькольма III, долгое правление которого стало одним из важнейших периодов в истории Шотландии. Давид принял бразды правления в период продолжавшегося процесса интеграции. Он сумел полностью инкорпорировать в свое королевство обширные южные колонии, которые 17 лет процветали под его мудрым руководством. Для самой Шотландии он был наследником своего брата, для шотландской Англии — наследником Дома Кердика, для Стратклайда — внуком его последнего независимого короля и спасителем от разорения, и для всех он был человеком, известным своими способностями к управлению государством. Ему было тогда чуть больше 40 лет, он был человеком высоких личных достоинств, справедливым, образованным, благочестивым и одаренным, знакомым с новыми идеалами, широко распространившимися по всей Европе. В нем жило глубокое средневековое пристрастие к порядку, системе, четкой структуре, и оно не оставалось для него абстрактным представлением, ибо он обладал врожденными способностями к практической организации и широким видением ее конкретных целей, его помыслы были постоянно устремлены к «более изобильной жизни» для всех подданных. Если эти черты характера обеспечили ему людское уважение, то его такт и обходительность привлекали к нему их сердца и позволили ему внедрить множество новых важных установлений и реформировать множество прогнивших институтов. Короли-реформаторы редко завоевывают популярность, но Шотландское королевство в очень недолгий срок стало чтить Давида как отца: после смерти он именуется в преданиях святым Давидом, хотя никогда и не был формально канонизирован.
Для любителей красочной средневековой романтики его правление никогда не отличалось особой привлекательностью. В частной жизни он придерживался трезвых семейных добродетелей: очевидно, женился он из политических соображений, но стал почтительным и верным супругом. С не меньшей привязанностью он относился и к своему блестящему сыну. Единственным своевольным и нерасчетливым поступком за все время его царствования стала война со Стефаном Английским в отмщение за неуважение, проявленное к принцу Генриху. Что касается внутренних дел королевства, то в хрониках он изображается упорным, спокойным и дальновидным тружеником с глубоким пониманием всех деталей управления. Некоторые считают, что ему не хватало твердости во внешней политике и что на международной арене он преследовал только корыстные цели, однако следует помнить, что он совладал с чрезвычайно сложной ситуацией, определенные подробности которой часто ускользают из поля зрения исследователей. На самом деле в международных отношениях он достиг выдающихся успехов, но им опять-таки недостает красочности и романтики: он выполнил свои обязательства по отношению к своей племяннице, оказывая ей поддержку столь долго, сколь какая-либо часть ее королевства выказывала желание принять ее, но не стал из ложного чувства рыцарства жертвовать жизнями шотландцев, поддерживая ее притязания на отвернувшуюся от нее Англию. Он проиграл одну важнейшую битву из-за ошибок в командовании, ибо хотя он и отличался смелостью, но не был способным полководцем: и все же он выиграл кампанию, в ходе которой и произошло проигранное сражение, ибо он добивался и удерживал то, что желал выиграть, и получив под свою власть желанные провинции, управлял ими так, чтобы они были довольны тем, что он стал их сюзереном.
Из-за создавшегося в ту эпоху международного положения на протяжении всего его правления внешняя политика практически означала отношения с Англией: на тот момент Шотландию перестали тревожить норвежские нападения, а за рамками английских дел политические связи с другими странами сводились по большей части к поощрению торговли и новых культурных веяний. В культурной сфере Давид, как и любой образованный человек того времени, ориентировался на Францию и в особенности на искусство норманнов. В отношениях с Англией присутствовали две группы сложных факторов, взаимодействовавших друг с другом. В основе обеих лежало желание Давида сплотить и организовать Шотландское королевство. Составной и непременной частью в его планы входило окончательное определение все еще нечетких и изменчивых государственных границ. Мы считаем современную черту шотланской границы чем-то естественным, само собой разумеющимся. Давид жил в то время, когда экспансионистская политика Индульфа и Малькольма II сравнительно недавно отодвинула границу от Форта и Клайда к линии, примерно пополам делившей древние королевства Стратклайд и Берникию. Северные части этих государств, обладая определенными остатками самостоятельности, входили в состав Шотландии уже примерно 100 лет, отчасти на правах наследия, отчасти на тех же правах, по которым большая часть Англии, за гораздо меньший промежуток времени, попала под власть Нормандского Дома — то есть на правах завоеванных территорий. Для средневекового короля, а в действительности и для множества современных правителей, очевидный политический курс заключался бы в приближении пределов своего государства к древним южным границам этих двух государств: к Тису — на востоке и к водоразделу Идена — на западе. Для проведения такого курса существовали все правовые предпосылки. В качестве прямого наследника Дома Кердика Давид мог выдвинуть неоспоримые притязания не только на Берникию и на английскую Кумбрию, но и на саму Англию, которой к моменту восшествия Давида на престол правил сын узурпатора, сам узурпировавший трон своего старшего брата. Давид полностью осознавал свои наследственные права: на английскую территорию он вступил под знаменем, на котором красовался уэссекский дракон. Не один и не два раза на протяжении его царствования объединенная Шотландия и обезумевшая и едва ли не разрушенная Англия могли сделать его претензии вполне осуществимыми, а учитывая его положение наследника древних английских королей и контраст между мудрым правлением, установившимся в Шотландии, и ужасающим царствованием Стефана в Англии, можно было ожидать, что по крайней мере саксонская Англия с большой вероятностью станет на сторону Давида.
