Михаил Петров - Адмирал Ушаков
Освободив крепость, Сорокин сразу же пошел вдоль берега по направлению к городу Манфредония, где высадился другой его десант из 600 человек под командованием опытного офицера Белли. Соединившись, отряды продолжали наступление вместе.
Неприятельские крепости сдавались одна за другой. Вскоре от французских захватчиков были освобождены почти все владения королевства, в том числе и Неаполь. Королевский министр Мишеру, находившийся при Сорокине, в те дни писал Ушакову:
"...Русские войска заставили все население обожать их. Не было ни одного солдата, а тем более ни одного офицера, который бы оказался виновным в малейшем насилии, или инсубординации, или грабеже. Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые называли их своими благодетелями и братьями". Министр выражал желание поскорее увидеть главнокомандующего в Неаполе, чтобы передать ему "маленькую русскую армию, которой... неаполитанцы обязаны спасением королевства".
Одно лишь известие огорчило Ушакова, точнее, не огорчило, а потрясло. Связано оно было с именем английского адмирала. Впрочем, расскажем все по порядку.
После падения Неаполя часть французских завоевателей нашла убежище в двух замках, где к ним присоединились некоторые из "якобинцев", некогда сотрудничавшие с ними. Поняв безвыходность своего положения, французы объявили о своей готовности сдаться на определенных условиях, которые были вскоре приняты осаждавшими их войсками. Им было дозволено выйти из замков с оружием и военным имуществом. Личная безопасность гарантировалась также местным "якобинцам", которые по своему выбору могли либо уехать вместе с французами, либо остаться в Неаполе.
Со стороны победителей условия капитуляции были подписаны предводителем "армии веры" кардиналом Руффо, русским капитаном Белли и капитаном Футом, действовавшим от имени адмирала Нельсона. Сам Нельсон находился в это время в Палермо и, конечно, ничего об этом не знал, а когда узнал, пришел в бешенство. Он метал молнии... Как, миловать "якобинцев"? С каких пор кардинал стал таким мягкосердечным и согласился выпустить из рук врага, который был уже обречен?..
Подогреваемый возгласами возмущения королевы Каролины и леди Гамильтон, жаждавший пыток и публичных казней, Нельсон сделал капитану Футу резкий выговор. Тот, испугавшись гнева адмирала, все свалил на русских: это, мол, они все учинили, потому как знали за собой главную силу, им же, капитану Фуку и кардиналу Руффо, ничего не оставалось, как согласиться с ними...
Нельсон приказал своей эскадре сняться с якоря и плыть в Неаполь. Леди Гамильтон, не отходившая от него ни на шаг, поторапливала: надо спешить, пока сдавшиеся французы еще не успели по условиям капитуляции покинуть пределы королевства...
Английский адмирал сошел на берег Неаполя с таким видом, словно не король, а он был главным повелителем в королевстве.
- Где кардинал, почему его не вижу? - строго обратился он к встречавшей его толпе.
Кардинал стоял рядом. Заметив его, адмирал кинулся к нему с упреками:
- Вы слишком поспешили, кардинал. Я не признаю капитуляцию, подписанную русскими и вами. Всех французов и "якобинцев" следует заковать в кандалы.
- Адмирал, - с достоинством отвечал кардинал, - я подписал с русскими документ и не намерен отказываться от своей подписи.
- Но разве вы имели право подписывать капитуляцию без согласия короля? - с нравоучительным видом вмешалась леди Гамильтон.
Кардинал бросил на нее презрительный взгляд, но ничего не сказал.
Нельсон приказал своим матросам "выловить и арестовать" выпущенных на свободу французов и "якобинцев". Последние были отданы на растерзание фанатичной толпы. Несчастных били, жгли на кострах посреди городской площади.
Англичане в кровавых оргиях не участвовали, они наблюдали за всем этим со стороны. Впрочем, не только наблюдали. Нельсону и его милейшей спутнице захотелось вдруг своими глазами посмотреть, как люди умирают на виселицах. Выбор пал на арестованного адмирала Каранчиола, до сдачи в плен командовавшего флотом республиканцев. Тотчас организовали суд. Леди Гамильтон и тут поторапливала: она спешила вернуться в Палермо... Без лишних церемоний объявили приговор, и пленного повели к виселице. Обреченный адмирал был повешен на борту английского линейного корабля, тело его качалось на ветру до самого вечера.
- Это ужасно, - сказал Ушаков, когда ему рассказали всю эту историю. - Нельсон талантливый и храбрый флотоводец, но то, что он сделал, навсегда останется на его имени черным пятном.
После того, что случилось в Неаполе, Нельсон более не писал русскому адмиралу. Ушакову казалось, что связь между ними прервана навсегда. Но в июле Нельсон вдруг снова вспомнил о нем. Он прислал своего адъютанта с настоятельной просьбой поспешить на соединение с английской эскадрой ввиду возникшей угрозы нападения франко-испанского флота, якобы вступившего в Средиземное море. Момент был не из тех, чтобы заниматься выяснением отношений. Союзнический долг взял верх над личными обидами. Ушаков послал Пустошкину и Сорокину приказ срочно вернуться на главную базу, а когда те вернулись, пополнил суда провиантом, после чего подал команду плыть к берегам Сицилии. 3 августа русские корабли прибыли в Мессину, вскоре следом за ними приплыла и стала на рейд эскадра Кадыр-бея.
13
В Мессине Нельсона не оказалось, зато Ушаков нашел здесь английского консула, который сообщил, что слухи о вторжении в Средиземное море объедяненного франко-испанского флота сильно преувеличены: если через Гибралтар и прошло несколько неприятельских кораблей, они не представляют для союзников серьезной опасности.
- Не могу ли я узнать, где сейчас лорд Нельсон? - спросил Ушаков.
- Должно быть, в Палермо. Во всяком случае, я только позавчера имел удовольствие быть там в его обществе.
Идти в Палермо мешал встречный ветер, к тому же хлестал дождь, и Ушаков решил пока не сниматься с рейда, подождать перемены погоды. И он правильно сделал. На другой день к нему прибыл курьер от Суворова, гнавшийся за эскадрой на греческом судне от самого Корфу. Фельдмаршал просил Ушакова "обратить взор" к берегам Генуэзского залива, дабы пресечь подвоз морем припасов неприятельским войскам, противостоявшим русскому экспедиционному корпусу.
Ушаков показал письмо Пустошкину:
- Придется, Павел Васильевич, к Генуе плыть тебе. Бери три корабля, два фрегата и действуй. Пяти судов будет достаточно.
Капитану второго ранга Сорокину Ушаков приказал с тремя фрегатами и одной шхуной вернуться в Неаполь. Русские там еще были нужны.
Вскоре ветер изменил направление, и Ушаков с главными силами направился в Палермо. Надо же было наконец встретиться с английским адмиралом!
В Палермо Ушакова ожидал приятный сюрприз. Из Англии сюда только что прибыл в его распоряжение вице-адмирал Карцов, имея три корабля и один фрегат. Состояние судов было хорошее, плохо выглядели только матросы: за время плавания сильно исхудали. Англичане дали в дорогу залежалые, испорченные продукты, это и подкосило людей.
- Пусть ваши люди пока отдохнут, полечатся, а потом решим, чем вам заняться, - сказал Ушаков Карцову и стал собираться к английскому адмиралу.
Флагман Нельсона стоял на якоре в окружении других судов. Душный августовский день был уже на исходе, когда Ушаков на лодке с одним только переводчиком подплывал к адмиральскому кораблю. Командующий эскадрой чувствовал себя усталым. После долгого пути надо бы хоть немного отдохнуть, но не станешь же откладывать из-за этого встречу!
На английском корабле были уже предупреждены о его визите, ему спустили трап, и вскоре он оказался в кругу офицеров, чистеньких, отутюженных, словно собравшихся на парад. Командир корабля, представившись, произнес обычные слова приветствия, после чего повел его в каюту адмирала.
Это был весьма вместительный салон с вызывающе роскошным убранством. Пол застилали толстые ковры, на стенах в позолоченных рамах висели портреты каких-то царственных вельмож и дам. С правой стороны бросался в глаза тусклой лакировкой маленький столик, возле которого с папкой бумаг стоял навытяжку молодой красивый офицер. Сам адмирал сидел в кресле. Он поднялся навстречу гостю без суетливости, с достоинством человека, знающего себе цену, встал, сказал несколько приветственных слов и тотчас опустился на место, глазами показав Ушакову на кресло против себя. С виду он оказался таким, каким Ушаков его представлял: невысокого роста, со светлыми прямыми волосами, правильными чертами лица. Отсутствие правой руки и одного глаза не умаляло властности его натуры, которая читалась во всем его облике. Увешанный орденами, он сидел, слегка приподняв голову, с выражением недоступности на лице, будто сам Марс, снизошедший с неба.
Ушаков, пользуясь услугами переводчика, заговорил о франко-испанском флоте, нападения которого так все опасались, о возможных планах Бонапарта в районе Средиземного моря. Нельсон слушал его все с тем же выражением недоступности. Но вот лицо его оживилось, посветлело. Он изволил заговорить:
