Луи Шарпантье - Босэан. Тайна тамплиеров
Итак: с одной стороны, свободное, небесное мужское начало, источающее сперматические эйдосы, с другой — аутогенная великая мать, в водах которой функционирует оплодотворяющее семя.
Иудео-христианский миф о креации только по видимости патриархален. Да, мужчина создан первым, но, скорее, как эскиз, небрежный набросок. Вот как рассуждает Агриппа Неттесгеймский в любопытной книге «О превосходстве женского пола над мужским»: мужчина был сотворен, подобно зверям полевым, из обычной «глины», женщина из несравненно более качественной материи в парадизе. Женщина «продумана» лучше и лучше сложена, благодаря регулам из ее организма удаляется «дурная кровь». «Женщина, — заключает Агриппа, — дух духа, душа души, тело тела». (Ницше, не особый любитель женского пола, заметил в «Человеческом, слишком человеческом»: «Создав женщину, Бог показал свое мастерство; при виде мужчины понятно, какие трудности ему пришлось преодолеть».) В драме грехопадения мужчина также повел себя не лучшим образом: во-первых, послушался Еву, во-вторых… кусок плода застрял у него в горле (адамово яблоко), из-за чего выросла борода и не весьма красивые гениталии.
Итак, по крайней мере после грехопадения, мужчина утратил «первое место». В подлунном, «низшем» мире, меж двух великих матерей — Луной и Землей — он обречен на беспросветный матриархат. Вот что сказал Николай Кузанский в книге De conjecturis («О предположениях»): «В низшем мире неделимость вырождается в делимость: единство неделимой формы теряется в делимой природе… постоянство теряется в непостоянстве, бессмертие в смертности, акт в потенции, мужское начало в женском». Ряд подобных оппозиций легко продолжить: идея распадается в релятивизме, целое в аналитике, прекрасное в хаосе, индивид в социуме. Вывод: «небесное» теряется, распадается в «земном».
Эта вполне традиционная мысль проходит через схоластику и неоплатонизм. Стоики и неоплатоники выражают ее примерно так: после «смерти великого Пана» (атмосферы небесного божественного присутствия) Гея, мать-земля, осталась, так сказать, «вдовой»; ее оплодотворяет Луна мужской своей ипостасью (Лунус, Эндимион, «месяц»), Посейдон-Океанос, речные божества.
Все это степени последовательного распада эйдетической формы в материи (forma formante in materia). От неба к земле, от неделимости к делимости, от нечетности к четности, от мужчины к женщине, от одного универсального эквивалента к другому.
Бог и маммона — универсальные эквиваленты. Когда-то человеческая ценность определялась причастностью к Богу, ныне — причастностью к деньгам.
* * *Таковы предварительные рассуждения к теме: рыцарь, рыцарский орден, Прекрасная Дама. Понятия трудные, ибо у нас нет, выражаясь словами Хайдеггера, «онтологического опыта» подобной эмоциональности. Здесь возможны только догадки, более или менее удачные предположения.
Новициат, ночная стража, удар или три удара эспадой по левому плечу, золотые шпоры — похоже ли это на воинскую инициацию вообще? И да, и нет. Скрывается ли в посвящении мистическая тайна? Направлен ли рыцарь на земные завоевания? Прекрасная Дама — кто она?
Квентин Дорвард, молодой шотландский воин, вздыхая по недостижимой красавице, графине Изабелле, думает: она никогда не станет моей, но я буду направлять по ней жизнь — так кормчий направляет путь по северной звезде. Здесь элемент «amar», мистической любви, но только элемент. Вальтер Скотт не допустил подобного бесцельного томления, симпатичный его герой в конце концов женился на Изабелле, обзавелся богатым поместьем и детьми.
От Вальтера Скотта иного ждать нечего, он позитивист, несмотря на романтические свои наклонности; вернее, Вальтер Скотт, человек современного духа, резко разделял имманентное от трансцендентного, проще говоря: эльфы, драу, потустороннее, мистическая любовь хороши на своих фантастических территориях, а жизнь… жизнь это борьба, деньги, поместья, дети и прочее. И тем не менее у великого автора есть пассажи поучительные.
В знаменитом романе «Айвенго» представлен рыцарь-тамплиер. Бриан де Буагильбер, участник Крестового похода, не очень-то привлекателен, несмотря на свою доблесть. Писатель не жаловал великий орден Тампль. Но поскольку нам этот орден по душе (иначе зачем издавать подобную книгу), любопытно обратить внимание на трагедию сэра Бриана. Он влюбился в черноокую Ревекку, дивной красоты еврейку, блистающую к тому же высокой моралью. Это романтическое conjunctum oppositorum возбудило дарование Генриха Маршнера (опера «Тамплиер и еврейка») и Эжена Делакруа (картина «Похищение Ревекки»), но дело в ином — в проблеме Прекрасной Дамы. Бриана де Буагильбера можно понять «по-человечески»: тем не менее он, посвященный рыцарь, преступно нарушил обеты, за что, в сущности, погиб.
Но зачем вообще обеты?
Дабы защитить неофита от коррозийного влияния мира сего. Обеты целомудрия и бедности помогают в борьбе со страстями, разъедающими душу, — алчностью и сластолюбием. Обеты — «внутренняя броня», согласно «Панегирику бедным рыцарям» святого Бернарда, обеты сохраняют «индивида» (то есть «неделимого») от распада в «делимости». К примеру, щедрость и милосердие необходимы для нормальной регуляции индивида в обществе: надлежит отдавать социуму полученное от него, чтобы не контаминировать душу накоплением чуждого.
И все-таки.
Зачем предаваться суровой, опасной, нищенской жизни, если доблесть и сила позволяют раздобыть много золота и сколько угодно «прекрасных дам»? Если мы случайно рождаемся из «ничто» и туда же закономерно направляемся, на подобный вопрос нельзя ответить убедительно — любые идеологические либо религиозные псевдоответы всегда оставляют привкус демагогии. «Сражайтесь, храбрые рыцари! — восклицают герольды в романе „Айвенго“. — Человек умирает, а слава живет! Сражайтесь! Смерть лучше поражения! Сражайтесь, храбрые рыцари, ибо прекрасные очи взирают на ваши подвиги!» Это пустая болтовня для скептика и материалиста.
На вполне разумные доводы Ревекки Айвенго отвечает так: «Тебе хотелось бы потушить чистый светильник рыцарства, который только и помогает нам распознать, что благородно, а что низко. Рыцарский дух отличает доблестного воителя от простолюдина и дикаря, он учит нас ценить свою жизнь несравненно ниже чести, торжествовать над всякими лишениями, заботами и страданиями, не страшиться ничего, кроме бесславия. Ты не христианка, Ревекка…» Айвенго прав, да не совсем. Ибо «чистый светильник рыцарства» помогло потушить христианство, которое выродилось в социально-политическую догматику, буржуазное иудео-христианство. Иудейство признает только земную жизнь, не признает или принимает с большими оговорками наличие индивидуальной души. Трансцендентная миссия — за избранным народом, не за личностью (мы, понятно, не имеем в виду мистические школы). В обычном смысле это означает превалирование матери, материи, социума. Потому-то социальное христианство под сильнейшим влиянием иудаизма до крайности противоречиво и неясно излагает судьбу души вне границ мира сего. Популярная и «доходчивая» религия озабочена не просвещением, а повиновением паствы.
* * *Максим Исповедник, Иоанн Скот Эриугена и другие схолиасты-неоплатоники, вслед за Ямвлихом и Синезием, разработали учение о субтильном «теле квинтэссенции», не подверженном, подобно физической плоти, распаду и тлению. Его «эйдолон» таится в сердце, «разум сердца», обеты и добродетели суть методы культивации эйдолона, или небесного сперматического логоса. При его пробуждении начинает вырастать внутреннее пространство квинтэссенции, или «тело души» (так как душа состоит из четырех элементов, только более субтильных — похожее воззрение у индийской системы «санкхья»).
Этот эйдолон, этот логос — Христос мистического христианства, эта круговая квинтэссенция — Дева Мария, Наша Дама. Вот почему называется она «дамой сердца» рыцарей-монахов. Удар эспадой по левому плечу символизирует «пробуждение умного сердца». Это несколько раскрывают слова Новалиса: «Мысль — только сон чувства, бледное, бескровное чувство». Подобное пробуждение дает постоянное ощущение настоящего момента и так называемое «интеллектуальное чувство», позволяющее, среди прочего, мгновенно принимать решение. Здесь преодолевается гибельный разрыв между жизнью рациональной и сенситивной. Но душа рациональная (anima rationalis) круговой функциональностью квинтэссенции ставит четкую дистанцию меж собой и земным миром и дистанцию нарушать нельзя.
Поэтому.
Что простительно Квентину Дорварду, непростительно Бриану де Буагильберу — посвященному рыцарю, ибо он дистанцию нарушил. Земная женщина — ее имя, внешность, даже слухи о ее красоте — может вызвать резонанс, активизировать пространство Прекрасной Дамы… и только. Упаси боже попасть в сферу ее притяжения; сказано в «Экклезиасте»: «Я смотрю на мир глазами своей души и нахожу женщину горше смерти. Она есть охотничий силок, ее сердце — клетка, ее руки — цепи».
