Ольга Елисеева - Геополитические проекты Г. А. Потемкина
Возможно, к октябрю 1782 г. относятся два других документа, посвященных Крыму. Они составлены как бы в развитие идей сентябрьской записки Потемкина. Вероятно, Екатерина, заинтересовавшись ею, попросила князя подать свои предложения, оформленные уже в отдельном документе. С 10 сентября до дня отъезда в Крым 15 числа Григорий Александрович едва ли мог успеть подготовить требуемые бумаги, поэтому их возникновение следует отнести ко времени возвращения Потемкина в Петербург. (Однако возможен и другой вариант, при котором все необходимые предложения Потемкина уже были готовы ко времени подачи им первой инициативной записки, и ему оставалось лишь вручить их императрице в ответ на ее запрос после ознакомления с черновиком письма Иосифу П. В таком случае документы, развивающие идею сентябрьской записки Потемкина, возникли сразу после нее).
«Татарское гнездо в сем полуострове от давних времен есть причиною войны, беспокойств, разорений границ наших, издержек несносных, которые уже в царствование Вашего величества перешли только для сего места более двенадцати миллионов, включая людей, коих цену положить трудно… - говорил Потемкин в собственноручной записке. - Порта знает уже Ваши виды, о коих с императором соглашались… При всяком в Крыму замешательстве должно нам полное делать против самой Порты приуготовление… Представьте же сие место в своих руках. Граница не будет разорвана между двух вовеки с нами враждебных соседств еще третьим. Сколько проистечет от того выгодностей: спокойствие жителей, господство непрекословное Черным морем, соединение империи… непрерывная граница всегда союзных нам народов между обоих морей. Устье Дуная будет в Вашей воле. Не Вы от турков станете иметь дозволение ходить Воспор (в Босфор - O. E.), но они будут просить о выпуске судов их из Дуная. Доходы сего полуострова в руках ваших возвысятся - одна соль уже важной артикул, а что хлеб и вино!» {248}
Второй документ под названием «Рассуждение одного российского патриота о бывших с татарами войнах и о способах, служащих к прекращению оных навсегда» был написан рукой секретаря и хранился в Тавельском архиве Василия Степановича Попова - начальника канцелярии Потемкина. Он посвящен тем мерам, которые петербургскому кабинету необходимо будет принять, уже после присоединения Крыма, для того чтобы привязать полуостров к империи. Светлейший князь предлагал «оставить там на вечное поселение для защиты… 20 000 пехоты и 10 000 конницы. Всех оставшихся в Крыму солдат и драгун, ежели можно, поженить, чтоб со временем их сыновья отцовские места заступили. Для населения Крыма природными российскими людьми, надлежит взять из государственных волостей и монастырских деревень в число рекрут на первый случай 10 000 человек хлебопашцев и поселить их в Крыму во удобных местах, но чтоб для них домы и все, [62] что нужное к тому, уже к приходу их готово было, и обучить оных хотя несколько ружьем владеть… И быть бы им навсегда военными государственными крестьянами… Живущим в Крыму татарам объявить, что которые из них пожелают быть в вечном российском подданстве, те могут остаться на прежних своих жилищах, а прочим дать на волю выехать вон из Крыма, и переселиться, куда кто пожелает… Спросить вольницу из донских казаков и из малороссиян, кто в Крыму жить пожелает… Дозволить селиться в Крыму прочим вольным христианам: грекам, армянам, валахам и булгарам… Крым назвать прежним его именем» {249}. Этот документ в сжатом виде излагает всю дальнейшую программу Потемкина по заселению Тавриды и показывает, что основные черты будущей переселенческой политики были разработаны князем еще до присоединения Крыма.
Отправившись в Крым 15 сентября, Григорий Александрович подробно извещал императрицу обо всем, происходившем там. В разгар волнений в Крыму, когда мятежники остро нуждались в помощи Турции и прямое военное столкновение между нею и Россией казалось весьма вероятным, внимание Константинополя к делам бывшего вассала неожиданно ослабело. 19 сентября Екатерина писала Потемкину о страшном пожаре, произошедшем в турецкой столице. «Из Царяграда получила я от Булгакова вести, что весь город выгорел и горел 55 часов… - говорит она, - казармы янычарские, все судебные места и многие мечети выгорели; людей же тысяч до четырех сгорело, а несколько сот тысяч угорело; ожидали от сумятицы бунта… Чернь злится на нас и нас клеймит поджиганием города, и улемы вранья подкрепляют; в городе же в хлебе оказывается скудость, от мельниц и пекарен мало что осталось» {250}. 1 сентября 1782 г. Я. И. Булгаков доносил из Константинополя: «Опасаются бунта. Султан боится дозволить вывозить лес в такое время, когда тысячные толпы спят на открытом воздухе, не имея ни домов, ни надежды оных к зиме построить за недостатком леса» {251}.
Угроза волнений в столице заставила турецкое правительство не только отвлечь свое внимание от положения дел в Крыму, но и избегать возможных столкновений с Россией, чтобы еще больше не усугубить тяжелую внутриполитическую ситуацию. В письме 25 сентября Екатерина рассуждала об изменении поведения Порты. «Удивительнее всего, - говорит она, - что посреди сумятицы тамошней после пожара спешили уплачивать деньги, кои нам должны, и сие приписую трусости» {252}. В цитировавшемся выше донесении Булгакова 1 сентября посол пишет: «Все меня уверяют, что здесь войны боятся и в одном только случае сумасшествие дойти может до сей крайности, а именно, ежели народ и чернь взбунтуется. Тогда султан рад будет всему свету войну объявить, лишь бы оставили его наслаждаться спокойною жизнью сераля. Ежели же его свергнут, молодой наследник, ничего не знающий и упоенный рассказами о величестве, богатстве и силе империи, которая, в самом деле, бедна, бессильна и уподлена, вовлечен будет во все то, что пожелает чернь или духовенство; а сии ничего не предвидят и, кроме фанатизма и зверского варварства, ничем не управляются. Разумные же люди, кои знают, что все расстроено и все вдруг вспыхнуть может… больше всего боятся, чтоб татары, бегущие из Крыма, толпою сюда не нахлынули» {253}. О бегстве разбитых русскими войсками мятежников из Крыма в Анатолию сообщал Екатерине и светлейший князь, эту же информацию подтверждали и австрийские источники.
Находясь в Херсоне, Потемкин деятельно занимался осмотром и подготовкой укреплений. Его интересовал Очаков, как первый пункт возможного столкновения между Россией и Турцией. Французские инженеры, работавшие над перестройкой турецких крепостей, еще не успели к 1782 г. значительно укрепить главную черноморскую твердыню Порты. «Не блестящее описание состояния Очакова, которое ты из Кинбурна усмотрел, совершенно соответствует попечению той Империи об общем и частном добре, - писала Екатерина 30 сентября своему корреспонденту. - Как сему городишку нас подымать против молодого херсонского Колосса! С удовольствием планы нового укрепления Кинбурна приму и выполнение оных готова подкрепить всякими способами. Петр первый, принуждая натуру в Балтических своих заведениях и строениях, имел более препятствий, нежели мы в Херсоне; но буде бы он оных не завел, то мы б многих лишились способностей, кои употребили для самого Херсона».
Императрица была явно воодушевлена успехами строительства на юге и даже называла маленький, но быстро развивавшийся Херсон, «Колоссом» по сравнению со старым обветшавшим Очаковом. Ее вдохновляла мысль о продолжении дела, начатого еще Петром Великим. Даже мятежники, возглавляемые братьями хана, не слишком беспокоили Екатерину. «Батыр-Гирей и Арслан-Гирей исчезнут, яко воск от лица огня… от добрых твоих распоряжений», - писала она князю. Зато императрицу радовало стремление мирно кочующих татарских орд спастись от ужасов [63] гражданской войны под стенами русских крепостей. Именно такого настроения жителей Крыма добивался Потемкин, приказывая де Бальмену обходиться с населением «ласково». «Что татары подгоняют свой скот под наши крепости, смею сказать, что я первая была, которая сие видела с удовольствием и их к тому еще до войны поощряла, - писала Екатерина, - всегда предписанием ласкового обхождения и не препятствуя как в старину делывали». При всем воодушевлении императрица весьма настороженно относилась к утверждениям, будто разрыва с Турцией уже удалось избежать. «Здесь говорят, что турки до войны не допустят, - рассуждает она, - а я говорю: но это возможно. Кажется, по последним известиям, что носы осунулись у них; курьер сказывает, что по всей дороге нет ни единого города, ни единого замка, который бы не заперт был по причине внутренних конвульсий каждого из тех городов и замков» {254}.
