Александр Торопцев - Двенадцать подвигов России
Это хорошо, что до наших дней дошли законы Хаммурапи и законы хеттов, Синайское законодательство и законы Ману… Законы — путеводители не только для тех, кому они адресованы, своего рода правила движения жизни, запрещающие знаки, но и богатейшая информация для размышлений. Почему в Соборном Уложении 1649 года дана эта статья? Потому что все, что в ней запрещалось, имело место на практике. А подобная практика материально усиливала церковь. Поэтому бояре и царь решили секвестировать доходы своего политического (очень серьезного!) оппонента. А значит, утверждение М. Н. Никольского о церкви в XVII веке, мягко говоря, несостоятельно. Если бы церковь являлась по своему статусу одним из московских приказов, то хватило бы двух-трех словесных или письменных повелений монарха, чтобы урезать и материальное положение этого «приказа», и его влияние на жизнь страны, а то и просто ликвидировать этот «приказ» за ненадобностью. Но церковь приказом не была и быть не могла! Она являлась одной из трех ветвей власти. Она мечтала о большем. Эти мечты имели под собой мощное основание, реальную опору. Именно поэтому в Соборном Уложении 1649 года вышли статьи, конечной целью которых было размывание этой опоры.
Приведённая статья Соборного Уложения говорит еще и о том, как мудро относились русские законодатели к двум основным богатствам страны: к земле и к народу. Деньги церковь могла собирать с населения. Но ей строжайше запрещалось собирать земли и людей, обрабатывающих землю. В этом законе, кроме всего прочего, было установлено «в качестве общей меры для всех клириков, не только монастырских, но и всех прочих, одинаковую подсудность со всеми остальными людьми по всем недуховным делам» (там же, стр. 116), что, естественно, уменьшило доходы церкви. Более того, в 1650 году был создан Монастырский приказ, составленный из светских людей.
Никон отнёсся к Соборному Уложению отрицательно, назвав его «бесовским».
В 1649 году он в Новгороде помогал нищим одолеть голод, выделил в митрополичьем дворе отдельное помещение, где ежедневно кормили обездоленных, а один блаженный выдавал кроме этого нищим по куску хлеба. В воскресные дни он от имени митрополита выдавал каждому нищему деньги.
Слава о Никоне-нищелюбце разошлась по Новгородской земле. Люди были благодарны ему. И не было среди нищих у Никона врагов. Память нищих не только крепкая и прочная во времени, она имеет чудесное свойство пронизывать невидимыми нитями всех людей — богатых и бедных. И удивительного в этом ничего нет. От сумы и тюрьмы не зарекались во все времена и во всех странах мира. И на Руси тоже. В глубинах душ людских таился и таится, и не исчезнет этот подспудный страх: не тюрьмы бы, да не сумы бы — а все остальное притерпится, сможется, выдюжится. Никон искренно помогал нищим. О славе он в тот год не думал, но слава его уже родилась и не почувствовать её он не мог.
Узнав о Соборном Уложении 1649 года, Никон сделал первый серьёзный политический шаг, назвав по сути выдающийся документ «бесовским». Друг царя не мог так называть дело, в котором Алексей Михайлович принимал активное участие. Монарх, однако, внешне не отреагировал на «грубость» митрополита.
Уже в тот год в Новгороде, да и в Москве у Никона появились серьезные враги: потомственные, связанные местническими обычаями бояре, которым не нравилось возвышение кожеозерского монаха, его тяга заниматься, помимо церковных, делами мирскими, давать царю советы. Власть не знает границ. Она стремится к бесконечности, не желая понимать, что возможности человека, которого она влюбляет в себя, весьма ограничены.
Уже в Новгороде стало ясно, что Никона не любят подчиненные. Слишком строг был митрополит. Нищих-то привечал, и они, благодарные, разносили по Русскому государству вести добрые о нём. Вести нищих. Подчиненных не миловал, заставляя исполнять богослужение со всей строгостью. У него были замечательные певчие, он возил их в Москву, к Алексею Михайловичу, и слезы умиления согревали душу царя.
В 1650 году в Новгороде взбунтовался люд. Такое часто случалось в этом краю и раньше. По-разному гасились взрывы недовольства. Никон, слишком уверенный в себе, наложил проклятие на всех горожан, проявив полную политическую беспощадность. Ни один бунт, ни одно, даже самое массовое, восстание не втягивает в свои водовороты народ, но лишь часть его. Это Никону нужно было учитывать. Он учитывал только желание своего искреннего разума, холодного, упрямого. Узнав о незаслуженном проклятии, взбунтовался весь город.
Бунтовщики избрали себе в главари некоего Жеглова, которого Никон отправил из своих приказных людей в опалу. Новгородцы наотрез отказали в доверии царскому любимцу.
В Москву прибыли письма от противоборствующих сторон. Бунтовщики обвиняли Никона в жестокости, мздоимстве, пытках. Тот писал о том, что мятежники избили его, он харкает кровью, лежит и в ожидании смерти даже соборовался. Царь принял сторону митрополита. Бунт не затихал. И, наконец, Никон, получив великолепный политический урок, посоветовал Алексею Михайловичу простить новгородцев.
Бой с жителями великого города Никон проиграл, но это обстоятельство не повлияло на отношение всего русского народа к нищелюбивому митрополиту. И авторитет его в глазах царя продолжал расти.
В 1651 году Никон посоветовал монарху перенести мощи митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в столицу. Это дело могло внушить народу «мысль о первенстве церкви и о правоте ее, а вместе с тем обличить неправду светской власти, произвольно посягнувшую на власть церковную». Царь не испугался этого, Никон отправился в Соловецкий монастырь.
В это время в Москве скончался патриарх Иосиф. Алексей Михайлович попросил своего друга возглавить патриаршую кафедру. Тот долго отказывался. Царь в Успенском соборе при народе низко кланялся Никону, умолял со слезами принять патриарший сан. Никон был строг. Он уже поверил в правдивость предсказания сельского гадателя в далеком детстве. Он хотел стать «российским царем». Алексей Михайлович лил горькие слезы, просил его.
«Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховнейшего и дадут ли мне устроить церковь?» — грозно спросил молодого царя пожилой митрополит.
Все в Успенском соборе низко поклонились ему: все-то мы сделаем, как ты хочешь, только не откажи, друг царя добрый, стань патриархом! Никон совершил грубейшую, неисправляемую временем ошибку: он вынудил самодержца прилюдно лить слёзы и унижаться перед ним. Цари не прощают тех, кто вынуждает их унижаться перед ними.
Никон строго смотрел на людей. Царь, бояре, духовенство дали клятву. Он поверил в нее, в ее искренность и непорочность, запамятовав о том, как мало на Руси было выполненных клятв. 25 июля 1652 года Никон стал патриархом всея Руси.
По старому обычаю он первым делом занялся строительством своего монастыря, расположенного неподалеку от Валдайского озера и названного Иверским в честь Иверской иконы Божией матери, скопированной по заказу патриарха с одноименной иконы на Афоне. С этим делом Никон справился быстро.
Второе дело было сложнее. Ещё во времена Максима Грека священнослужители обратили внимание на разночтения в русских церковных книгах, на отличие их от греческих оригиналов. И обряды русской церкви отличались от обрядов византийской церкви.
«1. В тексте церковных книг была масса описок и опечаток, мелких недосмотров и разногласий в переводах одних и тех же молитв. Так, в одной и той же книге одна и та же молитва читается разно: то „смертию смерть наступил“, то „смертию смерть поправ“. Из этой массы несущественных погрешностей более вызывали споров и более значительными считались следующие: 1) лишнее слово в VIII числе Символа Веры — „и в Духа Св. Господа истиннаго и животворящаго…“ и т. д.
2. Наиболее выдающиеся отступления нашей церкви от Восточной в обрядах были таковы: 1) проскомидия совершалась на 7 просфорах вместо 5; 2) пели сугубую аллилуйя, т. е. два раза вместо трех, вместо трегубой; 3) совершали хождение по-солон, вместо того, чтобы ходить против солнца; 4) отпуск после часов священник говорил из царских врат, что теперь не делается; 5) крестились двумя перстами, а не тремя, как крестились на Востоке, и т. д.» (Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1987, стр. 423–424).
С. Ф. Платонов и другие историки считали, что «отступления Русской церкви от Восточной не восходили к догматам, были внешними, обрядовыми» (там же).
Перед тем как проследить основные вехи начала раскола в Русской православной церкви, следует подчеркнуть, что Никон не являлся инициатором реформ. Патриарх Паисий Иерусалимский в 1649 году, митрополит Назаретский Гавриил в 1651 году, патриарх Константинопольский в 1652 году указывали, побывав в Москве, на то, что в русских церковных книгах и в литургии есть требующие исправлений неточности. Посланные на Восток Арсений Суханов после четырехлетнего путешествия вернулся в Москву и в сочинении «проскинитарий» подтвердил обоснованность претензий столпов православной церкви.
