Марк Блок - Характерные черты французской аграрной истории
Рассматривать серва только как человека, наследственно прикрепленного особенно крепкими узами к более могущественному, чем он, лицу, это значит иметь неполное представление о серваже. Вследствие двойственности, которую следует считать одной из наиболее ярких особенностей этого института, статус серва превращает его не только в подданного одного господина, но и в члена низшего и презираемого класса (с точки зрения социальной иерархии). Он не может давать показания в суде против свободных людей (исключение составляют сервы короля и некоторых церквей в силу положения их господ). Церковные каноны, мотивируя это слишком большой зависимостью серва, а фактически просто применяя к нему правила, касавшиеся некогда рабов, запрещали ему вступать в духовное сословие, если только он не получит освобождения. Звание серва, бесспорно, накладывало на человека пятно (macule); но оно представляет собой также (а в то время — прежде всего) связь одного человека с другим.
Сервы встречались почти по всей Франции или под этим названием, или, как это было в некоторых отдаленных районах (Бретань, Руссильон), под другими и с некоторыми отличиями в их положении[82].
При изучении положения людей в средние века никогда не нужно, как правило, слишком долго останавливаться на терминах, изменяющихся в зависимости от районов и даже деревень. Да разве могло быть иначе в раздробленном обществе, где не было свода законов, юридического обучения и центрального правительства (единственных сил, способных унифицировать терминологию)? Никогда не нужно также поддаваться гипнозу деталей, которые сами по себе тоже обладают бесконечными нюансами, ибо в каждодневной практике все регулировалось сугубо локальными обычаями, которые неизбежно фиксировали и увеличивали расхождения, даже если последние были при своем возникновении совсем незначительными. Если же придерживаться основных принципов, то можно очень быстро заметить, что эти важнейшие понятия, соответствующие самым главным направлениям общественного мнения, очень просты и в то же время почти везде одинаковы. В зависимости от провинции и даже от сеньории сервы различались как по своему названию, так и по положению. Но при всем этом разнообразии в XI–XII веках имелось (быть может уже европейское, во всяком случае французское) понятие серважа. Его-то я и пытался охарактеризовать.
Однако один район стоит особняком — Нормандия. Серваж, по-видимому, здесь никогда не был особенно развит. Самый близкий к нам по времени текст, в котором есть упоминание о людях, определенно принадлежащих к этому классу, очевидно, был составлен вскоре после 1020 года. Как и для полей неправильной формы области Ко, ключ к разгадке этой аномалии дает, возможно, заселение. В английской «области датского права», то есть в той части Англии, которая испытала сильное скандинавское влияние, положение сельской массы сохранило тот же характер свободы. В этой области он ощущается гораздо сильнее, чем в других частях страны. Это сопоставление, во всяком случае, наводит на размышления.
За исключением Нормандии, сервы не только были повсюду распространены во Франции, но почти везде они были гораздо многочисленнее простых вилланов. Они составляли большинство сельского населения, жившего под властью сеньории.
В этом классе постепенно смешались «в результате медленной и скрытой революции»[83] потомки людей, обладавших различным юридическим статусом: испомещенных рабов, колонов, вольноотпущенников по римскому или германскому праву и, может быть, мелких аллодистов. Статус некоторых из них, несомненно самых многочисленных, изменился постепенно, без специального договора, в результате одного из тех незаметных сдвигов, столь естественных в обществе, где все основывалось только на прецеденте и неустойчивой традиции. Другие сознательно отказались от своей свободы. Картулярии сохранили нам много примеров этих отдач самих себя. Многие бывшие свободные крестьяне попадали в цепи рабства, якобы по своей собственной воле (на самом деле чаще всего из страха перед опасностями изолированного существования, под давлением голода или угроз). Это было новое рабство, ибо старые названия незаметно для людей, без конца употреблявших их, постепенно приобрели значения, очень далекие от их первоначального смысла. Когда после вторжений умножились связи зависимости, для их обозначения не было создано совершенно новых терминов. Создавшийся постепенно сложный словарь многое заимствовал, в частности из терминологии рабского общества. Это имело место даже тогда, когда дело касалось не наследственных отношений и притом более высокого порядка: термин «вассал» происходит от кельтского, а затем римского слова, обозначавшего раба; обязанности вассала составляют его «службу» (service) — слово, которое в классической латыни было применимо только к рабской повинности (в отношении свободного человека надлежало говорить officium). С еще большим основанием эти смысловые изменения были часты в более низкой сфере узко наследственных связей. В каролингскую эпоху юридический словарь тщательно сохраняет за рабами название servi, но в повседневной речи оно уже распространялось на всех подданных сеньории. Завершением этой эволюции явился серваж; под старым ярлыком пред нами предстал один из главных элементов изменившейся социальной системы, в которой преобладали отношения личной связи, регулируемые в деталях обычаями отдельных групп.
Что принес этот институт сеньорам? Бесспорно, большую власть, а кроме того, отнюдь не малые доходы. Но в смысле рабочей силы они получили немного. Серв являлся держателем, который неизбежно расходовал свои силы главным образом на своем участке, кроме того, его повинности, как и повинности других держателей, обычно были зафиксированы кутюмой. Рабовладельческий строй предоставлял в распоряжение хозяев прежде всего рабочую силу. Система серважа давала ее сеньорам лишь в очень ограниченных размерах.
* * *Две особенности, в основном касавшиеся самой структуры французской сеньории конца XII века, противопоставляли ее как галло-франкской сеньории раннего средневековья, так и большинству современных ей английских и германских поместий: распадение манса, неделимой податной единицы, и сокращение барщинных работ. Оставим пока в стороне первый вопрос и сосредоточим наше внимание на втором.
Нет больше ремесленной барщины. Несомненно, сеньоры сохранили привычку вознаграждать отдельных ремесленников, которых они в небольшом числе поселяли вокруг своей усадьбы, пожалованием держаний (которые, как и все держания, обязанные главным образом службами, называются обычно фьефами). Но в своей массе держатели не поставляют уже больше изделия из дерева или дранку, ткани или одежду; поставка кос или копий лежала теперь на обязанности только редких фьефов кузнецов; двери гинекеев закрылись. В начале XII века мэры Шартрского собора богоматери, то есть сеньориальные служащие, управлявшие различными поместьями, заставляли еще жителей прясть и ткать шерсть, но для своей собственной выгоды и незаконно; нет никаких свидетельств того, что запрещавшие им это вымогательство каноники сохранили бы для себя доход от этой повинности{81}. Отныне сеньоры удовлетворяли свои потребности за счет повинностей, требуемых с городских ремесленников, если они имели под своей властью город; гораздо чаще — за счет труда домашних ремесленников, оплачиваемых предоставлением земли или как-нибудь иначе; главным же образом — за счет покупок на рынке.
Почему же они перестали требовать с держателей эти работы, которые в свое время доставляли замку или монастырю столько предметов, вероятно, очень топорных, но все-таки годных для употребления и не обременявших сеньора никакими расходами на оплату рабочей силы? Замена замкнутой экономики экономикой, основанной на обмене? Эта формула, несомненно, довольно точно характеризует явление, если рассматривать его изнутри сеньории. Но можно ли думать, что сеньориальная экономика была вовлечена в общий для всей страны развитый обмен я подверглась в свою очередь действию всеобщего потрясения, которое, увеличивая повсюду количество производимых для рынка товаров, облегчая и ускоряя обращение, ценностей, сделало в конце концов широко практикуемую покупку более выгодной по сравнению с замкнутым производством? Эта гипотеза была бы приемлемой лишь в том случае, если бы исчезновение ремесленной барщины последовало бы за возрождением торговли подобно тому, как результат какой-либо социальной перестройки следует обычно за своей причиной, то есть с некоторым запозданием. Кроме того, поскольку возобновление более активного обращения не сразу сказалось во всех частях Франции, долгое время то там, то здесь продолжали существовать пережитки повинностей старого типа. Но, насколько позволяют судить источники, к сожалению очень скудные, процесс исчезновения этой барщины видимо завершился везде в начале XII века, следовательно, слишком рано и слишком единообразно для того, чтобы его можно было приписать прогрессу торговли, находившейся в то время еще в весьма зачаточном состоянии. Больше оснований считать его одной из сторон той очень глубокой и общей перемены, которая произошла тогда в жизни всего сеньориального организма и, несомненно, в свою очередь оказала воздействие на развитие французской экономики в целом. Вероятно, настало время, когда новое изобилие товаров на рынках побудило сеньоров увеличить свои покупки. Но, может быть, сначала рынки расширились до неведомых ранее масштабов для того, чтобы во многом удовлетворить новые потребности сеньоров? В едва лишь начатом изучении обмена изменения в сеньории должны, по-видимому, занимать первостепенное место. Сущность важной метаморфозы, которую претерпел между IX и XII веками этот старый институт, станет еще яснее после рассмотрения земледельческой барщины.
