Александр Назаренко - Древняя Русь и славяне
Переходя от географии к генеалогии, приходится снова с недоумением принять к сведению убежденность А. Г. Плахонина, что В. Н. Татищев в результате многоходовых гаданий и недоразумений, то есть, по сути дела, ткнув пальцем в небо, тем не менее попал именно туда, куда надо – в Давыда Игоревича. Историку и самому это «удивительно»[508]. Что же заставляет его признать татищевскую версию (несмотря на собственную критику) «наиболее вероятной»? Мы обнаружили только два аргумента. Во-первых, в потомстве Игоря Ярославина встречается имя Всеволод (так звали брата Давыда Игоревича). Во-вторых, Всеволодко «был князем Городна на южной границе Турово-Пинского княжества, а следовательно, территориально близкого к отцовской Погорине»[509]. Первый из этих доводов, ввиду распространенности имени Всеволод в разных ветвях древнерусского княжеского дома, можно было принять в лучшем случае в качестве дополнительного наряду с какими-то другими, более определенными. Второй же производит странное впечатление. Сначала автор из многочисленных древнерусских «Городнов», «Городцов» и т. п. (не менее восьми, как он сам отмечает со ссылкой на компендиум В. И. Нерознака[510]) выбирает для резиденции Всеволодка именно расположенный на Горыни (поближе к Давыдовой Погорине), а затем эту локализацию использует в качестве аргумента в вопросе о происхождении Всеволодка. Во всем мире такая логическая манипуляция всегда называлась порочным кругом.
В результате этих несложных наблюдений выясняется, что предпочтения А. Г. Плахонина в вопросе о происхождении Всеволодка Городенского ни на чем не основаны в самом буквальном смысле слова.
В таком случае, казалось бы, остается с удовлетворением констатировать, что наш оппонент допускает-таки происхождение Всеволодка от «туровских Изяславичей», в том числе от Ярополка Изяславича[511], а значит – и от Ярослава Ярополчича, как предложили мы. Однако это удовлетворение было бы преждевременным, ибо все дальнейшие усилия киевского историка посвящены тому, чтобы оспорить наши доводы в пользу Ярослава Ярополчича как отца Всеволодка. Сама гипотеза неплоха, у нее даже «много достоинств», вот только А. В. Назаренко ее плохо доказывает… Так каких же «достоинств» мы не заметили в собственной гипотезе? Попробуем разобраться. «Во-первых, Городец (по локализации автора. – А. Н.) лежит на самой границе Турово-Пинского княжества». В силу сказанного выше мы не можем принять этого аргумента, играющего в арсенале А. Г. Плахонина роль универсального ключа, подходящего для любого замка. Что же еще? А ничего. За «во-первых» автор как-то позабыл добавить «во-вторых», и от «множества достоинств» остались только недостатки аргументации А. В. Назаренко. Обратимся же к недостаткам.
Первым делом наш коллега-критик подвергает сомнению доказательность сделанного нами наблюдения, что при традиционной генеалогии Всеволодка его брак с Агафией Владимировной оказывается неканоническим союзом между кровными родственниками в 6-й степени. Симптоматично, что для этого, с его точки зрения, достаточно «самого поверхностного знакомства с браками внутри рода Рюриковичей», точно так же как он был готов удовлетвориться результатом «первого же обращения» к справочнику, чтобы обрести подходящий ему «Городец». Читатель, понятно, сразу догадается, что «поверхностность» характеризует не возражения А. Г. Плахонина, а уровень работы А. В. Назаренко, который не взял себе за труд даже «поверхностно» взглянуть на материал княжеской генеалогии Древней Руси. Раз так, то для развенчания его построений довольно будет и методики «поверхностного знакомства». Такая методика привела, однако, к тому, что контрпримеры А. Г. Плахонина оказались взятыми не из аутентичных источников, а из справочника Н. А. Баумгартена[512] (или, возможно, какого-то иного, из числа более современных, которые, однако, все выдают, увы, во многом свою вторичность по отношению к далеко не безупречному труду Н. А. Баумгартена[513]), вследствие чего из четырех два немедленно обнаруживают свою проблематичность.
Помимо реально засвидетельствованных браков Романа Мстиславича с Передславой Рюриковной и Глеба Святославича с другой дочерью Рюрика Ростиславича, о которых говорилось выше[514], в качестве контрпримеров приводятся союзы, якобы имевшие место между князем черниговской ветви Святославом Давыдовичем (знаменитым Николой-Святошей) и дочерью киевского князя Святополка Изяславича, а также между Ростиславом, сыном уже упоминавшегося Глеба Минского, и дочерью его союзника Ярослава Святополчича Софией. Действительно, такие браки, если бы они имели место, были бы близкородственными в 6-й степени, так как Давыдович и Святополковна были правнуками Ярослава Мудрого, а Глебович и Ярославна – Изяслава Ярославича. Но имели ли они место, вот в чем вопрос.
Указание на брак Святослава со Святополковной имеется в справочнике Н. А. Баумгартена, благодаря чему такое представление стало достоянием историографии[515]. Источника своих сведений историк не называет[516]; ссылки на Р. В. Зотова и его предшественника Г. А. Милорадовича, первого издателя «Любецкого синодика», имеют в виду только имя княгини (Анна), сообщаемое «Синодиком»[517]. Мы не проделывали специальных изысканий с целью обнаружить автора предположения о женитьбе Давыдовича на дочери Святополка, но кто бы он ни был, он, очевидно, исходил из того факта, что Никола-Святоша оказывал Святополку помощь в ходе войны последнего против волынского князя Давыда Игоревича в конце 1090-х гг. Этого, конечно, совершенно недостаточно – ведь действия Святослава вполне могли объясняться просто договором между его отцом, черниговским князем Давыдом Святославичем, и Святополком Изяславичем Киевским; этот договор проявился и позднее, уже вне всякой связи с Николой-Святошей, в солидарных планах обоих в 1100/1 г., когда они вместе предлагали Владимиру Мономаху выступить против Ростиславичей[518].
Несколько сложнее обстоит дело с женитьбой Ростислава Глебовича. О кончине его супруги сообщается в статье 6666 г. «Ипатьевской летописи»: «Того же лета преставися Софья Ярославна Ростиславляя Глебовича»[519]. И. А. Баумгартен, отчасти опираясь на М. И. Погодина[520], считает отцом Софии Ярослава Святополчича[521], хотя хронологически следовало бы принять в расчет и муромского князя Ярослава Святославича, родившегося около 1071 г.[522] Впрочем, идентификация М. И. Погодина – Н. А. Баумгартена выглядит несколько предпочтительнее в том отношении, что союзничество Глеба Всеславича и Ярослава Святополчича против киевского князя Владимира Всеволодовича Мономаха (о чем уже шла речь) делают естественным предположение о браке между их отпрысками (несколько странно только, что именно А. Г. Плахонин, который настойчиво оспаривает предположение о союзе Глеба и Ярослава, приводит брак Ростислава и Софии в качестве одного из примеров близкородственных союзов). Но для признания брака между Глебовичем и Ярославной близкородственным есть еще одно условие: надо, чтобы Ростислав был сыном Глеба именно от Святополковны. Исключить этого, разумеется, нельзя (для Н. А. Баумгартена это – постулат), хотя и доказать также невозможно. При всей неопределенности в вопросе о порядке появления на свет шестерых известных источникам Всеславичей вряд ли подлежит сомнению, что Глеб относился к числу старших из них[523]. Следовательно, с большой степенью вероятности Глеб в том числе был взят в плен (вместе с отцом и братом) Ярославичами в 1067 г.[524], а отсюда, в свою очередь, следует, что им было не менее 13–15 лет, коль скоро они принимали участие в крестоцеловании. Таким образом, Глеб должен был появиться на свет не позднее первой половины 1050-х гг. Между тем Ярополковна, будущая жена Глеба Минского, родилась в 1073/4 г.[525] и была выдана замуж скорее всего еще при жизни отца, то есть, очевидно, ближе к концу жизни последнего, в 1086/7 г Если так, то к моменту женитьбы на ней Глебу шел четвертый десяток, а это неизбежно влечет за собой вывод, что брак с дочерью волынского князя был для него не первым. Если же Ростислав был сыном Глеба Всеславича от первого брака, то канонических затруднений при допущении, что София была дочерью Ярослава Святополчича, не возникает. Не говорим уже о том, что в таком случае исчезают и канонические препятствия для предположения о «Ростиславлей» как дочери Ярослава Ярополчича.
Отметим еще одно следствие непохвальной беглости нашего оппонента, который, позволяя поверхностность себе, не упускает случая упрекнуть критикуемого коллегу в том, что тот «не познакомился со всем комплексом документов, посвященных регулированию брачных отношений между родственниками». Каких же существенных данных мы, по мнению А. Г. Плахонина, не учли? Оказывается, статьи «О възбраненых женитвах», которая присутствует в древнеславянской «Кормчей» во всех пяти известных полных списках, а не только в Рогожском, как почему-то уверен А. Г. Плахонин, ссылаясь при этом не на издание «Кормчей» В. Н. Бенешевича, а на издание А. С. Павлова в «Памятниках древнерусского канонического права» (не говорим уже о том, что адресовать читателя для ознакомления со специфическими чтениями Рогожского списка к сборнику А. С. Павлова, вторым и последним изданием вышедшему в 1908 г., нелепо, потому что список был обнаружен много позже[526]). Мы, действительно, не ссылались на эту часть «Кормчей», так как славянский перевод «Прохирона» в данном случае весьма темей и местами даже неисправен; вот он: «<…> брата моего или сестры моея дщерь пояти на брак не законно. Но ни тех внучате, аще и 4-го будеть степени, от него же степени могут поимати на брак»[527]. Этот текст киевский историк, ограничившись цитированием его финальной части, ничтоже сумняшеся, понимает как санкцию браков между родственниками «в пятом колене»![528]
