Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени - Зырянов В. В.
Торопятся по своим делам мещане, купцы, служащие приказов. На улице появляются девушки. «Иностранцы чрезмерно хвалили красоту московских женщин, но с отвращением говорили о странном их обыкновении размазывать себе лицо белилами и румянами так, что сии грубые краски лежали на нем толстыми слоями», – писал Карамзин. Петр своими постановлениями о платье разбудит женскую красоту, что в итоге приведет российский XVIII век к портрету Струйской.
Насколько велика Москва при Петре? Для Иржи Давида это город «очень большой». Забелин пишет, что иностранным путешественникам второй половины XIX века называли цифру в 38 верст. Вероятно, в эту цифру включали все лежавшие за пределами городских стен села и деревеньки. Камер-Коллежского вала еще нет, а его длина составит примерно 37 километров.
Москва позволяет считать себя окружностью только в пределах Садового кольца. Дальше начинаются сложности. Для Забелина Москва в пространстве Камер-Коллежского вала представляет «несколько ромбическую фигуру». В качестве крайних точек города он предлагает взять Новодевичий монастырь и Петропавловскую церковь в Преображенском. Длина такой линии с юго-запада на северо-восток составит 13,5 версты, «если счет вести от застав». От Ивана Великого до Преображенской заставы, самой дальней, 7,5 версты, а до Тверской, самой близкой, 3,5 версты. Что и говорить, Москва по европейским представлениям город большой. Москва – самодостаточная барышня, и мерить ее Лондоном и Флоренцией могут только иностранные путешественники. Берхгольц в апреле 1722 года своеобразно восторгался размерами Москвы. Ему нужно было пригласить несколько человек на прием. «Можно себе представить, какое огромное пространство занимает Москва, если я скажу, что мы на приглашение… шести господ… употребили около четырех часов, не оставаясь нигде долее, нежели сколько требовалось, чтобы передать в нескольких словах возложенное на нас поручение!»
Тот же Берхгольц, описывая свои путешествия по окрестностям Москвы, отмечает красоту Коломенского. Здесь при нем еще стоит огромный дворец, выстроенный при Алексее Михайловиче и постепенно дряхлеющий: «…Все вообще так ветхо, что уж не везде можно ходить, почему наш вожатый в одном месте просил нас не ступать по двое на одну доску». Большие фруктовые сады при дворце показались иностранцу «прелестнейшими» – действительно, Коломенское всегда славилось яблоками и грушами. Некоторое время Берхгольц жил в усадьбе Свиблово, которая тоже почиталась дальней окраиной. Недалеко от Свиблова, если верить иностранцу, он осматривал «…кедровые деревья, которые, говорят, единственные здесь, в России или по крайней мере около Москвы».
К 1701 году относятся надежные сведения о числе московских жителей – к обывательским причислены 16 358 дворов. В Кремле находились 43 двора, в Китай-городе – 272, в Белом городе – 2532, в Земляном городе – 7394, за Земляным городом – 6117. Москва растет: в Китае мы насчитываем лишь 1,6 % дворов, в Белом городе – 15,4 %. Получается, средний москвич начала XVIII века имеет двор между нынешними Садовым и Бульварным кольцом, здесь сосредоточены 45,2 % всех строений. Большое количество москвичей живет в глубоком «замкадье» – 37,3 % дворов числятся за пределами Земляного города. Корнилий де Бруин, живший в Москве в 1702–1703 гг., подтверждает эти сведения: «Большая часть слобод, или места жительства стрельцов, то есть военных людей, помещается в этой последней части города. Прежде они живали и внутри Красной и Белой стены, но с некоторого времени государь выселил их оттуда по причине неспокойного их нрава и беспрестанных почти возмущений».
Забелин приводит сведения о социальном составе обитателей петровской Москвы: «В круглых цифрах, духовенству принадлежало 1375 дворов, дворянству разных наименований – 4500, дворцовым служащим – 500, дьячеству – 1400, богатым купцам-гостям – 324, посадским – 6200, разных наименований ремесленникам и мастерам – 460, военному сословию – 570, иноземцам – 130, крепостным – 670, городовым служителям – 160, нищим – 2». Видна значительная роль духовенства и дворянства. Интересное замечание – Москва пока еще выполняет столичные функции, поэтому среди владельцев весьма высок процент военных и чиновников. Когда у Москвы отберут столичный статус, гвардейцы и служаки пера отправятся за карьерой в Северную столицу.
Русский человек, хотя и любит простор, к открытым большим пространствам относится недоверчиво. Слишком часто из степи к москвичу приходили с нехорошими намерениями. Ландшафт вокруг разнообразен. Густые леса Сокольников с одной стороны и ровные участки вроде Девичьего поля с другой. Но за четырьмя стенами Москвы в XVIII веке горожанину уже ничего не угрожает. Москвич – человек хозяйственный, поэтому к любой стене моментально будет пристроен сарайчик, а на любой свободной площадке организована торговля. Вся череда властных постановлений XVII–XVIII веков направлена на борьбу с пристройками, халупами, московской кривизной. Но что взять с простого москвича времен Петра? Он человек хозяйственный, и понятие «удобно» для него важнее понятия «красиво».
Москву слишком поздно стали исправлять линейкой и циркулем, поэтому апогеем и одновременно самым ярким примером городского пространства Москвы станет, пожалуй, какой-нибудь Кривоколенный переулок. Даже на фотографиях начала XIX века все красивые здания безбожно залеплены вывесками. Поэтому Москву легче постигать, рассматривая не геометрические фигуры, а воспринимая пятна и образы Кандинского и Лентулова, не слишком заостряя внимание на конкретных деталях.
Как жить в мире с соседом
Несмотря на средневековый характер застройки улиц Москвы, уже в середине XVII века принимаются законодательные попытки исправить ситуацию. Соборное уложение 1649 года, памятуя о пожарах, главной городской беде, призывает «печи и поварни на дворе к стене соседа своего никому не делати». Если на одной улице оказались рядом высокий, представительный дом и бедный, документ требует от богатого соседа «из своих высоких хором на те ниския хоромы соседа своего воды не лить и copy не метать». В XVII веке московские жители активно держали скот, и сразу несколько статей Соборного уложения посвящены происшествиям, связанным с собаками, коровами, баранами и быками.
Как упорядочить торговлю
Стремясь освободить главную площадь города от торговли, в 1676 году выпускают специальный указ о людях, которые торгуют на перекрестках, в палатках, «шалашах» и «рундуках». Они мешают свободному проезду и проходу других москвичей, поэтому должны торговать в специально отведенных рядах.
Петр понимает, что выгодное торговое место в центре Москвы должно стоить дорого, и в декабре 1689 года вводит новый порядок получения участков в центре Москвы. Отныне купцам запретили бесплатно отводить участки под самые выгодные виды «бизнеса» – «…под торговые лавки, и под товарные избы, и под пирожни, и под квасные кади, и под блинни… и под шалаши, и под кузницы, и под сусленные кувшины, и под свиную продажу, и ни подо что». Купцы получали свободные места после аукциона, и тот, кто назначал наибольшую цену, был обязан «оброк тот платить по вся годы безпереводно». Даже торговля скотом в петровской Москве очень строго контролировалась – все быки, бараны и коровы прибывали на Мытный двор, находившийся в районе Зарядья, и когда хозяин животных уплачивал за них все необходимые подати, скот «пятнали мытенным пятном».
Борьба с нечистотами и состояние улиц
Мусор в средневековом городе являлся частью городского пейзажа, и в октябре 1688 года государи обращают внимание объезжих дворян, следящих за порядком в своем районе, чтобы они смотрели, нет ли в больших улицах и переулках «где какого помету, и мертвечины, и собак, и кошек, и иного чего». Указ предлагал владельцам дворов, рядом с которыми и были обнаружены залежи мусора, вывозить его за пределы города, в район за Новоспасским монастырем. Если же объезжие дворяне вовремя не выполняли предписаний в сфере средневекового ЖКХ, им грозило своеобразное наказание – «тот всякой помет велят им свозить на их лошадях».
