В Жукоцкий - Два сюжета на заданную тему
Второй - коммунистический - вариант развития конституционализма связан с радикальным пониманием теории и практики исторического процесса. Если "буржуазное право" вынуждено было утверждать себя через серию так называемых буржуазных революций, то "социальное право", отличающееся несравненно большей новацией, тем более потребует немалых политических усилий, а в случае ожесточённого сопротивления собственников - и политических революций. Особенность коммунистического приобщения к собственности состоит в том, что общественная собственность, к которой причастен каждый гражданин, не столь непосредственная как частная собственность; её эффективность зависит от множества глобальных условий: реального демократизма в системе управления, прозрачности социальных и политических отношений, международного мира и многих других. Но она несёт в себе идею радикального прорыва в будущее, а, главное, идею окончательного разрешения парадокса буржуазного права. Это вывод конституционного устройства общества на качественно иной уровень, когда равенство граждан перед законом не только провозглашается и прописывается в Конституции, но и гарантируется со стороны государства на принципах достижения основ социально-экономического равенства и равновесия.
До начала XX века этот вопрос стоял только в теоретической плоскости. Но именно русская революция, достигшая своей кульминации в Октябре 1917 года, перевела его на практические рельсы.
Глубина экономических, политических, социальных, национальных, религиозных, мировоззренческих противоречий, постигших Российскую империю в начале XX века, с одной стороны, сделала возможной радикальную народную революцию, а с другой - предопределила её колоссальные издержки. Вот почему вина за гражданскую войну и экономическую разруху ложится на обе стороны конфликта. Но тем более показателен способ, которым он был разрешён.
Впервые в мировой истории от имени государства были провозглашены права человека труда, составляющие в наше время основу общепринятых социальных, экономических и культурных прав человека. Это произошло на III Всероссийском съезде Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов в январе 1918 года, когда была принята Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Многое из того, за что только боролись британские тред-юнионы или германские социал-демократы, получило статус закона и конституционной нормы в первой республике Советов. Стало ясно, что историей конституционализма взят качественно новый рубеж. Отныне совокупность социальных, экономических и культурных прав человека труда, провозглашённых в Советской России, стала ориентиром для всего мира. Трудящиеся всех стран получили карт-бланш в реализации своих законных требований. А правящий класс Запада получил дополнительный - внешнеполитический - импульс к признанию этих требований. Отныне основной водораздел политических единоборств проходил уже не по линии консерватор-аристократ, с одной стороны, и либерал-буржуа - с другой, а по линии либерал-консерватор - социал-демократ. Там, где политический диалог между ними не завязывался, это единоборство перерастало в борьбу между радикалами, между фашизмом (либерального или консервативного толка) и коммунизмом.
Русская революция ознаменовала собой начало новой эпохи во всемирной истории конституционализма: принципы социального демократизма были впервые закреплены на уровне конституционной практики. Во всех конституциях стран Западной Европы, принятых после второй мировой войны, будь то Франция, Германия, Испания, записана конституционная норма "социального правового государства" со всей совокупностью взятых на себя государством обязательств по соблюдению социальных прав человека труда. И хотя нынешняя постсоветская конституция Российской федерации допустила ряд отступлений от достигнутых "исторических завоеваний трудящихся", она сохраняет все подобающие приличия "социального правового государства", путь к которым впервые проложила русская революция.
Трагизм современной политико-правовой ситуации в России связан с тем, что за внешними конституционными приличиями скрывается вопиющее неприличие лицемерной практики радикального либерализма, попирающего элементарные социальные нормы во имя своекорыстной стратегии грабежа национального достояния и бегства капиталов. Все, на что хватает пока власти, так это делать хорошую мину при плохой игре, и быстро реагировать на личные выпады олигархического, по сути своей компрадорского, капитала против первого лица в государстве. Для сохранения и поддержания основ конституционализма в современной России этого явно недостаточно.
Возникает вопрос: что мешает нашей правящей политической элите принять все разумное, что предлагает сегодня лево-патриотический блок и не доводить дело до очередной революции? Что мешает нам реализовать японскую модель политико-правового устройства, когда одна правящая партия либерально-демократическая партия Японии, на протяжении полувека бессменно консолидирует нацию на принципах политического центризма, вбирающего все разумное, что предлагают и справа, и слева? Но для этого "Единой России" нужно как минимум перестать быть партией жиреющей российской бюрократии и взять на себя центристскую политическую роль не на словах, а на деле. Нужно, наконец, повернуться лицом к социалистическим (или социальным!) императивам нашего времени.
Или, может быть, единственной формой подлинного центризма в России остается Народно-патриотический союз под эгидой КПРФ? И если так, то почему? Ведь речь идет о самой стратегии устойчивого развития. Либо наш правящий класс обретет мудрость и подлинную свободу от традиций "русского барства", умение делиться с обществом и культурой, либо его ждет очередной 17-й год. Устойчивость конституционного развития России в ХХ1 веке напрямую зависит от законов преемственности к веку ХХ, от нашего умения с достоинством нести не легкий груз отечественной истории, включая великую историю советского конституционализма.
