Лев Безыменский - Провал операции «НЕПТУН»
Подытожив все эти абсолютно достоверные свидетельства, можно сказать лишь одно: Гитлер серьезно надеялся, что с Кубанского плацдарма 17-я армия сможет перейти к активным действиям и вся южная группировка, говоря словами генерала Варлимонта, сможет «вернуться в Сталинград» — и не только в Сталинград! Недаром в составленном в феврале документе 5-го армейского корпуса — того самого, который в 1942 году ворвался в Новороссийск, а в 1943 году отчаянно сопротивлялся наступлению советских войск в этом районе, — говорилось: «Начнем ли мы снова наступление или придется отводить войска — это зависит от общей обстановки».
Но «общую обстановку» диктовал не вермахт.
Как появился плацдарм? Новороссийск расположен на берегах Цемесской бухты, которая глубоко врезается в горы. Там два цементных завода — «Пролетарий» и «Октябрь». С одной стороны были мы, а с другой — немцы. К началу 1943 года левый берег весь был у противника, с высот он контролировал движение нашего флота, и надо было этого преимущества его лишить. Вот и родилась мысль: давайте попробуем высадить десант и захватить предместье Новороссийска.
Л. И. БРЕЖНЕВ.Глава II. КАК ПОЯВИЛСЯ ПЛАЦДАРМ
«Русские это смогут»
...Вот как об этом рассказал майор Ламайер, в те дни командир 789-й войсковой батареи береговой артиллерии, штаб которой находился в селе Глебовка — между Новороссийском и Анапой[17].
Вечером 3 февраля 1943 года его крайне взволновала последняя сводка. На побережье было неспокойно. Советские разведывательные суда то и дело появлялись у берега, особенно перед селом Южная Озерейка. Воздушная и радиоразведка докладывали, что в Геленджике и Туапсе сосредоточиваются советские военные корабли, ведется активная радиосвязь. А вот с 1 февраля в эфире воцарилось подозрительное молчание. Ламайер позвонил в штаб 17-й армии. Там тоже проявляли беспокойство. Более того: была объявлена «тревога номер 1». Но... для Крымского побережья, а не для Новороссийска.
Почему? Ответить на этот вопрос необходимо, иначе трудно будет понять дальнейшие события.
С тех пор как 17-я армия отошла на Тамань и, несмотря на непрерывные удары наступавших советских частей, закрепилась на линии обороны, тянувшейся от Краснодара до Новороссийска, немецкое командование боялось высадки здесь советских десантов.
Еще 1 декабря 1942 года, т. е. до завершения Сталинградской битвы, когда гитлеровскому командованию казалось, будто группе армий «А» ничто не угрожает, начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал-полковник Иодль доложил Гитлеру, что советский флот неожиданно вышел из своих портов. Гитлера это сообщение привело в беспокойство. Начальник генштаба Цейтцлер тут же отдал приказ «поднять тревогу» в Крыму. 12 декабря снова поступили разведывательные данные о возможном советском десанте в Крыму. Стенограмма фиксирует:
«Иодль. Там высадиться нельзя!
Фюрер. А русские это смогут! Они пройдут! Мы бы в такую метель и непогоду не высадились. Это надо признать. А вот от русских этого можно ожидать».
И в штабе группы армий «А» опасались высадки советских десантов. 7 января 1943 года штаб 17-й армии и начальник оккупационных войск в Крыму получили приказ: «На случай русского десанта должны быть наготове маршевые батальоны»[18]. Однако о месте и времени возможной высадки терялись в догадках и в штабе фон Клейста, и в штабе 17-й армии. Когда 13 января перед фронтом 17-й армии было установлено наличие частей советской морской пехоты, этот факт был истолкован как «говорящий против предположения о предстоящем десанте противника»[19]. 19 января поступило донесение от штаба 5-го армейского корпуса, оборонявшего Новороссийск, что корпус «в ближайшие дни ожидает высадки противника на Таманском полуострове» (т. е. в районе Темрюка). 21 января поступили сообщения о «выходе русского флота в море» — на этот раз десанта опасались у Одессы или на Перекопе. В тот же день Клейст снова доложил в ОКХ, что «русские, безусловно, предпримут высадку на Таманском полуострове или в Крыму». Однако больше всего опасались высадки в Крыму. В разведывательном докладе от 19 января 1943 года начальник отдела «иностранных армий Востока» в генштабе генерал Гелен прямо предсказывал, что противник может «обострить положение», высадив десант в Крыму.
Вот почему на запрос майора Ламайера вечером 3 февраля 1943 года в штабе 17-й армии ответили, что тревога объявлена только для Тамани и Крыма, но не для Новороссийска и всего участка от Новороссийска до Анапы, поскольку «высадка в Новороссийске невероятна».
Как же был ошарашен Ламайер, когда в ночь с 3 на 4 февраля Глебовка оказалась под сильным артиллерийским огнем с моря!
К этому времени войска советского Закавказского фронта вели бои на 1000-километровом фронте двумя группами. Северная группа действовала в предгорьях Кавказа, тесня 1-ю танковую армию Макензена. Черноморская группа занимала оборону по Главному Кавказскому хребту от Эльбруса до Новороссийска, готовясь к наступлению. Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая коренной перелом в обстановке после Сталинграда, задумала операцию с целью освобождения Дона, Кубани и Терека и разгрома группы армий «А».
Бои развивались в сложных условиях. Северная группа, преследуя отходящего на Ростов противника, не смогла выйти ему в тыл. Наступление же Черноморской группы задерживалось. Здесь были разработаны две операции — «Горы» и «Море». Первая предусматривала наступление на Краснодарском направлении, вторая — наступление 47-й армии на Новороссийском направлении и высадку десантов под Новороссийском. Главные силы должны были высадиться у Южной Озерейки. На южной же окраине Новороссийска, у Станички, намечалась демонстративная высадка, чтобы отвлечь внимание противника.
Прорвать мощную оборону гитлеровцев 47-й армии не удавалось, и командующий Черноморской группой генерал-полковник Иван Ефимович Петров приказал готовиться к высадке десантов, не дожидаясь прорыва. Операция началась в ночь на 4 февраля. Ее основная часть не увенчалась успехом. Шторм сорвал график подхода судов, были нарушены сроки артподготовки и авиационных ударов. К тому же слишком частое появление разведчиков перед Южной Озерейкой насторожило врага. Противник, подтянув находившиеся вблизи резервы, оказал упорное сопротивление. По-иному развернулись события у Станички, где действовал морской десант под командованием майора Цезаря Львовича Куникова. С этого и началась эпопея Малой земли.
Вспоминая о десанте...
Всякий, кто изучает героическую историю Малой земли, должен, посетить Новороссийск. Сделал это и я: после работы в библиотеках и архивах отправился в город-герой.
Ранним сентябрьским утром Новороссийск очень хорош. Южное небо отчетливо выделяет кромку гор над Цемесской бухтой, на улице Советов деревья бросают приятную тень на клинкер тротуаров, по которым торжественно шествуют в школу первоклашки с букетами. Они идут мимо реклам кино, объявлений о наборе в техникумы, программ концертов ансамбля «Ребята с Арбата». А было иное время, когда вдоль тротуаров стояли руины сгоревших домов, в здании банка на той же улице Советов располагалось гестапо, а у троллейбусной остановки «Улица Черняховского» кончался город и начинался фронт.
Сейчас троллейбус идет дальше, объезжает вокруг клумбы, минует светлые корпуса морского инженерного училища На столбе — табличка троллейбусной и автобусной остановки «Малая земля». По асфальтовой дорожке к морю идет юноша, явно собирающийся купаться.
А было время, когда здесь с утра до ночи поднимались, застилая небо, столбы дыма, пыли и огня, грохотали орудия, взрывались многотонные бомбы, стрекотали автоматы. Тогда на месте клумбы был блиндаж, а там, где теперь училище, — полуразрушенное здание радиостанции.
Приехав в Новороссийск, я договорился о встрече с ветераном Малой земли Семеном Тимофеевичем Григорьевым. Мой путь вел в гавань, мимо памятника Неизвестному матросу, стоящему на широкой набережной, но я никак не мог предположить, что в небольшой, тесной диспетчерской близ пассажирского порта мне предстоит еще одна встреча. Случилось так, что Григорьев был занят важным служебным разговором и со мной заговорил человек, грузно опиравшийся на костыли. Лицо его было поразительно схоже с лицом Неизвестного матроса. Более того, он показался мне знакомым. Конечно же, я его видел в фильме о ветеранах новороссийских боев, запомнил атлетически сложенного человека в матросской форме, с орденами и медалями на широкой груди. Запомнил его лицо — открытое, доброе, лишь чуть тронутое морщинами.
Сомнений не было: случай свел меня с Владимиром Кайдой. После беседы с Григорьевым, который рассказал мне о боях морских пехотинцев, я попросил Кайду поехать вместе со мной на Малую землю. Он уселся в свой инвалидный «Запорожец» и покатил так лихо, что наша «Волга» еле поспевала за ним. Мы снова проехали мимо памятника Неизвестному матросу, и я мог еще раз убедиться, что именно Кайда стал прообразом для скульптора.
