Георгий Шторм - Повести
Холоп нерешительно двинулся к клетке.
- И чин у меня есть, - молвил дьяк, - а грамоте куда хуже твоего знаю. Просто сказать - ступить не умею, по псалтири едва бреду... - Взяв со стола букварь, он протянул его отроку. - Вот што надумал: обучи для потехи птиц грамоте.
Холоп, все еще робея, усмехнулся и, взглянув на клетку, бережно развернул букварь.
Азбука.
На полях - указ-правило. На одном листе голубок и подпись: "Не скоро поймаюсь", на другом - кулак и подписано: "Сильно бью".
- Што тут первое? - спросил дьяк.
- Первое тут большая полная государева титла.
- Сие разумно. А то все "цесарь" да "цесарь". Нешто наш государь немец? Ну, теперь читай!
Цепкие когти стиснули поперечные жерди клетки. Птицы разинули клювы и забили крыльями.
На свету, как тонкая цветная ткань, повисла лазоревая пыль.
- "Великий государь, царь и великий князь Борис Федорович, всея Руси самодержец!.."
- ...самодержец! - повторили попугаи.
Отрок внезапно прыснул со смеху.
Затрещина прозвенела под крестовыми сводами. Дьяк быстро вырвал у холопа букварь.
- Ну, ты, шпынь*! - просипел он. - Кнута не ведал?! - В страхе крикнул палатным слугам: - Сведите его иным ходом, да не шумко, штоб никто не приметил!..
_______________
* Ш п ы н ь - дерзкий балагур, буян.
Оставшись один, он долго озирался, вытирая пот.
5
Вытолканный из теремов холоп брел Ивановской улицей на Варварку, где с весны стояли домочадцы Телятевского.
В Китай-городе, за Гостиным двором, шел правеж* - выбивали из должников "напойные деньги"*. Царь Борис закрывал кабаки, но все же их было вдоволь. В Москве холопу было тоскливо. Заслышав крики, он пошел быстрей...
_______________
* П р а в е ж - от "править", "доправлять": взыскивать с кого-нибудь долги, недоимки; применялся в России в XVI и XVII веках и состоял в том, что неимущего должника выводили на площадь и били длинными палками по ногам до тех пор, пока он не соглашался заплатить долг; иногда "правеж" продолжался в течение целого месяца.
* Н а п о й н ы е д е н ь г и - кабацкий долг, сумма, на которую человек "напил", задолжал кабаку.
Вспомнил родной Черниговский край - пчелиные угодья в лесу, куда он, бывало, уходил с Грустинкой. Дупла и пни стояли, залитые медом. Пчелы гроздьями усеивали ветви. Пчел собирали звуками рожка...
Пройдя огородами на княжий двор, он пошел мимо служб и жилых строений.
Холопы седлали для молодого князя чалого Звёздку. Конь зевал, обнажив челюсти; через весь его лоб шла лысина. Грива и хвост были до половины черны.
У крыльца пересмеивались боярские девки и грызли хрупкий, зернистый сахар.
Венцы вроде теремков качались на них, унизанные туманной ряской. Они затормошили его, закричали все разом:
- Отколе идешь?
- Чего смутный такой?
- Да молви что-нибудь! Немта!*
_______________
* Н е м т а - немой.
- Иду я из терема государева, - сказал он, усаживаясь на приступках. - Попугаев смотрел. Я их грамоте учил...
- Потешаешься! - закричали девки. - По глазам видать - обманываешь!
- Да ей же нет. Обучал я птиц государевой титле. Ну и смеху было...
На крыльцо в алой дорожной ферезее*, с витой плетью в руке вышел княжий сын Петр.
_______________
* Ф е р е з е я, или ф е р я з ь, - старинная русская верхняя одежда, очень длинная, с длинными рукавами, без перехвата в талии и без воротника.
Холоп, не видя его, продолжал:
- Начал я, стало быть, по букварю титлу вычитывать, а попугаи-то - за мной, по складам: "...всея Русии са-мо-дер-жец..." Не лгу! Истинно так!
- Скоморошишь!
- Мысленно ли то?..
Витая плеть, свистнув по крылечным перильцам, ожгла спину холопа.
- Эй! Што про великого государя молвил?! - заорал, сбегая вниз, княжич Петр.
6
В приказе, куда приставы привели холопа, было чисто и тихо. Медный рукомойник висел у печи. В железных подсвечниках торчали сальные свечи. Дьяк и судья вслух читали доносы и просьбы. Перья скрипели на столах, крытых багряным сукном.
Со двора доносился крик:
- Да мы ж, как воеводе били челом, рубль денег дали, да княгине его полтину, да племяннику гривну, да людям их столько ж! Пусти нас, служивый, вот те крест - негде гроша взять!
- Ступайте! Недосуг нынче.
- Эх ты, рожа жаднущая и пьяная! - раздался голос, и тотчас кто-то быстро побежал от избы прочь...
- Кого приволок? - спросил дородный, большеухий судья у пристава.
Тот, склонившись над столом, что-то тихо сказал.
- Вона ка-а-ак! - молвил судья и задвигал ушами. - Это дело высокое. Надобно учинить особый сыск, тайно. Покамест на съезжую его...
Обитая войлоком дверь съезжей избы затворилась.
Шагнув из полутемных сеней на свет, отрок вступил в клеть с одним малым, забранным решеткою оконцем.
На земляном полу лежали люди. Ноги одного из них плотно стискивались притесанными брусками: он был "посажен в колоду" и заперт в ней на замок.
Рослый детина встал и подошел к холопу.
- Не бранись с тюрьмой да с приказной избой! - молвил он. - Верно?
Холоп тотчас признал человека, шумевшего на дворцовом крыльце.
- Своровал што? Или так - без вины, напрасно? - спросил детина.
Борода у него была светлая, льняная; глаза блестели в полутьме.
- И сам не ведаю, - ответил холоп, - за государеву титлу, бают...
Узнав, в чем холопья вина, детина сплюнул и проговорил:
- Эх, и дело-то пустое, а все же станут тебя завтра плетьми драть... Ну, ништо, - торопливо сказал он. - Ты чей же будешь?
- Телятевского, князя Андрея.
- Не слыхал на Москве такого.
- Да мы с Черниговщины, издалека.
- Вона што! Отец, мать есть у тебя?
- Мать, - сказал холоп, - не помню, когда бог прибрал, а отец при царе Федоре сгинул. Сказывали - разгневался на него князь и послал в лес путы на зверя ставить, да из лесу не воротился отец, пропал безвестно куда...
- Та-ак-то, - промолвил детина и опустил голову.
За оконцем смеркалось. Медная полоса зари была как меч, упертый рукоятью в запад. Волоча по земле бердыш, прошел мимо стрелец.
- А дьяк-то наклепал на меня, - сказал детина, - сроду я вором не был. Ну, знать, рок таков: и впрямь придется при дороге стоять, зипуны-шубы снимать.
- Уйти бы, - тоскливо сказал холоп.
- Дело говоришь. Только молод ты. За мной не ходи, а ступай на Волгу. Добрый совет даю. Как вспомянешь - знай: зовусь Хлопком-Косолапом...
Невдалеке раздались частые, глухие удары.
Сторожа, перегородив улицы бревнами, заколотили в доски. Косолап подошел к оконцу, ухватился за решетку и тихо запел:
Как и эту тюрьму
Мы по бревнышкам разнесем;
Всех товарищей-невольничков
Мы повыпустим!..
Город спит.
Окна домов плотно задвинуты деревянными ставнями.
Ветер с запада гонит орды туч, и с запада же, от литовского рубежа, летят семена смуты.
От яма к яму*, из посада в посад глухо ползет:
"Ца-ревич Ди-мит-рий Уг-лец-кой!.."
_______________
* Я м (татарск.) - селение, крестьяне которого несли особую повинность: отправляли ямскую гоньбу.
Многим в Москве внятна смутная ночная весть; иным она в радость, иным - в страх, мешающий смежить очи.
Юрьев день отошел. Спят на боярских дворах холопы. Приютились на окраинах пришедшие издалека ударить Москве челом.
Темно и тихо в Кремле. Только близ келий Патриарших палат - свет. При мерцании серебряной с прорезью лампады дьяк ведет повседневную запись "Дворцовый разряд".
"Лета 7106*, в Юрьев день, - пишет он, - тешился царевич в поле птицами".
_______________
* Л е т а 7106 - по старинному русскому времяисчислению - в 1598 году.
И, поразмыслив, кончает:
"И сей день было вёдрено, а в ночь - тепло..."
ЯСЫРЬ
Ахтуба пуста, а без караула не гуляй.
Старинная пословица
1
Близ большой дороги на Тулу, у деревни Заборья, при самом перевозе через Оку, - передовой полк.
Воеводы донесли царю, что татары опять стали немирны. Но Борис пришел с небольшой силой. Весной москвитяне так напугали хана, что крымцы едва ли посмели бы пойти в набег.
И верно, под Серпуховом царь застал лишь послов Казы-Гирея. Государев прошлогодний дар - парчовые шубы оказались недомерками, и татары явились требовать новых шуб.
С царем были московские стрельцы, отряд иноземных войск да шедшее восвояси черниговское ополчение князя Телятевского. От речки Серпейки до деревни Заборья раскинулись по берегам обозы и шатры...
Дорожные мохнатые кошмы разостланы на земле; над ними колышутся на шнурах вышитые львами и грифами завесы. Царь - в обычном платье "малого наряду", чтоб не выказывать послам большой чести. Вокруг него иноземцы, воеводы и князь Телятевский в бахтерцах - доспехе из пластинок и колец.
Татары в коротких кафтанах и тубетеях, поглядывая на толмача, торопились приступить к делу. Царь подал знак. Татары пошли "к руке". Но Борис руки целовать не дал и лишь возложил ее по очереди послам на головы.
Думный дьяк спросил о здоровье хана. Послы отдали дьяку грамоту в мешке. Тогда царь велел снять с татар кафтаны и надеть на них парчовые шубы. Дьяки налили витые ковши медом и дали послам пить.
