А. Морозов - Антибешанов
Впрочем, у Бешанова цифры плавают. Когда надо – одни, когда надо – другие. На стр. 84, когда он пишет, что Pz–II «могли вести бой на равных только с советскими легкими машинами типов Т–37, Т–38 и Т–40» этих машин у Красной Армии – 3592. А когда надо посчитать общее поголовье сталинских танковых орд – 5968 (стр.119). Количество советских танков растет со скоростью 67 танков на страницу! ХПЗ и СТЗ такие темпы выпуска и не снились!
Отбросив советские критерии «устаревших танков», В. Бешанов смело вводит свои. На стр. 86 он записывает в устаревшие 623 чешских танка 38(t). При этом страницей раньше он приводит данные танка – 9,7 тонн, 125 л.с., 42 км/ч по шоссе. Лобовая броня – до 50 мм, борт – до 30 мм. 37–мм пушка, 2 пулемета. А на стр. 91 начинается разбор Т–26. 10,2 тонны, 97 л.с., 30 км/ч, броня — 15 мм. 45–мм пушка и два пулемета. Пушка Т–26 у нас поражает немецкие танки «только при благоприятных условиях», но Т–26 Бешанов в устаревшие не записывает. Естественно, поражающей способностью чешских 37–мм пушек он не озаботился. А это 35 мм брони на дистанции 500 метров. То есть 90% указанного Бешановым советского танкового парка такая пушка поражает без всяких «благоприятных условий». И все же для Бешанова 38(t) танк устаревший, а Т–26 – нет. Уже после этого на справедливости всех остальных его оценок можно ставить крест.
Впрочем, как видим, по критериям самого же Бешанова, обожающего сравнивать мощь армии по характеристикам танков, СССР для обороны нужно было как раз 24 000 танков. «Но упрямы советские маршалы: «Это количество новой техники не могло удовлетворить потребности танковых войск…» Почему же маршал Ротмистров был такой неудовлетворенный? Да все по той же причине – «противник превосходил наши войска по средним и тяжелым (?) танкам в 1,5 раза». Ну, это мы уже слышали. Между прочим, в ноябре 1942 года в наступлении под Сталинградом участвовало около 950 советских танков всех типов, под Москвой в декабре 1942 года и того меньше – 800». (cтр. 105)
Да, в наступлении под Москвой и под Сталинградом участвовало 800–900 танков (это, заметим, не считая подтягиваемых резервов). Но сколько танков было на этих участках у немцев? Молчит В. Бешанов. Численного сравнения не дает, а надо бы. Думается, в обоих случаях у немцев набиралось штук по 300 боеспособных танков, не более. (Например, генерал фон Зенгер, вел свою 17–ю танковую деблокировать Сталинград с 30 танками «на руках».) А между тем даже бравые победоносные союзники до самого конца войны без трех–пяти кратного превосходства в танках и авиации в бой с немцами не совались. Что уж говорить о нашей армии, которая у Бешанова все время «тупо и в лоб, прямо на смерть». Нам для обороны этого трех–пяти кратного должно хватить. И хватило. Так к чему же претензии Бешанова? К тому, что товарищ Сталин совершенно верно рассудил, что раз нельзя умением, то надо числом? Глупые претензии, однако. Кто с немцами «умением а не числом» успешно повоевал из союзников? В 1941–м, в 1942–м, в 1943–м – точно никто.
Конечно, Бешанову видно «Несоответствие между гигантскими параметрами советской военной машины и мизерностью достигнутых ею результатов» (cтр. 7). Но кто в начале войны достиг большего или хотя бы того же? Поляки? Французы, сдавшиеся через шесть недель? Англичане, год с лишним бегавшие по Африке от Роммеля и три года терпевшие подводный террор на своих коммуникациях? А ведь у них, между прочим, тоже была «военная машина», и не только танковая, а воздушно–морская. Только Америка, тихая–мирная–нейтральная в 1941 году выпустила 4052 танка, за год увеличив их производство более чем в 10 раз. Уж про параметры этих военных машин нам В.Бешанов ничего не расскажет. А надо бы. Вот как, например, Черчилль оценивал появление линкора «Тирпиц» на наступательной позиции в норвежском Тронхейме: «В настоящий момент вся стратегия войны зависит от этого корабля, который одним своим присутствием парализует действия четырех крупных британских военных кораблей, не говоря уже о двух новых американских линкорах в Атлантике» (цит. по Б.Шофилд «Арктические конвои»). То есть Черчилль может держать против одного немецкого линкора четыре своих и ожидать помощи от двух американских, а русским против немецких 6000 танков выставлять 24 000 нельзя?
«И если четыре тысячи немцких танков – инструмент агрессии, то что такое двадцать шесть тысяч советских?» – спрашивает читателей Бешанов (стр. 119). Ответ: в полном соответствии с утверждениями и с оценками Бешанова и его любимых союзников эти «двадцать шесть тысяч» – эффективный инструмент обороны.
И «риторический вопрос: что нужнее в оборонительной войне, танки или противотанковые мины?» (cтр. 161) в полном соответствии с текстом Бешанова имеет вполне очевидный ответ – танки, конечно.
В этой связи совершенно нелепым оказывается объяснение агрессивных намерений СССР таким образом: «Танки КВ–2 были загружены бетонобойными снарядами, что вполне логично, если готовишься к прорыву железобетонных укрепленных полос» (стр. 211). Какие прорывы «железобетонных укрепленных полос»? Советско–германская граница – не Карельский перешеек, немцы, как адепты маневренной войны в соответствии со все теми же тезисами Бешанова ни в коем случае не должны были строить бетонные укрепления «от моря до моря», повторяя ошибку французов. Они должны были «маневренно обороняться» и советские генералы должны были это понимать. Так зачем же Красной Армии иметь в первом эшелоне танки, загруженные бетонобойными снарядами?
Порицание советской доктрины как чисто наступательной и шапкозакидательской не мешает Бешанову цитировать работу С.Н Аммосова «Тактика мотомехсоединений», изданную в 1932 году: «Подвижная оборона преследует цель:…» и далее по тексту. (стр. 257) Автор так и не может определиться, чем именно попрекнуть советскую военную теорию – тем, что она не думала об обороне, и была агрессивной, или тем, что думала? В результате попрекает и тем, и другим, просто разнося упреки в разные части текста. Авось, читатель не заметит.
«Стратегическая авиация не развивалась!»
Именно этой фразой, позаимствованной, видимо, у В.Суворова ограничивается Бешанов, характеризуя, якобы, пагубно агрессивное развитие советской авиации в предвоенный период, в конце 30–х. На этом коротком замечании стоит остановиться подробнее, чем на некоторых многостраничных пассажах, ибо оно как нельзя лучше характеризует уровень познаний и рассуждений и Резуна–Суворова, и его прямых наследников вроде В.В. Бешанова или Б.С. Соколова.
Зададим все тот же простой вопрос – Как могла стратегическая авиация помочь Советскому Союзу в обороне? Против той же Германии, в 1941 году. Начнем с того, что выясним состав этой авиации. Неужели тот самый чудо–бомбардировщик Пе–8, с чудо–дизелями, с пятым двигателем–нагнетателем, летающий высоко, далеко и с большой бомбовой нагрузкой. Именно таким его описал В. Резун. В реальности – пятидвигательный высотный «рекордный» Пе–8 (ТБ–7) и боевая машина, способная нести нормальную боевую нагрузку на значительные расстояния, — две разные машины. Чудес не бывает, пятый двигатель, добавляя высоты, снижал все остальные боевые качества. В результате по боевой нагрузке такой высотный Пе–8 значительно уступал тому же В–17.
А теперь вспомним реальный боевой опыт массированного воздушного наступления, в том числе и силами стратегической авиации. Начиная с 1942 года Германию по ночам бомбят английские четырехмоторники, с 1943 года начинаются рейды «1000 бомбардировщиков»…. И в результате? В Берлин, в Вену и в Прагу входят русские танки. Почти три года бомбежек, разрушение всех крупных городов Германии и как результат – все равно необходимо брать штурмом Берлин. Были ли бы у СССР эти три года для авианалетов, если бы он забросил строительство своих фронтовых ВВС и начал бы программу создания стратегической авиации? Естественно, нет. Танки вермахта оказались бы на Красной площади еще в октябре 41–го.
Можно добавить, что американский одномоторный истребитель, тот же «Киттихок», по американским данным стоил порядка 70 000 долларов, а В–17 порядка 450 000. Для того чтобы достигнуть тех скромных результатов, которых они достигли, союзники строили четрехмоторные самолеты десятками тысяч. Что делать товарищу Сталину? 10 000 четырехмоторников это почти 70 000 истребителей. У Советского Союза к началу войны все ВВС не насчитывали и половины этого количества!
Ох уж эти картонные танки вермахта! Ох уж это русское бездорожье!
Помимо освещения агрессивных намерений СССР, Бешанов делает все, чтобы представить как вермахт, так и научный потенциал германского танкостроения в самом плачевном виде по сравнению с советским. И на руках танки буквально картонные и тяжелых танков ну совсем нет даже в проекте. Стр. 88: «Тяжелых танков на вооружении германской рамии в 1941 году не было, и не только на вооружении, но и в проекте.»
Что касается «на вооружении не было» – это прямая ложь, опровергаемая самим Бешановым на стр. 91: «Архаичные В–1bis немцы переоборудовали в огнеметные танки и самоходные артиллерийские установки». То есть все же тяжелые танки были, пусть и трофейные. (Конечно же, B–1bis, раз французский, – архаичный, а вот Т–35 – да, супертанк). Может и «в проекте» тоже? Естественно, были. Ведь если уж врать, то врать с размахом, без оглядки. Не обращая внимания на то, что работы по созданию тяжелого танка Panzerkampfwagen VI начались в Германии еще в конце января 1937 года. А «в мае 1941 года во время совещания в Бергхофе Гитлер предложил новую концепцию тяжелого танка, обладавшего повышенными огневой мощью и броневой защитой и призванного стать ударной силой танковых соединений, в каждом из которых предполагалось иметь по 20 таких машин. В свете предложений фюрера и с учетом результатов испытаний опытных тяжелых танков были разработаны тактико–технические требования, а затем выдан заказ фирме Porsche на разработку танка VK 4501 (Р) с 88–мм пушкой и фирме Henschel — на VK 3601(Н) с пушкой с коническим стволом. Изготовить прототипы предполагалось к маю — июню 1942 года» (цит. по «Тяжелый танк «Тигр». М. Барятинский, «Бронеколлекция» номер 6/1998).
