Сергей Карпущенко - Коронованный странник
- Ах, Норов, если ты знал, как порою обращался со своими маршалами Наполеон, так не сердился бы и на мою горячность!
- Базиль же, усмехнувшись (нговорили, что так оно и было), ответил:
Ваше высочество, но я столь же мало похож на наполеоновского маршала, как вы - на императора Франции!
И теперь этот гордый и смелый Базиль Норов стоял в убогом дощатом бараке перед ним, Мишелем Бестужевым-Рюминым, готовый выслушать то, что хотели предложить ему главари тайного общества.
- А теперь, Базиль, я перехожу к главному... - заговорил Муравьев-Апостол, движением руки приглашая Норова сесть на неуклюжий табурет, но Бестужев-Рюмин, так и не выпустив из руки чубук, сделал порывистое движение в сторону Сержа, будто пытаясь этим прервать поток слов единомышленника, и с приглушенной горячью сказал:
- Рано, Сережа, рано! Или не говорили тебе, что к господину капитану намедни сам Николай Павлович изволил заходить? Так пусть вначале господин Норов нам расскажет, о чем они с ним тары-бары разводили. Али не знаешь, что смолоду они дружны были, в бирюльки вместе играли?
Норов метну на Мишеля горячий взгляд, полупрезрительно сказал:
- Что ж с того, что играли? Да, было дело, когда я ещё в Пажеском корпусе учился. Ну так в чем повинен? Матушка Николая, Мария Федоровна, меня среди прочих воспитанников выделила да и в друзья сынку назначила.Отказаться, что ль? Ну, стал я с Николаем в солдатиков играть, из пушек игрушечных стреляли, крепости строили. Да только однажды стал я побеждать, а Николаша, видя это, губки свои поджал, злостью да обидой весь налился и моих солдатиков возьми да и смахни - спесь великокняжеская в нем взыграла.
- Ну, а ты? - глухо спросил Муравьев.
- Я-то? - усмехнулся Норов. - А в рыло великому княженку так и врезал, он - в мое, покатились по полу, сцепившись, еле нас растащили. Но после случая оного меня от особы августейшей поспешили удалить. А касаемо посещения меня Николаем Павловичем, который как главный по инженерной части прежде императора в Бобруйск приехал, так и впрямь - был у меня, примирения искал, говорил, сколь вольготней жизни гвардейцев петербургских: побалуются летом в Красном Селе, в лагерях, а потом - в столице живи да токмо в караулы дворцовые ходи, нехлопотные и приятные. О кухмистерских роскошных рассказывал, об актерках...
- Или не соблазнились? - не скрывая ехидства, спросил Мишель.
- Нет. Пусть уж грязь белорусская да избушки заместо квартир петербургских, лишь бы только не под пятой державных глупцов сидеть. Не по моей натуре бытие сие.
Муравьев кинулся к Норову, страстно обнял его, голову в сторону Бестужева скосив, сказал, блестя слезами, мигом подернувшими его красивые глаза:
- Ну, Миша, и ты ещё сомневался в этом офицере? Он самодержавно больше нагего ненавидит, деспотию чует не понаслышке, а собственным нутром гадость её прочувствовал. А ты гримасы недоверия корчишь. А все от младости лет да от неопытности. Наш Василий Норов, наш, и так же не приемлет унижение народа, поселения военные, воровство да казнокрадство. Нет, не гони его, Миша, не гони!
- Бестужев-Рюмин сумущенный, устыдившийся собственного злосердечия, проистекавшего, как он сам понимал, от одной лишь зависти к герою-капитану, выколачивая из трубки выгоревший табак, проговорил:
- Ладно, Серж, гнать господина Норова не стану. Выкладывай ему, что от него хотели. Да не велишь ли ты вначале денщику поставить самовар да и водки принести. Беседа, смекаю, долгой да трудной будет.
Муравьев-Апостол, страшно довольный тем, что его молодой соратник проникся наконец доверием к такому нужному для д е л а человеку, как Базиль Норов, кинулся к сеням весь радостный и возбужденный, дверь распахнул и прокричал:
- Федька! Федька! Да где же ты, шельмец?
- Да здесь я, вашесывородие, куды ж мне деться...
- Ставь самовар да в шинок слетай за портером, бутылок десять возьми, а водки уж не надобно! - И, обращаясь к офицерам, с улыбкой добавил: Водка в сем серьезном разговоре только помехой станет.
Скоро в сенях загудел самовар, явился портер в бутылках узкогорлых, зеленого стекла. На столе закуска появилась - хлеб, белорыбица слабого посола, выловленная в Бобруйке. Федька ловко выбил пробки, и по жестяным походным кружкам расплескали темный, духовитый портер. Норов, снявший кивер, примостивший его на соседний табурет, одной рукой проигрывал султаном, другой за ручку мятой, видавшей виды кружки взялся:
- Ну, так за что же выпьем, господа?
Серж, весь говорящий от радости и нетерпения, кружкой своею ударил о кружку Норов так сильно, что расплескалось пиво, но даже и не обратил внимания на это Муравьев-Апостол, заговорил со страстью, но приглушенно:
- Ах, Базиль, не знал бы ты, как рад я! Вижу, что дело наше окончится удачей, и ты этому окажешь содействие прямое.
- Ну так в чем же суть дела? - пригубив потртер и губы облизав, спросил егерский капитан, осознавая свою значимость, хоть и не знал пока, что делать нужно.
- А вот в чем! Ты задачи и цели общества нашего знаешь по тем запискам, что я тебе давал читать. Знаю, что самодержавие тебе ненавистно так же, как и нам, и вот настало время прекратить все пустые разговоры и действовать начать!
Вдруг нервное лицо Муравьев-Апостола как-то внезапно перекосилось, точно от испуга или внезапно явившейся мысли. Он поднялся с табурета, подскочил к двери, что вела в сени, приоткрыл её, прислушался, вздохнул облегченно: "Нет, почудилось..." - назад вернулся, строго заговорил:
- Если не ты окажешь нам содействие, Базиль, то и не на кого больше будет положиться. Завтра, сам знаешь, в крепость приезжает император, и, если вознамерился ты посвятить себя установлению в России республиканского правления, то должен будешь оное совершить. Роту егерей, коей ты командуешь, как известно, поставят на ночной караул в доме, где разместится Александр. В твоих руках судьба державы...
- И все-таки пока не понимаю, - улыбался Норов, потягивая из кружки портер.
- Как не понимаешь?! - вспылил Бестужев-Рюмин. - Да он смеется просто! Эдакое недомыслие изображает!
Прапорщик даже вскочил со стула, с кружкой, расплескивая пиво, метнулся туда-сюда, но сильной рукой Сержа был возвращен на место.
- Сердце свое уйми, Мишель, - властно сказал Серж. - Сейчас Базилю я все растолкую. Ну, слушай... Ночью, находясь на карауле, пройдешь ты в спальню Александра, осторожно, тихо его разбудишь, дуло пистолета ко лбу его приставишь и скажешь так: "Ваше величество, вы арестованы". Уверен, у императора поджилки затрясутся, и он на все пойдет...
- На что же, собственно?
- Во-первых, на отречение. Мы будем держать его в каземате до тех пор, покуда он не подпишет указа о ведении конституции!
- Что-то плохо разумею, - пожал плечами Норов. - Если вначале Александр подпишет отречение, то его указ о конституции и силы-то иметь не будет.
- Да не вяжись к словам, Базиль! - вновь поднялся Бестужев-Рюмин. Вначале он утвердит конституционный строй, а уж потом собственное отречение.
- Ну, а если его величество соблаговолит отказаться?
- Кто? этот трусливый заяц, бальный плясун и паяц? - вскипел уже Муравьев-Апостол. - да он в штаны наложит, когда ты поднимешь на него пистолет! Ты начнешь, Базиль, с императора начнешь, а уж мы потом и великих князей арестуем, командующих двух армий, начальников штабов и корпусных командиров, которые с государем приедут. Это вызовет смятение в полках, мы выиграем!
Норов, сидя с поникшей головой, поразмышлял. Тридцатилетний, опытный в вопросах политики и житейских делах мужчина, не спешил дать положительный ответ. Все покуда в предложении руководителей тайного общества казалось ему неясным и по-мальчишески дерзким.
- Ну, а если полки не пойдут за нами? - спросил он холодно.
- Да я уверен в своих черниговцах! - ударил себя в грудь Муравьев-Апостол.
- Я в своих полставках! - вторил полковник Бестужев-Рюмин. - тому ж и алексопольцы Повало-Швейковского - все наши! И вот, представляешь, когда ты захватишь Алексашку, мы двинемся на Москву - путь недолгий, всего полтыщи верст! Дорогой к нам присоединятся другие части, а в Петербурге одновременно с нашим выступленьем поднимется и Северное общество!
- Как, есть ещё и Северное? - удивленно воскликнул брови Норов.
- Есть, Базиль, есть, и потому я тебе о сем сообщаю, что верю тебе, как самому себе, как вот Мишелю.
- Вы, стало быть, и есть главные начальники общества Южного?
- Нет, есть и поглавнее... Пестель, например, - не сразу решившись сделать это признание, тихо сказал Серж и сразу же заметил, что на красивом, хорошо выбритом лице Норова появилась улыбка то ли презрения, то ли горечи:
- Еще по Пажескому корпусу знаком я с Павлом Пестелем...
- Ну так что же? Чем он вам не по душе? - вспылил уже слегка захмелевший Бестухев-Рюмин. - Если бы не Серж, то я бы его предложение о казни, а не об аресте Алексашки сам бы в исполнение привел!
