Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том II
Раздел Восточной Европы потребовал соответствующего точного обозначения на картах, и днем 28 сентября, после трех с половиной часов переговоров, после чего в Кремле был устроен банкет, Сталин и Молотов прервали переговоры с Риббентропом, чтобы принять латвийскую делегацию, которую они вызвали в Москву. Риббентроп поехал в Большой театр смотреть «Лебединое озеро» и вернулся в Кремль в полночь для дальнейших консультаций по составлению карт и по другим вопросам. В 5 часов утра Молотов и Риббентроп поставили свои подписи под новым пактом, получившим официальное название «советско–германского договора о дружбе и границе». При этом Сталин улыбался, как докладывал позднее один немецкий дипломат, «от удовольствия»[1]. Для этого у него были основания.
Сам договор, сразу же опубликованный, провозглашал границу «соответствующих государственных интересов» двух стран в «бывшем польском государстве» и утверждал, что в пределах полученной ими территории эти страны восстановят «мир и порядок» и «гарантируют людям, проживающим там, мирную жизнь в соответствии с их национальными традициями».
Однако, как и при предыдущей нацистско–советской сделке, на этот раз также имелись секретные протоколы, в двух из которых была заключена суть соглашения. В одном из протоколов содержалось положение, согласно которому Литва входила в советскую сферу интересов, а Люблинская провинция и земли к востоку от Варшавы ― в сферу интересов Германии. Второй протокол был краткий и конкретный:
Обе стороны не допустят на своих территориях никакой польской агитации, затрагивающей интересы другой стороны. Обе стороны обязуются на своих территориях подавлять в зародыше любую подобную агитацию и информировать друг друга относительно принятых с этой целью мер.
Таким образом, Польша, как ранее Австрия и Чехословакия, исчезла с карты Европы. Однако на сей раз Адольфу Гитлеру содействовал в уничтожении страны Союз Советских Социалистических Республик, долгое время выдававший себя за защитника угнетенных народов. Это был четвертый раздел Польши, осуществленный Германией и Россией[2] (в других разделах Польши участвовала и Австрия), и раздел этот должен был стать наиболее безжалостным и бесчеловечным.
Гитлер развязал войну против Польши и выиграл ее, но куда в большем выигрыше оказался Сталин, войска которого вряд ли произвели хоть один выстрел[3]. Советский Союз получил почти половину Польши и взялся за Прибалтийские государства. Это, как никогда ранее, отдалило Германию от ее основных долгосрочных целей: от украинской пшеницы и румынской нефти, остро ей необходимых, чтобы выжить в условиях английской блокады. Даже польские нефтеносные районы Борислав, Дрогобыч, на которые претендовал Гитлер, Сталин выторговал у него, великодушно пообещав продавать немцам эквивалент годовой добычи нефти в этих районах. Почему Гитлер согласился заплатить русским столь высокую цену? Очевидно, что он пошел на это, чтобы удержать Советский Союз от консолидации с западными союзниками и от участия в войне. Но он никогда не был сторонником соблюдения договоров, и теперь, когда Польша пала под не поддающимся сравнению ударом немецкого оружия, можно было ожидать, что он не сдержит, как настаивал на том рейхсвер, обязательств, принятых согласно пакту от 23 августа. Если бы Сталин стал возражать, фюрер мог пригрозить ему нападением самой мощной армии в мире, как только что подтвердила польская кампания. А мог ли? Нет, не мог, пока английские и французские армии стояли на западе в боевой готовности. Чтобы разделаться с Англией и Францией, он должен был обезопасить свой тыл. Именно в этом, как явствует из его более поздних заявлений, заключалась причина, по которой он позволял Сталину брать верх в сделках с нацистской Германией. Но он не забывал жесткого поведения советского диктатора в ходе этих сделок, хотя в данный момент и устремлял все свое внимание на Западный фронт.
СИДЯЧАЯ ВОЙНА НА ЗАПАДЕ
На Западе ничего не случилось. Едва ли прозвучал хоть один выстрел. Рядовой немецкий обыватель стал называть эту войну «сидячей». На Западе же ее вскоре назвали «странной войной». Сильнейшая армия в мире (французская), как напишет позднее английский генерал Фуллер, имея перед собой не более 26 (немецких) дивизий, все еще сидела за укрытиями из стали и бетона, в то время как ее по–донкихотски мужественного союзника уничтожали. Были ли немцы удивлены этим? Едва ли. В самой первой дневниковой записи от 14 августа начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер дает подробную оценку обстановки на Западе, если Германия нападет на Польшу. Он считает французское наступление маловероятным. Он уверен, что Франция не станет посылать свою армию через Бельгию вопреки желанию бельгийцев. Его вывод сводился к тому, что французы предпочтут остаться в обороне. 7 сентября, когда судьба польской армии была решена, Гальдер уже разрабатывал планы переброски немецких дивизий на запад. В этот вечер он записал в дневнике о результатах совещания Браухича с Гитлером, состоявшегося днем 7 сентября.
«Перспективы на Западе еще не ясны. Кое–какие факты говорят о том, что западные державы не хотят войны… Французский кабинет отнюдь не настроен на решительность и героизм. Из Англии уже раздаются первые робкие голоса разумных людей».
Через два дня Гитлер издал Директиву №3 «на ведение войны», предложив осуществить необходимые меры для переброски частей армии и военно–воздушных сил из Польши на запад. Но не обязательно для того, чтобы сражаться. В директиве говорилось: даже после нерешительного открытия военных действий Англией… и Францией… оставляю за собой право отдать приказ относительно:
а) всякого перехода сухопутной германской границы на западе,
б) любого перелета германской западной границы, если это только не вызывается необходимостью отражения крупных воздушных налетов противника…
Что обещали Франция и Англия Польше, если она подвергнется нападению? Английские гарантии носили общий характер. Но французские были достаточно определенными. Они были изложены во франко–польской военной конвенции от 19 мая 1939 года. В соответствии с конвенцией стороны соглашались, что французы будут постепенно наращивать наступательные операции с ограниченными целями к третьему дню после объявления общей мобилизации. Общая мобилизация была объявлена 1 сентября. Однако, как говорилось в конвенции, «как только определится главное немецкое усилие против Польши, Франция предпримет наступательные действия против Германии остальной массой своих войск пятнадцать дней спустя после начала общей французской мобилизации». На вопрос заместителя начальника польского генерального штаба полковника Яклинча о том, сколько французских войск будет выделено для этого крупного наступления, генерал Гамелен ответил, что приблизительно 35–38 дивизий.
Но к 23 августа, когда немецкое нападение на Польшу стало неминуемым, робкий французский «генералиссимус» говорил своему правительству, как мы убедились, что ему, вероятно, не удастся предпринять серьезное наступление «раньше, чем через два года» (то есть в 1941–1942 годах), и добавлял, что Франция к этому времени получит «помощь английских войск и американскую технику».
В первые недели войны Англия действительно имела прискорбно мало войск, чтобы послать их во Францию. К 11 октября, спустя три недели по окончании войны в Польше, во Франции находились четыре английские дивизии ― 158 тысяч человек. «Символический вклад», как назвал их Черчилль, а Фуллер отмечал, что первая потеря английских войск ― капрал, застреленный во время патрулирования, ― пришлась только на 9 декабря[4]. «Такой бескровной войны, ― комментировал Фуллер, ― мир еще не знал…»
Ретроспективно на процессе в Нюрнберге немецкие генералы были единодушны в том, что, не предприняв наступления на Западе во время польской кампании, западные союзники упустили блестящую возможность.
«Успех в Польше стал возможен лишь благодаря тому, ― заметил генерал Галъдер, ― что на нашей западной границе войск почти не было. Если бы французы прочувствовали ситуацию и воспользовались тем обстоятельством, что основные немецкие силы находились в Польше, то они смогли бы без помех форсировать Рейн и стали бы угрожать Рурскому району, который являлся для Германии самым решающим фактором при ведении войны».
«…Если мы не потерпели, крах в 1939 году, ― сказал генерал Йодль, то только благодаря тому, что во время польской кампании приблизительно 110 французских и английских дивизий, дислоцированных на Западе, ничего не предпринимали против 23 немецких дивизий».
А генерал Кейтель, начальник штаба ОКБ, добавил следующее: «Мы, военные, все время ожидали наступления французов во время польской кампании и были очень удивлены, что ничего не произошло… При наступлении французы натолкнулись бы лишь на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону».
