Оскар Йегер - Книга I "От Одоакра до Карла Великого"
Статуя германки. Считается, что она изображает Туснельду.
Этот выдающийся личными достоинствами князь херусков, даже в скудных сообщениях современников представляющийся человеком замечательным, добился одного: Римское государство окончательно приняло политику Тиберия, отказалось от широких планов наступательной войны и оградило свою границу колоссальной системой укреплений (limes), начатых при Августе, законченных при Адриане, затем дополняемых и совершенствуемых и охвативших, наконец, пространство около 500 верст, между Дунаем и Рейном. В германцах же проявилась наклонность к наступательной политике: это выразилось при восстании Цивилиса в столь знаменательный и гибельный для Рима 69 г. н. э. Это восстание, начавшееся среди племени батавов в северо-западной части Нидерландов, показывает влияние, оказанное на племена правого берега Рейна борьбой с римлянами. В данное время уже не было недостатка в честолюбивых вождях, в самом Риме научившихся римскому военному искусству и усвоивших более широкие взгляды на политику: среди масс появились отдельные сильные личности.
Медная монета в честь победы Германика над херусками, хаттами и ангривариями в 17 г. н. э.
АВЕРС. Германик на триумфальной колеснице — квадриге
РЕВЕРС. Германик, обращающийся с речью к войску. В левой руке он держит легионного орла.
Надпись SIGNIS RECEPTIS относится к орлам, взятым германцами у римлян при поражении Квинтилия Вара и возвращенным Германиком.
Лукавый батав вступил в отношения с несколькими честолюбцами из галльских вельмож для осуществления обширного плана и смог при этом показать себя достаточно самостоятельным по отношению к их мечтам о каком-то «государстве галльских земель» и к предсказаниям друидов о том, что «власть над миром должна теперь перейти к заальпийским народам». Даже в общем способе ведения войны уже заметен правильно выработанный план; в этой войне Цивилис пользовался прорицательницей из страны бруктеров как орудием своей политики, и посольство тенктеров (в то время, когда германцы и галлы на время завладели Колонией) поздравило жителей Колонии с присоединением их «к народу и к имени германскому». Восстание, однако, ни к чему не привело: оно закончилось миром на снисходительных условиях. В последовавший за этим 25-летний период появилось в свет небольшое сочинение Тацита о Германии. Никогда еще не бывало до этого времени ни у греков, ни у римлян, чтобы известный писатель со столь глубоким интересом отнесся к изучению быта варварского народа; но этого мало — Тацит во многих отношениях идеализировал быт германского народа. Так, например, он объяснял отсутствие у них кумиров их высоким представлением о божествах, которых будто бы немыслимо заключить в тесные стены храма или облечь в человеческий образ. Кроме того, о пороках и недостатках германцев он говорил вскользь и снисходительно отзывался об их страсти к войнам, о наклонности к ссорам за пирами, о пристрастии к игре и т. п., а их добродетелям отдавал полнейшую справедливость, восхваляя их священное уважение к домашнему крову, ненарушимое целомудрие, уважение к женщинам, которым германцы приписывали некоторое священное значение и дар к прорицаниям, гостеприимство и страшную суровость, с которой они наказывали за противоестественные пороки, трусость и предательство. Тацит преднамеренно противопоставляет здравое состояние этого народного быта той испорченности, которая процветала в Риме: ни денег, ни завещаний, ни безнравственных зрелищ; и дружба, и вражда одинаково передавались из рода в род, хотя последняя не бывала непримиримой… И он проникнут сознанием того, как опасны должны быть в качестве врагов эти люди, «которые строением своего тела и всей внешностью своей нас изумляют», и несколько раз возвращается к этой мысли.
Союзы народов. Их развитие до IV в.Пленный германец.
Римский триумфальный барельеф. Рим. Ватиканский музей.
Особенно грозными германцы были для римлян не своим исполинским ростом, не возрастающим умением в военном ремесле, а поразительным плодородием браков, и поэтому быстрым возрастанием народонаселения. Несомненно, густота народонаселения со времен Цезаря сильно возросла, и это должно было привести к выработке государственных форм и порядков, к известному распределению и организации народа, однако проследить это движение подробно не представляется возможным. Большую перемену можно заметить только во время войны императора Марка Аврелия с маркоманнами в последней четверти II в., когда римлянам приходилось бороться не против отдельных племен или случайного соединения нескольких племен с воинской целью, а против настоящих федераций или племенных союзов. Начиная с этой Маркоманнской войны (162 г. н. э.) германцы переходят к наступлению. Те же племенные союзы выступали в римской истории под многими новыми именами — аламаннов, франков, готов, саксов: возобновленная борьба с Римом привела к усилению связи народов, уже подчинившихся более или менее твердой королевской власти. По сохранившимся известиям почти невозможно подробнее проследить дальнейшее развитие германского народа в течение ближайших столетий. Видны только непрерывно и однообразно повторяющиеся набеги с одной стороны и их отражение — с другой, но везде — только воинственные дружины, нет ни земледельческой жизни, ни постоянной культурной работы. Решающим событием был массовый переход готов на территорию Римского государства, который произошел в 375 г.; затем уже это так называемое «переселение народов» закончилось ровно 100 лет спустя событием 476 г., которым обычно заканчивается изложение древней истории.
Германские женщины (вероятно, жрицы). Рим. Колонна Антонина.
Замыкающая группа колонны маркоманнских пленников, следующих за триумфальной колесницей Марка Аврелия.
ХристианствоНо в течение 500-летия, прошедшего со времен Цезаря, мир успел преобразиться: христианство окончательно утвердилось в пределах римского мира и несомненно господствовало уже в течение полувека. Постепенно оно проникло к германцам, сначала заносимое случайными миссионерами из рабов и купцов, а с 347 г. — при посредстве молодого священника Ульфилы, который до самой своей смерти в 388 г. с неутомимым рвением распространял евангельское учение среди готов.
Надгробный камень кавалериста из римских войск. Найден в Майнце.
Бородатый всадник занес копье над лежащим на земле германцем. На правом боку у кавалериста длинный меч, в левой руке ромбовидный щит. Защитное вооружение всадника характерно для III в. н. э. — на голове кавалерийский шлем, с верхом, стилизованным под прическу, и большими нащечниками: тело защищено кольчугой. В глубине виден раб-оруженосец, сопровождающий всадника. Надпись по-латыни гласит: «Аннаузо, сын Седавона, гражданин Бетаза, (всадник) II Флавиева легиона».
До нашего времени сохранились драгоценные отрывки его перевода евангельских чтений и других частей Нового завета, его почтенным именем открывается история развития германской духовной жизни. От готов христианство перешло к другим германским народам, и 100 лет спустя после смерти Ульфилы христианство было уже господствующей религией, по крайней мере, среди германцев, поселившихся в Римской империи.
Религия германцевБыли попытки доказать, будто многое в религии древних германцев по некоторому внутреннему сродству воззрений облегчило внесение христианского учения: несомненно однако, что германское язычество оказало христианству гораздо менее упорное сопротивление, что оно было осилено им легче и быстрее, чем греко-римское язычество. Среди германцев существовало верование в бессмертие души, и, вероятно, в связи с этим Тацит замечал, что они придают погребальным обрядам меньше значения, нежели римляне или греки. Кроме того, в их верованиях существовало странное и внушительное представление об окончательной гибели богов, о разрушении всего существующего мира, который должен поглотиться громадным пожаром и вновь возродиться в измененном и уже неразрушимом виде. На некоторую близость их религиозности с христианской Тацит намекает в своем указании: «Именами богов они называют то таинственное, что представляется только очам их благочестия».
Каменная статуэтка германского жреца.
Реальнее это можно выразить следующим образом: их религиозные представления, насколько они известны, были лишены той устойчивости и твердости, которые придавала греко-римскому миру богов мифология, украшенная фантастическими и поэтическими вымыслами, а также искусство своими чудными образами, а в позднейшее время и философия со своей символикой, не говоря уже о влиятельном жреческом сословии. Верование в бога небес Тиу принесли в Европу со своей прародины первые германские переселенцы; не особенно обширный круг божеств возник впоследствии на основе этого главного верования и существовал наряду с ним. Так, например, таким же, как Тиу, божеством, но под другим наименованием и при несколько ином воззрении, был Водан, бог облачного неба и солнца, которое не слишком часто проглядывало из-за облаков в пасмурной стране германцев. У воинственного народа понятие о подобном божестве легко связывалось с различными представлениями военного быта, точно так же, как атрибуты воинственности были приписаны и многим другим божествам. Этому богу войны были посвящены волк, ворон и коршун, как животные, питающиеся на поле битв; оружием ему служил меткий, разящий издали дротик; за ним толпой несутся души павших героев, и зычные клики этого Воданова войска слышатся ночью в завываниях вихря. Военнопленные приносятся в жертву в честь Водана. Другим видным божеством был Донар, бог грозы: молния, сверкающая в небе — его молот, который он мечет в своих врагов. Вероятно, о нем упоминает Цезарь, повествуя о каком-то боге Вулкане, которому будто бы поклоняются германцы. Но не все боги представлялись германцам в таких ужасающих и страшных образах. Были у них и женские, благодатные божества, являвшиеся под именами Фригги и Нертус. Наряду с богами довольно значительную роль в народном мифе играли созданные фантазией народа богоподобные существа в виде великанов и карликов. Лесную глушь, ущелья гор и их голые вершины, по представлению народа, населяли чудовищные великаны; а в недрах земли и в расселинах скал жили карлики, в бесчисленном множестве распространявшиеся по земле, всюду внося свою таинственную силу, по их желанию то зловредную, то благодетельную, и проникавшие даже в жилища людей, вступая в близкие отношения с ними и с домашними животными.
