Лев Князев - Лицо бездны
- Серегин, - заместитель положил на стол перед начальникам листок радиограммы. - Вот он прислал три дня назад, после выхода из Южного...
ЗАГРУЖЕН НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНО... СНИЗИЛО ОСТОЙЧИВОСТЬ... СЛЕДУЮЩИЙ РЕЙС ПРОШУ ПРИНЯТЬ МЕРЫ ПЛОТНОЙ УКЛАДКИ ЛЕСА... - прочел Юрьев.
- Вы мне говорили об этой радиограмме? - поднял он глаза на заместителя.
- Разумеется, еще до диспетчерской.
- Так... - Юрьев и сам уже вспомнил, что разговор насчет плохой загрузки возникал. И не первый раз. И не только на этом "Большекаменске". Но жалобы шли, начальник порта получал из управления строгие внушения, а далее все продолжалось привычным порядком. Как-то само собой возникло и жило подспудно мнение, что поскольку баржи строили японцы, то они наверняка сделаны с большим запасом остойчивости. Как говорят на флоте, с "поправкой на дурака". Потому и не тревожились особенно. И пока - проходило.
- Но что же с ними могло случиться, Виктор Михайлович, - спросил Юрьев, вышагивая по кабинету и снова обкусывая ноготь мизинца. Ноготь, кстати, отрастил он не пижонства ради, а для дела. Юрьев и во внеслужебное время слыл отличным мужиком, мог принять и проводить гостей по высшему разряду, умел спеть в компании под собственный аккомпанемент на гитаре - вот здесь-то и употреблялся ноготь вместо медиатора. - Не перевернулись же они, черт возьми, как тот "Тикси"! (Теплоход Дальневосточного пароходства. Погиб в -1967 году в Тихом океане вместе с экипажем.) - воскликнул он наконец в сердцах.
- Будем надеяться, - сказал заместитель, думая об этой трагической возможности.
В адрес всех судов, находящихся в районе предполагаемой аварии "Большекаменска" полетели радиограммы с приказом произвести радиопоиск и визуальное наблюдение за морем.
В день, когда радиограммы ринулись в эфир, Люся Щелгунова, та самая радистка, что не сообщила вовремя об отсутствии связи, под строгим секретом рассказала о начавшемся поиске своей приятельнице Кларе, служившей в отделе судоремонта. Молодые женщины стояли в очереди в управленческой столовой самообслуживания. Люся нашептывала новость, осторожно поводя по сторонам - не подслушивают ли? - круглыми, с ободками, как у курочки, глазами.
- Ой, ты знаешь, шеф мой мечет громы и молнии, хорошо если ничего страшного не случилось с бэбээской, там же наша Маринка пошла буфетчицей, ну, та, которая с Вовкой из Службы, и Макс Ковалев там третий механик, помнишь, перед Новым годом приезжал в управу по квартирному вопросу? Такой черненький, ничего себе, еще принес девчонкам коробку японских конфет, не жлоб, молодчина.
- Сколько времени их нет на связи? - строго прервала Клара.
- 36 часов, я же сказала!
- Интересные дела! - хмыкнула Клара, смерив подругу осуждающим взглядом, чего же раньше-то не хватились?
- А я знаю? - горячо зашептала Люся на ухо подружке. - Я же записала в журнале по вахте, а Лизавета не доложила шефу, что они не вышли в эфир. Она, видите ли, "не придала значения"! Пустила слезу, мол, у меня ребенок температурит, лекарств в аптеке нет и так далее...
- Короче, ни ты, ни она не виноваты, - хмыкнула Клара. - Так у нас все идет колесом: пароходы переворачиваются, горят, выскакивают на мель - и спросить не с кого. В отделе моем ребята инженеры подсчитали, что во время войны Микадо потопил меньше дальневосточников, чем в мирное время мы сами, своими дурными руками. - Снова наклоняясь, она понизила голос. - Бардак-с в Системе, снизу доверху, как говорят наши мальчики, довела страну великая руководящая сила. Подай мне компот, пожалуйста.
- Стоп, стоп, обожди, ребята, - твердил себе Максим, пытаясь унять сотрясавшую тело дрожь. - Если умереть, так не со страха. Живой я? Живой. Воздух есть? Вот он, кругом меня. И шпили артикапла еще в гнездах, держат буксир в корме этой посудины, а она никогда не утонет, это уж на сто двадцать процентов. Чего это я дрожу? Ну, случилось. Парням - конец, плавают здесь, рядом. Темно. Страшно. Перестань дрожать! - крикнул он. - Аллен Бомбар сказал: Моряки, вас губит не Бездна, а страх. Точно. Так и свихнуться недолго. "Маму" закричал, видите ли! Мама, дружок, свое для тебя сделала, теперь ты трудись для нее, понял?
Он с трудом поднялся, подсвечивая фонариком, дошел до двери в ЦПУ. Ручка была глубоко в воде. Поежившись, он стянул с себя робу, размотал тряпки, попробовал ступней ледяную воду и, не раздумывая более, погрузился с головой. Нащупал ручку, потянул - она не поддалась. Вынырнул, хватил воздуха - и погрузившись снова рванул, что было силы. Стальная ручка обломилась... "Ай да я!" - угрюмо подумал он, отбросив булькнувший обломок. Дрожа всем телом, оделся, обмотался ветошью. Дверь в мастерскую электрика оказалась доступнее. Он порыскал среди рассыпанных инструментов и приборов, обнаружил еще один фонарик. Потом прошелся по тесному пространству своего отсека, прикрутил пробку топливного танка и приемные клапана кингстонов, через которые быстро уходил воздух. Теперь согреться. Он сильно закрутил руками, словно хотел вылететь из стальной могилы. Десять, двадцать, сто, двести раз... В ту и другую сторону. Уронил уставшие руки, потом ожесточенно, с напряжением закрутил ими в обратную сторону. Досчитал до трехсот, взмок, как после хорошей пробежки. Утер пот со лба, отдышался. Теперь - приседания. Десять - тридцать сто. Достаточно для первого раза. Долго поправлял размотавшиеся тряпки. "Так, хорошо. Буду делать зарядку через каждые три часа", - сказал он в темноту. Звуки упали, словно камни в трясину. В ответ дохнуло глубоким холодом. Ему снова стало жутко. И тотчас в ушах заплескала вода. Там, поверх днища, и внизу. Вода вытесняет, сжимает воздух и поднимается все выше. Воздух все плотнее, и дыхание его стало чаше.
Сколько я продержусь? Он включил фонарик - был девятый час. Четверть девятого утра. Теперь я уже сменился бы с вахты и побыл под горячим душем. Потом позавтракал. Маринка поворчала бы, что тянутся эти черти - вахтенные, но, так, больше для виду - она добрячка. Подала бы селедку и отварную картошку, в понедельник это дают на всем флоте от Белого моря до Тихого океана...И ненароком задела бы меня, наклоняясь над столом. Все, Маринка, с этим покончено, извини, у меня другая... Он спохватился, что думает о Маринке, как о живой, а она теперь там, за переборкой. И проснуться, наверное, не успела. Проклятая коробка! Кто же знал, что все так будет! - заскрипел он зубами.
Но есть совсем не хочется. Он потянулся к перевернутому ящику, при свете фонаря раскрыл журнал, глянул на часы и стал писать.
"8-20. Вода прибывает. Не страшно, знаю, помощь придет..."
Он перестал писать, застыл, вслушиваясь в хлюпающие звуки внизу, сбоку, вверху. И какие-то странные, глухие постукивания у борта. Передернул плечами. А что если кто-то еще остался жив? Не в каютах, а там, на поверхности, на днище? Мог же Лешка выпрыгнуть, когда баржа повалилась? И ухватиться в воде за бревно. Десять тысяч кубиков развалились там, на поверхности океана, не хуже, чем во время лесосплава, почему бы не ухватиться? Да и шлюпки наверняка вынырнули, сорвались с кильблоков, они же с воздушными ящиками! Кто-то мог влезть в них, и сейчас мерзнет там, как я, и ждет помощи. Но там светло, там уже утро! - Отшвырнув журнал, Maксим метнул лучом фонарика по борту. Овал света, прыгая, скользил по решетке шпангоутов. Порыскав светом, Максим обнаружил торчавший из-под воздушной трубки гаечный ключ, схватил его и ожесточенно застучал по стальной обшивке.
- Эй, кто там живой! - закричал он изо всех сил.
Прислушался. И не веря еще себе, с обвально нахлынувшей радостью услышал, как что-то корябнуло там, вверху, по днищу, потом раздались три глухих стука. И еще три после паузы. Снова царапнуло - и еще стук, ритмичный, зовущий.
- Есть! Есть живые! - Он стал бить ключом изо всей силы, высекая искры. Ударился больно пальцами, торопливо приложил ушиб к губам, застучал еще и еще.
В ответ снова поскребли и легонько, ритмично стукнули три, потом четыре раза. Он напряг слух, но не уловил человеческого крика. Ничего, ничего, крик он может и не услышать, там ветер, волны, какой уж там человеческий крик. Но главное - они живы, я не один? Кто же там? На вахте на мостике был чиф, Леха, Алексей Александрович Исакин, хоть и старпом, но молодой еще парняга, крепкий, нет и тридцати, такой вынырнет, ухватится! И с ним, кажется, Коля Панин. Да, Панин, матрос, ему нет и двадцати трех, но прошел огни и воды в Афгане, крепкий, как мореный дуб, такого сразу не угробишь, нет, ребята, шалишь! А может, и начальник рации с ними? Еще бы Петр Сергеич спасся, вот бы дело. У него две дочки, одна невеста, другая - лет на десять моложе. У чифа - дочь, у Панина - не знаю, есть ли кто. Наверняка есть девчонка, если не здесь, то на Западе. Хотя что мне за дело до его девчонки, пусть мы спасемся, а там все будет как надо. И жены, и невесты найдутся... Да, Леха должен спастись, подумал он. Взял и выскочил, это же не из машины. Так что Леха жив. Не холодно тебе, Леха, там, наверху? А Коля - с тобой? Ниче, ребята, сдюжим, как говорил мой дед... Мне здесь полегче, нет ветра, зато и свету нет. Сдюжим, ребята, не боись! Спасались же моряки в конвойных рейсах? Торпеда шарахала в борт, или бомба разламывала пароход напополам и все оказывались в ледяной каше. По часу плавали, пока подберут, ничего, терпели. Вы же на шлюпке. А я так и вовсе в уютной квартире, ни ветерка!
