Лев Гумилев - Зигзаг истории
Таким образом, в VII в. в Нижнем Поволжье создались оптимальные условия для этногенеза: разнохарактерные ландшафты в тесном сочетании, соответствующие им хозяйственные уклады, сосуществование этнических субстратов, относящихся к единому (евразийскому) суперэтносу, и импорт пассионарности, позволивший оформить этническое разнообразие в социальную систему. Эта последняя была достаточно эластичной, чтобы вошедшие в нее этносы стали субэтносами хазарского этноса, унаследовавшего название от предков.
Вот почему М. И. Артамонов сомневался в достоверности армянских хроник, упоминавших хазар в III в. н. э.. [3, с. 116] Этноним был тот же, но этнос другой, а это бывает часто.
Фаза этнического подъема заняла около 150 лет — с середины VII до конца VIII в. За это время хазары шли от успеха к успеху и весьма удачно находили контакты с соседями. Однако характер этих контактов был различен, что и повело к смещению нормальной кривой этногенеза, вследствие чего акматическая фаза не наступила. Поэтому обратим внимание и на соседей хазар, но сначала напомним, что в III–V вв. хазарский этнос находился в фазе гомеостаза. Производительные силы его были стабильны, а общество пребывало в первобытнообщинной формации с устоявшимися производственными отношениями.
Зато соседи хазар развивались бурно. Византия и Древняя Русь росли мучительно, но неуклонно; сасанидский Иран терял потенцию роста за счет упрощения системы, что вело к усилению государственной власти в ущерб общественным группировкам.
Восточные народы — гунны, пришедшие в Европу, проиграли войну с аборигенами: германцами на западе и болгарами на востоке, после чего потеряли политическое и этническое значение. Судьба гуннов — яркий пример того, что любой этнический процесс может быть нарушен политическими коллизиями, которые невозможно предугадать. Гунны могли бы выиграть битву с гепидами при Недао в 453 г. и разгромить сарагуров (болгар) в 453 г. Тогда в Восточной Европе уже в V в. создалось бы сильное государство. Но так как этого не случилось, то многочисленные местные этносы вернули себе самостоятельность.
Второй азиатский этнос, попавший в Европу — авары (обры) — в 630 г. утеряли свои позиции в Причерноморье вследствие конфликта с болгарами-кутургурами, населявшими степи от Дона до Карпат. Авары сосредоточили свои усилия на борьбе с греками и франками и угнетении славян-дулебов, населявших Волынь. В начале IX в. авары потерпели поражение от франков, но сохранили самостоятельность и удержали территорию восточнее Дуная до прихода венгров, которых встретили как родных, и вскоре объединились с ними в один этнос. Аварский каганат, последний осколок древнего Турана, перестал существовать в начале X в.
Соседи хазар в VII–VIII вв
Гуннская трагедия оставила след на этнической карте Восточной Европы. Болгар-сарагуров потеснил другой азиатский народ — сабиры или савиры, частью проникшие в Закавказье, а частью осевшие в Понтийской Скифии…, «до Рипейских гор, из которых вытекает Танаис». [3, с. 651] Савиры были выходцами из Западной Сибири и, видимо, принадлежали к угорской или южной ветви самодийской группы. Западные племена их ославянились, но сохранили древний этноним — северяне. С хазарами они не граничили и, кажется, не общались, как это делали другие соседние этносы.
Не только маленькая группа алтайских монголоидных тюркютов[прим. 5], но и вассалы, сопутствовавшие им в походах, вошли в состав хазарского этноса в течение VII–VIII вв. Одни из них ассимилировались, другие сохранили свой этнический облик Так, барсилов авторы X в. перестали отличать от хазар, а печенеги, до IX в. приходившие в Хазарию с востока как друзья и союзники, с хазарами не смешались,, [17]. [18] [24] Очевидно, кочевой быт привлекал их больше, чем оседлая жизнь хазар. Но дружбе это не мешало. Хазар, барсилов, тюркютов, телесцев, печенегов связывала не общность быта, нравов, культуры и языка, а общность исторической судьбы: наличие общих врагов и единство политических задач, основной из коих было не погибнуть, а уцелеть. И до начала IX в. хазары справлялись с этой задачей блестяще именно потому, что они не были одиноки.
Хазария возглавила силы сопротивления и, благодаря этому, расширила сферу своего влияния до Крыма и Аральского моря, до Кубани и Оки, до Десны и Сакмары. Но в такой этнической пестроте для государственной системы часто таится опасность.
Гузы на востоке, мадьяры на севере, аланы и булгары (черные) на западе не всегда были друзьями хазар. Но поскольку эти этносы входили в систему единого евразийского суперэтноса, межплеменные столкновения не переходили ни в истребительные, ни в завоевательные войны. Все эти этносы жили натуральным хозяйством, которое всегда тесно связано с природными особенностями вмещающих ландшафтов. Гузы привыкли к сухим степям и полупустыням, где снежный покров тонок и не препятствует круглогодовому кочеванию. Но эти степи были не нужны уграм, населявшим лесостепную полосу западной Евразии, и аланам, обитавшим в роскошных злаковых степях между Кубанью и Доном. Там зимой выпадает много снега, следовательно, необходимы заготовки сена для скота; значит, кочевой быт невозможен; скотоводство должно быть отгонным.
Условные обозначения
Рис. 2. Хазарский каганат в X в. Цифрами обозначены государства Закавказья: 1 — Серир, 2 — Савиры, 3 — Ширван, 4 — Албания, 5 — Табарсаран, 6 — Эгриси, 7 — Лазика, 8 — Иберия, 9 — Армения, 10 — Картли, 11 — Кахетия, 12 — Лакз, 13 — Гунны
Но никому из перечисленных этносов не были нужны поймы рек, заселенные хазарами, равно как и хазарам нечего было делать в степях и окаймляющих их лесах. Поэтому они спокойно смотрели на то, как в лесной полосе западной Евразии распространялся новый этнос — славяне: вятичи и радимичи, а в среднем Поднепровье другая группа славян постепенно ассимилировала россомонов и савиров, преобразовав их в полян и северян. Каждый из этих этносов обрел свою экологическую нишу, а потому и конфликты между ними могли определяться только колебаниями пассионарности.
К счастью для всех перечисленных этносов, в этом отношении и в VIII в. было благополучно. Аланы, потомки страшных своей жестокостью сарматов, которые в III в. до н. э. физически истребляли скифов, а парфянам подарили вождя с дружиной (250 г. до н. э.), за тысячу лет превратились в культурный, трудолюбивый и спокойный этнос, лишенный наклонностей к агрессии. Этому превращению способствовало и то, что наиболее активная и неукротимая часть алан ушла после 371 г. в Испанию, чтобы избежать подчинения гуннам. А как мы знаем, пассионарность — признак наследственный. Следовательно, потомков пассионарных аланов следует искать в Кастилии, а не на Северном Кавказе.
Угры, в том числе мадьяры — этнос очень древний, получивший дополнительную инъекцию пассионарности во II–V вв. от хуннов[прим. 6]. Наименее пассионарны были гузы, сумевшие уберечь независимость и от гуннов и от тюркютов.
Византийский этнос не имел предков. Это, конечно, не означает, что люди, его составлявшие, не произошли от питекантропов, но этнос — не поголовье людей, а динамическая система, возникающая в историческом времени, при наличии пассионарного толчка, как необходимого компонента при пусковом моменте этногенеза, процесса, ломающего старую культуру.
В Средиземноморье в древности существовала единая эллинистическая культура, включившая в себя в процессе развития Лациум и финикийские города. В этническом аспекте она напоминает западноевропейскую, потому что основное эллинское ядро не исчерпывает всех вариантов разносторонней эллинистической культуры. Конечно, Рим, Карфаген, Пелла имели свои локальные особенности и представляли собой самостоятельные этносы, но в суперэтническом смысле входили в широкий крут эллинистической культуры. Впрочем, это не ново, но для нас важно как отправная точка. Римское господство способствовало этнической нивеляции, а уравнение греческого языка с латинским привело к тому, что почти все население Средиземноморья слилось в один этнос. Но в I в. н. э. в Римской империи появились новые люди, образовавшие в последующие два века новую целостность. Уже в начале своего появления они противопоставили себя «языцам», то есть всем остальным, и действительно вьщелились из их числа, конечно не по анатомическим или физиологическим признакам, но по характеру поведения. Они иначе развлекались, иначе относились друг к другу, иначе думали и ставили себе в жизни цели, казавшиеся их современникам бессмысленными. Эллинистическому миру был чужд аскетизм, новые люди создали Фиваиду; греки и сирийцы проводили вечера в театрах и любовались «пляской осы» (древний стриптиз), а эти собирались для бесед и тихо расходились по домам; своих богов эллины и римляне уже несколько веков считали литературными образами, сохранив культ как государственную традицию, а в быту ограничиваясь многочисленными приметами, новые же проповедники и неофиты с полной убежденностью считали реальностью инобытие и готовились к загробной жизни. Относясь лояльно к римскому правительству, они отказывались признавать его божественную природу и поклоняться статуям императоров, хотя это стоило им жизни. Эти нюансы поведения структуры общества не ломали, но из этнической целостности новые люди выпадали и вызывали жгучую ненависть у городских низов, требовавших их уничтожения. Считать, что причиной возникшей неприязни была разница в убеждениях, неправильно, ибо у необразованных язычников в это время никаких стойких убеждений не было, а у людей нового склада они были многообразны. Но почему-то с Митрой, Исидой, Кибелой, Гелиосом эллины и римляне не ссорились, делая исключение только для Христа. Очевидно, что вынести за скобки следует не идеологический или политический признак, а этологический, т. е. поведенческий, который для эллинистической культуры был действительно новым и непривычным. Впрочем, он был также чужд иудеям, которые, отнюдь не сливаясь с римлянами и греками, гонениям за веру не подвергались.
