Андрей Зализняк - Новгородская Русь по берестяным грамотам
А берестяные грамоты оказались прямой противоположностью. Это записки, касающиеся ровно той части древней жизни, которая всегда скрывалась официальной литературой, всегда считалась недостойной фиксации. Это простейшие записки внутри семьи или от хозяина дома к домочадцам, или к зависящим от него людям, которые живут на его усадьбе, или ремесленникам, которым он заказывает изготовить какие-то предметы или что-то продать, что-то купить. Т. е. обстоятельства текущей жизни являются главным содержанием этих писем. Кроме того, это обстоятельства семейной жизни, отношения между людьми, ссоры, угрозы, судебные дела и т. д. — все то, что занимало людей на уровне ежедневного существования, а не на уровне официально-праздничного бытия.
Поэтому при огромной массе литературы в чисто физическом измерении, десятки и сотни тысяч документов, по этой части не было почти ничего. И тут идут документы один за другим, которые открывают именно эту сферу, причем в очень живой драматической форме, непосредственно с именами людей, с отношениями, которые там открываются, XI–XIV вв.
Лучше я вам зачитаю, конечно, в переводе некоторые тексты, которые дадут вам представление о том, что примерно бывает. Например, грамота “От Гюргия к отцу и к матери. Продавши двор, идите сюда в Смоленск или в Киев”. Из этого ясно, что эта грамота пришла или из Смоленска или из Киева, т. е. с достаточно большого расстояния. От Киева это 900 км, так что вы понимаете, что тогдашняя почта не так плохо работала. Разумеется, это не была почта в нашем смысле, ясно, что это посылалось с оказией, с какими-то людьми, которые едут в соответствующее место. “Дешев здесь хлеб”. В Новгороде это было как раз одно из голодных лет, о чем мы много знаем из Новгородской летописи. “Если же не пойдете, то пришлите мне грамоту, как вы живы-здоровы”. Вот очень типичный текст.
Еще текст немного подлиннее. “Поклон от Домажира Якову. Я слышу, что ты говоришь. Если она тебе не угодна, то отошли сестру ко мне”. Из этого мы извлекаем понимание того, что пишет человек — брат этой сестры ее мужу, прослышав про то, что в этой семье какие-то нелады. “Я в прошлом году ее наделил [т. е. выделил ей какое-то имущество в надел] и теперь бы я ее надел и послал. А теперь я слышу, что сестра больна. Если ее Бог приберет, то пришли сына ко мне, пусть он побудет у меня за сына, и я им утешусь, а потом отошлю обратно в город. Если же не исполнишь того, то я предам тебя Святой Богородице, перед которой ты приносил клятву”. Вот текст, пожалуй, подлиннее, превосходящий среднюю длину, но очень выразительный.
Бывают самые разные вещи. Еще письмо к брату XIII в. “Поклон от Данила брату Игнату. Брат, позаботься обо мне, хожу ведь голый, ни плаща, ни иного чего”. Т. е. казалось бы, он действительно совсем жалкий и нищий. Но из следующей фразы ясно, что, на самом деле, он не такой уж крайне обездоленный. “Пришли же буро-красный плащ [модный, очевидно], а я здесь деньги отдам. Да скинь, сколько дашь за сукно. А госпожа мне ничего не пожаловала. Умилосердись же, брат, дай мне место на задах [на задах деревни, очевидно], не на чем кормиться. И кланяюсь тебе”.
Можно много чего другого прочитать. Пожалуй, еще одно письмо, которое производит сильное впечатление тем, что содержание его самое что ни на есть банальное — рубль ему надо отдать. Правда, рубль — это сумма не такая, как сейчас. Древний рубль весил основательно. Но, тем не менее, речь идет всего лишь об этом. Вот как он сумел это написать. “От Жилы к Чудину”. Вот этот Жила к этому Чудину, который не хочет отдавать этот рубль. Текст совершенно спартанский. “Дай Ондрею рубль. Если же не дашь, то сколько сраму ни заставит Ондрей меня принять из-за этого рубля, он весь твой”. Каково, а? Нельзя сказать, чтобы все письма были так замечательно построены, но такие вполне встречаются. Действительно человек писал и с чувством, и с умением. Надо сказать, что писали старательно.
Это хоть и записки с нашей точки зрения, но представление древнерусского человека о том, что такое “писать”, было гораздо более серьезным, чем сейчас. Сейчас нам кажется, что это одна из самых простых бытовых акций: чиркнул, бросил. Древнее писание было гораздо более связано с понятием сакрального, с понятием священной акции. Многие письма начинаются со знака креста. Мы долгое время не могли разгадать, что значит этот знак креста в начале письма. Пытались даже думать, что, может быть, это иероглиф, заменяющий слово “поклон”, — так встретились письма, где есть и “поклон” и крест. Кроме того, встретились грамоты, которые вообще не письма, а крест есть. Например, список долгов.
Постепенно вырисовалась правда, которая состоит в том, что этот крест есть не что иное, как письменный аналог крестного знамени, которым осенял себя охотник, отправляющийся на охоту, человек, отправляющийся в длинную дорогу, на опасное приключение и т. д. Примерно так же относился к делу человек, который брал кусок бересты, вы видите, такого небольшого размера, брал писало и начинал записывать свои две-три строчки. Потом ставил знак креста. И это сильно отражается на том, что сами тексты написаны очень аккуратно, как правило, без ошибок. И об этом отдельный разговор. С ошибками или без ошибок — была большая проблема для нас, лингвистов. Но сейчас мы знаем, что без ошибок. И в результате иногда получались почти шедевры русского текста.
Любопытное отклонение состоит в том, что все-таки есть некоторые более длинные письма, нарушающие принцип лаконизма. Это, как правило, женские письма. Они в иной тональности, и нет ограничения на кратчайший объем. Надо сказать, что сам факт, что какие-то письма написаны женщинами, был чудовищным сюрпризом для историков. Представить себе, что была хотя бы одна женщина, не княгиня, а просто новгородская жительница, которая умела писать, совершенно не входило в традиционные представления историков.
Вообще, историки, конечно, необычайно много нового из всего этого узнали, и картина в целом вырисовывалась (у нас нет времени долго об этом говорить), что древний Новгород был примерно таким же обществом, как, скажем, Скандинавия того же времени, Германия и т. д., и вовсе не похожа на “темную” Русь XVI–XVIII вв. Московского царства, где была полная безграмотность, где никто, кроме попов (да и то не всех) не умел ни читать, ни писать и т. д. А уж про женщин нельзя было даже допустить мысли, чтобы кто-нибудь из них знал хотя бы одну букву.
И вдруг мы находим письма, которые написаны от имени женщин, одно, другое, третье и т. д., сейчас их накопилось уже очень много. Кроме того, письма, написанные и адресованные женщинам: к матери, к тетке, к сестре и т. д. Конечно, первое представление было — ну, подумаешь, написано, допустим, к матери, она должна пойти к грамотному человеку, он ей прочтет. И, наоборот, если написано от лица матери, она ходила к площадному писцу, платила ему деньги, он писал. По самым разным признакам выяснилось, что в ряде случаев эта гипотеза никак пройти не может. Я не буду вам рассказывать все аргументы, у нас нет времени на детали. Например, некоторые письма имеют безусловно секретное содержание, в них содержится тайна. Одно это уже исключает то, что можно было пойти к площадному писцу, и его ему диктовать. И кое-какие другие свидетельства показывают, что большинство писем написаны собственноручно их автором. Так что сейчас мы совершенно точно знаем, что значительная часть женщин и читать, и писать умела.
Правда, имеется одно обстоятельство, не красящее нашу русскую историю. Процент грамотных женщин от XII в. к XV в. не увеличивается, а падает. Это сейчас совершенно точно установлено. Письма XII в. вообще в самых разных отношениях отражают общество более свободное, с большим развитием, в частности, женского участия, чем общество ближе к нашему времени. Не буду в это вдаваться, это для историков, не для лингвистов, но этот факт вытекает из берестяных грамот совершенно ясно.
Кое-какие из древних, конца XI — начала XII вв., женских писем я вам прочту, они действительно того стоят. Вот пишет сестра к брату. “От Нежки к Завиду. Почему ты не присылаешь то, что я тебе дала выковать?” Речь идет о ковке, но ювелирной, мелкой, не о ковке лошадей, а о выковывании мелких украшений. “Я дала тебе, а не Нежате”. Нежата, как мы узнаем из контекста, — это еще брат, т. е. второй брат, третий из этих детей. “Если я что-нибудь должна, то посылай отрока”. Т. е. судебного исполнителя. По-видимому, это сарказм, что “хоть я тебе и сестра, а можешь тогда посылать на меня казенного человека, если ты действительно считаешь, что я тебе какой-нибудь долг не отдала”. “Ты дал мне полотнишко. Если поэтому не отдаешь [имеется в виду: “то, что я тебе дала выковать”], то извести меня. А я вам не сестра, раз вы так поступаете, не исполняете для меня ничего”. Заметьте, эта формула — “а я вам не сестра” — это древняя архаичная дохристианская формула отречения от своего рода, это чудовищной силы клятва, это не просто словесность, как сейчас кажется. Это на самом деле огромная угроза. Она встретилась не только в этом письме, но еще в одном очень интересном женском письме, чуть более позднего времени. А дальше, поскольку она, Нежка, заинтересована в том, чтобы дело было сделано, письмо кончается все-таки на совершенно деловой ноте. “Так вкуй же отданный тебе металл в три колтка, его как раз четыре золотника в тех двух кольцах”, из чего узнается, что она отдала свои кольца для переплавки, чтобы вместо колец тот изготовил ей колтки, наушные цыганские серьги.
