Сергей Утченко - Цицерон и его время
В средние века — хотя мы и не разделяем когда–то столь распространенного и тривиального представления об этом периоде европейской истории как о времени господства духовного варварства, мертвящей схоластики и общего упадка культуры — античная традиция на какой–то срок была почти заглохшей, ушедшей в «подтекст», во всяком случае «античность» не была ни образцом, ни эталоном, ни «властительницей дум» мыслящих людей эпохи. Этот факт не требует, на наш взгляд, хвалы или порицания, оценки «хорошо» или «плохо», он вообще не требует примитивно–оценочного вывода. Дело в том, что каждая историческая эпоха, а быть может, и каждое поколение в силу целого ряда обстоятельств и «стимулов» имеют свои излюбленные прототипы, свои образцы и эталоны, свою собственную «систему ценностей». И что бывает близким, волнующим, захватывающим для людей одной эпохи, то может совсем не найти отзвука, не затронуть чувств и интересов живущих в другую эпоху. Вместе с тем не следует забывать, что античная традиция полностью никогда не прерывалась, более того, она дошла до нас — за исключением памятников эпиграфических и папирологических — именно в средневековых (как правило, монастырских) рукописях (кодексах).
Эпоха Возрождения создала культ античности. Этот культ возник первоначально в Италии, стране, где античные памятники находились, так сказать, под рукой. Здесь же рано сложилось ощущение идейного родства с мировоззрением античного человека. Гуманизм был лозунгом и идеологией молодой, полной жизненных сил буржуазии, выступавшей против феодальной иерархии, властей и церкви, против канонов и догматизма, за свободу критики, исследования, творчества, за свободную и полноценную личность.
Страстное увлечение античностью в мыслящих, интеллигентных кругах общества становится повсеместным. Латинский язык знают лучше, чем итальянский, на коллекционирование античных рукописей и произведений искусства тратятся огромные состояния. Данте, про которого Энгельс говорил, что он последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт нового времени», выбирает своим проводником по подземному царству, как известно, Вергилия. Петрарка — страстный почитатель античности и коллекционер. Дело доходит порой до прямого обожествления античных деятелей и мыслителей. Так, например, существовали такие сообщества почитателей Платона, члены которых именовали себя — с определенным вызовом! — братьями «во Платоне».
Изучение античности в то время носит весьма специфический характер. Основной заслугой ученых Возрождения можно, пожалуй, считать развитие экзегезы, т.е. филологической критики и толкования текстов древних авторов. На этой основе производится исправление и издание рукописей, что же касается исторического исследования и исторической критики, и то и другое фактически отсутствует: все, что говорилось древними авторами, безоговорочно принимается на веру. Поэтому исторические работы того времени сводятся по существу к пересказу этих авторов без тени критического к ним отношения.
Впервые критическая мысль, примененная к изучению прошлого, пробивает себе дорогу в канун так называемого второго Возрождения. Здесь прежде всего следует упомянуть имя недостаточно оцененного как в свое, так и в более позднее время выдающегося итальянского историка и мыслителя Джанбаттиста Вико. В своем замечательном труде «Основания новой науки об общей природе наций» (1725 г.) он выступает сторонником сравнительно–исторического метода. С его точки зрения, все народы проходят одинаковые стадии развития. Человеческое общество подобно человеческому организму: оно знает свои периоды детства, юности, зрелости и в конечном счете старости. Что касается понимания исторического процесса в целом, то Вико, пожалуй, можно назвать предшественником современных теорий циклизма. Применяя свои общетеоретические воззрения к римской истории, Вико выносил первые четыре века существования Рима за пределы истории, как таковой, считая их легендарными («эпоха героев»).
Если у Вико сомнение в достоверности этих ранних периодов вытекало из его общей схемы исторического процесса, то у некоторых французских ученых XVIII в. оно оказалось следствием критического анализа текста древних авторов, анализа, уже выходящего за пределы чисто филологической критики. Таковы были, например, сомнения и скептические замечания, высказанные в свое время автором одного из ранних энциклопедических словарей, Пьером Бейлем, по поводу римских царей и древнейших римских учреждений. Но пожалуй, в годы, предшествовавшие новому Возрождению, критическое отношение к ранней римской истории проявилось с наибольшей яркостью и вместе с тем с наибольшей убедительностью в труде Луи де Бофора «Диссертация о недостоверности первых пяти веков римской истории» (1738 г.). В своем исследовании Бофор уже совершенно конкретно останавливается на анализе источников, в первую очередь на материале Тита Ливия, вскрывая в его повествовании ряд неточностей, натяжек, противоречий. На основе подобного анализа Бофор приходит к выводу об искаженности римской исторической традиции в интересах старинных, знатных римских родов под влиянием семейных хроник и преданий. Труд Бофора характерен своей скептической направленностью; его наиболее слабая сторона в том, что автор не дает никаких позитивных выводов.
Так называемое второе Возрождение относится к последней трети XVIII и к началу XIX в. Оно связано прежде всего с Великой Французской революцией, с ее подготовкой и ее итогами. Этими последними, пожалуй, и объясняется тот факт, что новое Возрождение античности нашло благодатную почву в Германии — стране, воспрянувшей после краха наполеоновской империи к новой жизни и к политической активности, в стране, где поклонение классической древности сочеталось с господством романтизма, иными словами, в стране Гёте и Шиллера, Гофмана и Тика, Фридриха Августа Вольфа и Нибура.
Переворот, произведенный Нибуром в развитии исторической науки, — а с нашей точки зрения, его научная деятельность заслуживает именно такой бескомпромиссной оценки — был в значительной мере подготовлен определенными успехами в изучении античности за годы нового Возрождения. Именно за эти годы слепое, безоговорочное восхищение «всем античным» сменилось научно–познавательным интересом, научная критика вышла за пределы экзегезы и зародился историко–критический метод. Наиболее выдающимся представителем этого направления в историографии, причем в его конструктивном варианте, и был Бартольд Георг Нибур (1776 — 1831 гг.).
Нибур родился в Копенгагене, жил в Дании и Германии. Он рос в то самое время, когда Клопшток, Лессинг и Гердер находились в зените своей славы, а молодой Гёте становился уже властителем дум нового поколения. Однако жизнь Нибура сложилась так, что он не стал ни писателем, ни профессиональным историком. Долгие годы он работал в финансовом ведомстве, был прусским посланником в Риме и только последние шесть лет своей жизни смог полностью посвятить научной и преподавательской деятельности (профессор Боннского университета). Основные труды Нибура — «Римская история» и «Малые произведения».
Нибур как бы замыкает всей своей деятельностью эпоху второго Возрождения. Его по праву считают родоначальником нового исследовательского метода в историографии. Признание заслуг Нибура существует не только в буржуазной науке — широко известно весьма положительное отношение к нему Фридриха Энгельса, который, занимаясь проблемами римской истории, частично присоединялся к выводам Нибура, частично отвергал их и полемизировал с ними.
Выдающаяся научная заслуга Нибура на самом деле состоит не только и даже не столько в искусном применении критического метода, сколько в стремлении к творческой реконструкции истории. «Мы стремимся к позитивному знанию» (Wir streben nach positiver Einsicht), — неоднократно подчеркивал он. Подобное стремление в корне отличает его (и используемые им приемы исследования) от скептиков типа Бофора. Тонкая интуиция, блестящее знание материала и не менее блестящая филологическая подготовка привели Нибура на этом пути к ряду выдающихся успехов. Многие ключевые проблемы ранней римской истории — основание Рима, вопрос о родовом строе, происхождение плебеев — были освещены им по–новому. Мы не будем сейчас останавливаться на взглядах Нибура и разборе его гипотез — это будет сделано ниже, — в данный момент важно лишь подчеркнуть принципиальное значение его научной деятельности.
Можно без преувеличения сказать, что после Нибура и благодаря Нибуру изучение римской истории, в особенности ее раннего периода, становится «опытным полем», лабораторией исторической мысли. Возникает множество всяких теорий, гипотез, концепций, спекуляций. Однако ближайшие последователи Нибура очень скоро отошли от своего гениального учителя в самом главном. Сохранив его научно–критический метод и даже кое в чем его усовершенствовав, они вместе с тем отказались от Нибурова стремления к «позитивному знанию» и придали своей критике односторонне разрушительный, деструктивный характер. Таковой уже была деятельность Альберта Швеглера (1819 — 1857 гг.), ближайшего, по общепринятому мнению, продолжателя Нибура.
