Венди Голдман - Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий
Решающим фактором распространения террора на заводах и в профсоюзах стала социальная напряженность, возникшая в ходе индустриализации. Простые рабочие, начальники цехов, местные партийные руководители и профсоюзные лидеры перенимали лозунги репрессий и часто использовали их друг против друга, компенсируя этим свое недовольство, снимая с себя вину за трудноразрешимые проблемы на производстве, выдвигая на передний план решение своих личных задач. Партийное и профсоюзное руководство активно поддерживало рабочих и членов профсоюзов в их нападках — с целью устранить продажных, разложившихся чиновников. Призывы к репрессиям тесно переплетались с призывами к демократии. Внешне эти два явления резко противоречили друг другу Что могло быть общего между доносами, шпиономанией, страхами, массовыми арестами, показательными судебными процессами, казнями и тайным голосованием, новыми выборами, ответственностью официальных лиц и восстановлением демократии снизу? Книга «Террор и демократия в эпоху Сталина» исследует этот парадокс и возникающие в связи с этим волнующие вопросы об участии масс и поддержке ими репрессий.
Террор был не просто прицельным ударом «сверху», направленным на уничтожение оппозиционеров и явных врагов. Он сеял массовую панику, которая основательно изменила характер взаимоотношений во всех учреждениях и на всех рабочих местах; он обусловил возникновение новых концепций и новых формулировок: «разоблачение врагов», «подавление критики снизу», «мародерство», «семейственность», «подхалимство» и «лизоблюдство», что дало рабочим и служащим новые средства для реализации собственных интересов. ВЦСПС, профсоюзные организации и заводские парткомы участвовали в процессе взаимного «самоуничтожения», с энтузиазмом обвиняя и осуждая друг друга во время разоблачений и увольнений, превратившихся в своеобразный ритуал. Инициаторы чисток часто становились жертвами тех процессов, которые они сами спровоцировали. Члены профсоюзов и местных партийных организаций часто содействовали собственной гибели.
Эта внутренняя движущая сила со своими сложными организационными и психологическими механизмами саморазрушения резко отличалась от мобильных групп ликвидаторов и от нацистских лагерей смерти и геноцида.
Если риторика нацизма была нацелена на внешнего «врага», то риторика советского террора была направлена на разоблачение внутреннего врага. В этом смысле аналогии между Гитлером и Сталиным не достаточно, чтобы пролить свет на движущие силы террора.{15}
Нацистская политика геноцида, пожалуй, была наиболее близка к массовым операциям, которые также были нацелены на аресты, депортацию или казнь некоторых социальных и национальных групп. Однако советский террор был явлением гораздо более широким, чем массовые операции. Ставшее традиционным обличение верных товарищей по работе, внутренние проверки, обвинения и порицания видоизменили каждое рабочее место и каждое учреждение. Рабочий, член партии, инженер или служащий легко мог стать как жертвой, так и преступником. Никто не мог понять, почему некоторые люди становились жертвами репрессий. Ошеломленные непониманием происходящего, члены партии на партийных собраниях изо всех сил старались объяснить причины арестов их родственников и жен. В отличие от геноцида евреев в Германии, границы, отделяющие жертву от преступника в Советском Союзе, были размытыми. Вчерашний обвинитель на следующий день часто становился жертвой.{16}
В книге «Террор и демократия в эпоху Сталина» прослеживается эволюция террора на заводах и в профсоюзах. Начиная с широкого обзора периода советской индустриализации, показаны изначальная апатия рабочих и членов партии к охоте на «врагов», согласованные усилия лидеров коммунистической партии по нагнетанию истерии по поводу «вредительств» в промышленности и быстрое нисхождение к сумасшествию на заводах и профсоюзах. Анализируя реакцию рабочих, членов местных партийных ячеек, представителей профсоюзов, директоров и начальников цехов на происходящее, автор книги стремится дать понимание того, как в целом порядочные и нормальные люди проходили этапы от ясного и понятного восприятия жизни до саморазрушения.
ГЛАВА 1.
СОЦИАЛЬНЫЙ КРИЗИС ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ
Инженеры надели лисьи шубы, получают мясо, сахар и т. д. Рабочие голодают. Вот мы три месяца голодаем. Профсоюзы и хозорганы — бюрократы. Мы должны потребовать, чтобы были все равные. И если голодать, то всем, а не одним рабочим.
Из выступления рабочего на собрании Коломенского машиностроительного завода (Московская область){17}В 1937 году, в разгар террора, союз горняков с опозданием провел общенациональную конференцию. Профсоюзные руководители восхваляли «новый демократический порядок»; они разоблачали врагов в своих рядах и разгоняли старых руководителей, связанных взаимной поддержкой. Страна находилась в состоянии «политического поворота». Движимый новой риторикой, горняк Шадабудинов смущенно поднялся на трибуну: «Товарищи, — взволнованно начал он, — я, может быть, не так хорошо расскажу, как рассказывали товарищи, но я просил бы мне не мешать». Шадабудинов объяснил, что он хотел сказать несколько слов о своем руднике, который «сегодня дает стране много меди». Он «попал на этот пленум случайно», до этого никогда не встречался с руководством своего профсоюза. Профсоюзные работники редко посещали поселки рабочих, и даже если приезжали туда, никогда не спускались в шахты. Местные профсоюзы пытались помочь рабочим, но не всегда все обстояло благополучно, особенно когда «в это дело замешаются вредители». «В 1936 году у нас было много случаев вредительства». Шестнадцать шахтеров умерло, и еще четыре за прошедшие четыре месяца. Много больше было ранено, ослеплено и травмировано при несчастных случаях. «Откровенно говоря, это ужасно», — тихо сказал Шадабудинов. Хуже того, должностные лица, казалось, были к этому равнодушны. Под видом политического образования, парторг только и делал, что громко читал газеты. «Он рассказывает нам сказки, — сказал с отвращением Шадабудинов, — и за это он получает 400 рублей ежемесячно». Начальник шахты ни на что не реагировал, а секретарь парткома делает все, что хочет директор. Директор недавно выдал ему 4000 рублей и отличную шубу, в которой он щеголял около промерзших шахт. Неоднократно Шадабудинов писал в различные инстанции о сложившейся ситуации, но ни от кого не получил ответа. В конце концов, он собрал копии всех своих писем, вложил их в конверт, склеенный из старой газеты, и отправил почтой Н.И. Ежову — наркому внутренних дел. «Ответа я не получил, но все-таки я чувствую, что кое-что предпринимается», — отметил с удовлетворением Шадабудинов. «Пять дней назад в партконтроль потребовали нашего директора и секретаря парткома».{18} После выступления Шадабудинова началось расследование деятельности директора и секретаря партийного комитета. Обвиненные во «вредительстве», они, по всей вероятности, пострадали так же, как и другие многочисленные жертвы террора. Все же, по мнению Шадабудинова, кто, если не эти «вредители» в меховых шубах, должен ответить за смерть и увечье шахтеров?
Конфликт между горняками и должностными лицами, описанный Шадабудиновым, был одним из многих. Промышленность 1930-х годов была словно опутана сетью высоковольтных проводов и гудела от высокого напряжения. Беспрестанное давление Москвы, требования добиться нереальных производственных показателей, преданность делу и соперничество в работе, текучесть рабочей силы, высокий уровень несчастных случаев на производстве, низкая заработная плата и тяжелые условия жизни — все это накаляло атмосферу Рядовой состав партии все больше отдалялся от процесса выработки ее политики, профсоюзы были не способны представлять интересы рабочих. Сами рабочие не видели официально признанного выхода для выражения своего коллективного недовольства. Социальная напряженность в стране сама по себе не могла стать причиной террора 1930-х годов[5]. К тому же партийные лидеры, объединенные в порыве вовлечь рабочих и профсоюзных чиновников в процесс уничтожения «вредителей», сами провоцировали охоту на врагов. Различным группам населения политика террора предоставила новый способ выражения их противоречивых интересов, обид; охота на врагов трансформировала культуру на рабочих местах. Когда репрессии набрали силу, основной удар обрушился на бывших оппозиционеров. Миллионы людей были втянуты в процесс в качестве жертв и преступников, а иногда одновременно в качестве тех и других. На заводах, фабриках, рудниках, на многочисленных новых строительных площадках, в общежитиях, в многолюдных коммунальных квартирах политика террора приобрела четкие очертания и проводилась при помощи насилия — как и советская политика индустриализации. В этой главе сформулированы предпосылки разрушительного пожара в 1937 году. Огонь, зажженный партийными лидерами и старательно ими раздуваемый, оказался эффективным средством для подогрева дальнейших настроений недовольства, напряжения и негодования на промышленных предприятиях.
