Олег Вишлёв - Сталин и Гитлер. Кто кого обманул
Договоренности, достигнутые СССР и Германией, не превращали их в союзников, ни формально, ни «фактически», как бы это ни пытались доказать[30]. Не представляли они собой и «сговора диктаторов» о «разделе Восточной Европы». Подписывая секретный дополнительный протокол, советское правительство ставило цель не ликвидировать и аннексировать ряд восточноевропейских государств, а установить предел распространению германской экспансии на восток. Германия лишалась также возможности в случае победы над Польшей единолично решать вопрос о дальнейшей судьбе и границах польского государства, брала на себя обязательство признать суверенитет Литвы над Вильнюсской областью, аннексированной в 1920 г. поляками. Введение частей Красной Армии в восточные районы Польши 17 сентября 1939 г. и в прибалтийские страны летом 1940 г. было произведено советским правительством не в порядке реализации советско- германских договоренностей, а в целях предотвращения военной оккупации либо политического подчинения этих территорий и государств, подготавливавшихся гитлеровской Германией в нарушение действовавших договоренностей. Эти действия были призваны укрепить безопасность Советского Союза и имели антигерманскую направленность.
Советско-германский договор о ненападении представлял собой наиболее значительный дипломатический и политический акт завершающей фазы предвоенного кризиса, вызванного неуклонно обострявшимися противоречиями между Германией, Италией и Японией, с одной стороны, Англией, Францией, США и их союзниками — с другой. Договор являлся плодом этого кризиса, а отнюдь не его причиной, и был заключен в условиях, когда предотвратить военный конфликт в Европе, по мнению Москвы, представлялось уже невозможным. Этот договор позволял СССР сохранить нейтралитет. По своему содержанию он «не расходился с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований»[31]. Противоречил он лишь интересам тех сил Запада, которые рассчитывали спровоцировать германо-советский конфликт и добиться развития германской экспансии в восточном направлении.
Не представляли собой ничего экстраординарного, с точки зрения политической практики и политической морали своего времени, и секретные советско-германские договоренности по территориальным вопросам. В кризисной обстановке правительство СССР прибегло к одному из общепринятых в практике международных отношений средств реализации государственных интересов, и осуждать его за это по меньшей мере абсурдно. Еще более нелепым выглядит обвинение советского руководства в связи с подписанием секретного дополнительного протокола с Германией в отходе от «ленинских принципов советской внешней политики»[32]. Такое обвинение еще могло бы иметь смысл, если бы другие международные игроки тоже придерживались «ленинских принципов» (кто бы только объяснил, что это такое!), но, как известно, они действовали так, как считали нужным и как требовала обстановка. Заметим, что в отличие от «перестроечного» Съезда народных депутатов СССР британский парламент почему-то до сих пор не додумался принять решение, осуждающее политику своего правительства в предвоенные годы, и квалифицировать как отход от «демократических принципов британской внешней политики» англо-итальянское соглашение 1935 г. о разграничении сфер интересов в Африке[33], участие британского правительства в подготовке и заключении Мюнхенского соглашения 1938 г. об отторжении от Чехословакии Судетской области[34], англо-японское соглашение от 24 июля 1939 г. о разграничении сфер интересов в Китае[35], предложения по территориальным вопросам и о разделе сфер влияния Германии и Англии в мировом масштабе, которые делались Лондоном немцам на секретных переговорах летом 1939 г.[36] и даже в условиях, когда уже шла война[37]. Ради обеспечения собственной безопасности западные державы были готовы пожертвовать (и жертвовали) агрессорам, если считали это политически целесообразным, третьи страны, да и сами не останавливались перед прямым нарушением их суверенитета[38]. СССР же в условиях, когда пламя войны грозило охватить всю Европу, когда откровенно и цинично перекраивались границы европейских государств, попытался не допустить включения в орбиту агрессивной политики Германии ряда сопредельных с ним государств и территорий. Их невовлечение в войну в складывавшейся обстановке имело для СССР исключительно важное значение. Нельзя не отметить также, что речь шла об обеспечении безопасности областей, входивших ранее в состав Российского государства, которые были отторгнуты от него в 1918-1920 гг. Советское правительство никогда не скрывало, что имеет особый интерес к обеспечению безопасности этих областей, а также чувствует моральную ответственность за их судьбу и в кризисной ситуации не останется равнодушным зрителем попыток открытого или замаскированного посягательства на них со стороны третьих стран[39].
Готовился ли Сталин к войне с Германией, или Почему нельзя согласиться ни с Хрущевым, ни с Суворовым
Давно пытаются доказать, что Сталин не верил в то, что Гитлер нарушит двусторонние договоренности и нападет на Советский Союз, и поэтому должным образом не готовил Красную Армию к войне. Об этом, в частности, во всеуслышание заявил с трибуны XX съезда КПСС в 1956 г. Н.С. Хрущев[40]. С какой целью Хрущев выдвинул такое обвинение в адрес Сталина — понятно. Но насколько оно соответствовало действительности?
Уже летом 1940 г., после капитуляции Франции, Кремлю было ясно, что война у порога. С конца июня в Москву стали поступать сведения о переброске частей вермахта из Западной Европы к советской границе и о военных приготовлениях Германии на Балтике. В октябре в Москву пришло первое сообщение о разработке германского генштабом планов войны против СССР. 29 декабря 1940 г., т.е. уже на одиннадцатый день после подписания Гитлером директивы № 21 (план «Барбаросса»), о ней стало известно в Москве (полным ее текстом советское правительство, однако, не располагало). И по мере того как приближался день германского нападения на СССР, поток тревожной информации становился все шире[41]. Да и военно-политические акции Берлина (заключение им Тройственного пакта с Италией и Японией, активный нажим на граничившие с СССР страны Восточной Европы с целью добиться их присоединения к этому пакту, посылка подразделений вермахта в Румынию и Финляндию и т.д.) ясно свидетельствовали о том, что военная угроза со стороны Германии неуклонно нарастает.
Советское правительство внимательно следило за действиями Германии и предпринимало ответные шаги. Слета 1940 г. оно активизировало работу по переводу экономики страны на военные рельсы, по разработке новых образцов военной техники и налаживанию их серийного выпуска, приняло серьезные административные меры, призванные мобилизовать ресурсы страны на военные нужды. Перед лицом нарастания военной опасности было укреплено руководство Народного комиссариата обороны СССР и Генерального штаба РККА[42], которые, в свою очередь, занялись доработкой и уточнением планов прикрытия государственной границы, мобилизационных и оперативных планов на случай войны с Германией[43]. Была увеличена численность вооруженных сил, начато формирование новых частей и соединений, ускорена организационная и структурная перестройка Красной Армии[44]. К маю 1941 г. в составе РККА вместо прежних 120 было уже 300 дивизий, из которых почти 100 являлись танковыми и моторизованными.
В то же время в Кремле ясно понимали, что к войне с Германией СССР пока что не готов. Строительство оборонительных рубежей на новой западной границе еще не было завершено. Перевооружение Красной Армии, формирование крупных механизированных соединений, отвечавших новейшим требованиям ведения боевых действий, только-только начиналось. Выучка войск, их готовность пользоваться новейшей техникой оставляли желать много лучшего. Опыт советско- финляндской войны и боевых действий вермахта в Европе указывали на необходимость пересмотра тактических установок Красной Армии (напомним, что это стало ясно только весной — летом 1940 г.). Кроме того, в вооруженных силах после политических «чисток» предшествующих лет ощущался дефицит опытных командных кадров, особенно от командира дивизии и выше. На очень низком уровне находилась подготовка младших командиров РККА[45]. Чтобы решить вопросы материально-технической, оперативно-тактической и кадровой подготовки Красной Армии, требовалось время. Сталин полагал, что в лучшем случае лишь с 1942 г. вооруженные силы СССР будут в состоянии вести маневренную войну и смогут на равных противостоять вермахту[46]. Аналогичную оценку перспектив развития Красной Армии давало в октябре 1940 г. и германское военное командование[47].
