Александр Шапран - Ливонская война 1558-1583
Впечатление создается такое, что наши деятели от исторической науки не хотят, чтобы их соотечественник знал правду о Ливонской войне, а потому все делают для того, чтобы она оставалась для него малоизвестной. Совсем о ней не упоминать в силу эпохальности ее масштабов нельзя, обойти ее стороной, не задев при рассмотрении той эпохи, для которой та война стала основной вехой, невозможно. А потому при повествовании о второй половине XVI века нет-нет да приходится ее затрагивать, но делается это так, что у большинства людей, услышавших о таком событии, складывается, как мы уже отметили, о нем понятие, как о чем-то мимолетном и не претендующем на заметную роль в истории.
Настоящая работа претендует на то, чтобы стать первой, полностью посвященной Ливонской войне, но ее автор будет искренне благодарен и глубоко признателен тем, кто укажет ему на ошибочность его претензий насчет первенства. Но как бы там ни было, непреложным остается факт, что Ливонская война была самой продолжительной войной в истории нашего Отечества. Она длилась 25 с половиной лет, начавшись в январе 1558 года и закончившись в августе 1583-го. И уже только один этот факт способен приковать к ней пристальное внимание как специалиста-исследователя, так и простого любителя истории и побудить обоих к ее более тщательному изучению.
Говоря о Ливонской войне, надо отметить то обстоятельство, что все 25 лет она практически не прерывалась, что, вообще говоря, несвойственно такого рода событиям не только той, но и значительно более поздних эпох. Непрерывность военных действий была свойственна только скоротечным войнам, но никак не тем, что носили затяжной характер. Действительно, мировая история знает войны и более продолжительные, чем Ливонская. Достаточно вспомнить Тридцатилетнюю, а тем более, Столетнюю войну и др. Но по ходу всех таких войн случались столь длительные перерывы, что иной раз на обеих воюющих сторонах рождались, вырастали и вымирали поколения, так и не заставшие войну при своей жизни. А потому, давая такой войне наименование, производное от числа лет ее протяженности, историки имеют в виду лишь то обстоятельство, что между воюющими долго не заключалось мира, и стороны продолжали оставаться в состоянии войны, но военных действий, как таковых, при этом могло не вестись годами и десятками лет. Тут, кстати, будет уместным снова вспомнить Северную войну России со Швецией. Она продолжалась, как уже было отмечено, 21 год и стала второй по длительности войной в нашей истории, но вряд ли мы насчитаем в ней и десяток лет, когда бы действительно велись непосредственные боевые действия. Все остальное время отмечено как затишье на русско-шведском фронте, когда Россия могла сосредоточить свои усилия на иных предметах, в том числе и на войне с совершенно иным противником, проходившей на совсем другом театре, весьма далеком от шведского.
Ливонская же война, за исключением двух-трех перерывов, каждый из которых не превышал нескольких месяцев, не знала приостановок. По ее ходу Россия, имевшая против себя коалицию врагов, заключала временные перемирия с одними из противников, но при этом сосредоточивала больше усилий против других. Но в основном бороться приходилось со всеми одновременно, так что к событиям на Ливонском фронте на протяжении всех двадцати пяти лет было приковано самое пристальное внимание государства, которое не могло себе позволить отвлечься на что-то иное и вынуждено было подчинить войне все свои заботы.
Теперь, указав на недостаточность освещения Ливонской войны со стороны официальной историографии, на не только скупость сведений о ней, но и на отсутствие последовательности, цельности и единства изложения, следует указать и на причины, вызвавшие такое отношение к этому предмету со стороны исследователей. Вернее, может быть, не столько исследователей, сколько историографов, ибо далеко не все, становящееся достоянием науки, становится достоянием широкой аудитории. Так и в нашем случае, о Ливонской войне, надо думать, давно известно намного больше, чем о ней трактуют всех уровней учебные и популярные литературные труды исторического жанра. И не надо далеко искать причин такого подхода к освещению этого, равно как и любого другого исторического события. Надо лишь еще раз вспомнить упомянутый выше принцип, вернее вторую его часть, благодаря которой степень освещения всех вех нашего прошлого со стороны официоза всегда определялась двумя показателями: популярностью в среде своих современников и итоговой успешностью их исхода. Именно эти два показателя, будучи применимы к военным событиям, способны наделить их эпитетами «славных», «героических» и отнести к категории, украшающей нашу историю. Но не один из подобных эпитетов не подходит к самой длительной войне нашего прошлого, ибо по обоим этим показателям Ливонская война проигрывает в глазах как своих современников, так и их потомков. А потому и написатели истории, чаще всего выполняющие социальный заказ, следуют заложенной в его основе установке. А она требует избегать широкого, а главное, объективного освещения событий, не прославляющего наше прошлое, и наносящего, как считают идеологи, ущерб национально-патриотическим чувствам своих соотечественников.
Именно таким событием и явилась Ливонская война. Она не была сколько-нибудь популярна в массах, а своим плачевным исходом, мягко говоря, не преумножила славы Отечества.
Ливонская война не стала популярной, как не может быть популярной любая несправедливая, захватническая война. Все без исключения отечественные авторы, хоть сколько-нибудь затрагивающие в своих трудах это событие, избегают в отношении его таких эпитетов, как завоевание, военная интервенция, захват, но от смысла не уйти. Агрессивную позицию Московского государства наши деятели исторической науки пытаются объяснить жизненной необходимостью выхода к морю для овладения удобными путями сообщения с Европой, ни мало не смущаясь тем, что необходимость, пусть даже самая острая, самая насущная, не может служить оправданием зла и насилия, а потому мы не можем принять оправдание вооруженной агрессии одного государства с целью аннексии другого и захвата его территории какой бы то ни было необходимостью в чем бы то ни было. Мало ли в чем тот либо иной народ, или государство, в силу географических условий, ниспосланных природой, может испытывать необходимость. Так можно оправдать любого агрессора, вплоть до претендента на мировое господство. И представьте себе, оправдывают. Для многих наших научных и общественных деятелей факта необходимости овладения морскими путями оказывается достаточно для того, чтобы агрессии против Ливонского Ордена в середине XVI столетия дать положительную оценку. Так, например, современный военный историк H.A. Шефов пишет:
«После ликвидации угрозы с востока важнейшей целью российской внешней политики становится выход к морям. Великие географические открытия, рост морской торговли и технические изобретения дали мощный импульс развитию Европы. Эти перемены происходили в стороне от России, лежащей на обочине основных путей сообщения. Самым близким и удобным для прямых связей с центрами европейской цивилизации было Балтийское побережье. Но доступ к нему преграждали владения Ливонского ордена, который, не желая усиления России, препятствовал ее внешним контактам…
Наличие такого враждебного барьера не устраивало Москву, стремящуюся вырваться из континентальной изоляции. Впрочем, России принадлежал небольшой отрезок балтийского побережья, от бассейна Невы до Ивангорода. Но он был стратегически уязвим, и там не имелось ни портов, ни развитой инфраструктуры. Так что Иван Грозный надеялся воспользоваться транспортной системой Ливонии. Он считал ее древнерусской вотчиной, незаконно захваченной крестоносцами».
В приведенном высказывании трудно уловить позицию самого автора. Казалось бы, он сохраняет нейтралитет и отношение к проблеме ограничивает позицией русского царя, но, судя по тону повествования, похоже, что историк ее разделяет. А вот в ней сквозит вся сущность профессионального агрессора.
У России есть морское побережье, которое уязвимо не более, чем любое другое. Например, немецкий порт Нарва отделен от русского Ивангорода рекой в сотню-полторы метров шириной. О какой тогда разнице в степени уязвимости между этими двумя городами можно говорить? Что касается отсутствия на принадлежавшем России побережье портов и развитой инфраструктуры, то это правда. Но историк верно подмечает, что вместо того, чтобы заняться строительством портов и налаживанием соответствующей инфраструктуры, Иван Грозный с нескрываемым цинизмом надеется «воспользоваться транспортной системой Ливонии». И это понятно: агрессор никогда не создает своего, агрессор захватывает чужое, сделанное кем-то. Ну, а о том, насколько обоснованы претензии царя на Ливонию, как на свою вотчину, нам придется достаточно говорить ниже.
