Юрий Дроздов - Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению
Как свидетельствуют очевидцы О. Трояновский и Г. Арбатов,[14] Андропов был глубоко потрясен увиденными в ВНР массовыми акциями протеста, неуправляемыми многотысячными толпами демонстрантов, свержением памятника Сталину.
«Трагические события в Венгрии, — писал Арбатов, — он понимал как вооруженную контрреволюцию — это я знаю от него самого… Сталинские извращения, появившиеся на свет у нас, были пересажены на венгерскую почву и приняли там крайне уродливую форму. Свою роль сыграли и экономические проблемы… Повлияли на Андропова, наверное, его личные впечатления. К нему стекалась информация о безжалостных расправах над коммунистами, партийными работниками и государственными служащими. Вокруг посольства шла стрельба, обстреляли как-то при выезде и машину Андропова. Все это, вместе взятое, содействовало, как мне кажется, становлению определенного психологического комплекса. Те, кто знали Андропова, называли позже этот комплекс «венгерским», имея в виду крайне настороженное отношение к нарастанию внутренних трудностей в социалистических странах… и готовность чересчур быстро принимать самые радикальные меры, чтобы справиться с кризисом. Хотя, надо сказать, что в отличие от других наших деятелей причины такого рода кризисов он оценивал отнюдь не примитивно».
«Венгерский синдром» впоследствии неизбежно сказывался на принятии им политических решений — в отношении параллельно развивавшихся событий в Польше, а также в Чехословакии, ГДР, Китае, Афганистане. Венгерские события привели, в том числе, и к серьезному заболеванию супруги Андропова, которое омрачило всю дальнейшую семейную жизнь.
В ЦК КПСС
С 1957 года, при Хрущеве, Андропов руководил международным отделом ЦК КПСС. В 1962–1967 годы — секретарь ЦК КПСС.
По свидетельству бывшего председателя Верховного Совета СССР А. Лукьянова,[15] депутата Государственной Думы, из всех партийно-государственных деятелей той эпохи наиболее глубокое впечатление на него произвели А. Косыгин[16] — «энциклопедия экономических знаний», и Ю. Андропов.
«С Андроповым я познакомился в 1957 году. Высокий, сутуловатый этот человек с крутым лбом и недоверчивым взглядом умел вовлечь собеседника в русло своих размышлений и таким образом постепенно делать его своим единомышленником. Он, конечно, всеми своими корнями врос в прошлое нашей страны, в централизованную систему партийной и государственной власти… Последовательный в своих партийных суждениях, Андропов был настроен на созидательный лад, на перестройку и модернизацию нашей экономической и политической системы, а не на безоглядную ломку устоев советского строя».[17]
Какую же политику проводил отдел ЦК под руководством Андропова? Об этом есть вполне объективные, на взгляд авторов, документальные материалы. Приведем выдержки из аналитического доклада Института исследования коммунистических стран при Колумбийском университете США.
«Хрущев по-новому сформулировал теоретические принципы равенства между правительствами социалистических стран Восточной Европы, сделал попытки создать жестко связанную и все же подвижную систему. Исходя из этих принципов, он рассматривал Варшавский Договор и СЭВ как орудия обеспечения более прочной «жесткой связи» как между СССР и странами Восточной Европы, так и между ними самими. В то же время Хрущев более энергично по сравнению с его предшественниками и преемниками подчеркивал необходимость подвижности стран Восточной Европы, которую считал столь же важной для достижения советских целей, как и «жесткую связь»… Несмотря на противоречия между концепциями Хрущева и его необычными методами, следует признать, что он все же старался оживить коммунистическую систему, сделав ее более привлекательной и более устойчивой. Ломая жесткие рамки сталинской системы, Хрущев проводил такую же политику непосредственно в СССР… Влияние хрущевских мероприятий в странах Восточной Европы было огромным — как в области межгосударственных отношений, так и во внутренней политике. Восточно-европейские государства постепенно начали приучаться защищать свои права и отстаивать свои отличия, в масштабах, которые при Сталине были немыслимы. При Хрущеве возник климат, благодаря которому руководство стран Восточной Европы могло добиться в отношениях с Советским Союзом определенной автономии… Достигнутая странами Восточной Европы автономия стимулировала перемены в их внутренней политике».[18]
Такую же политику проводил отдел Андропова.
За первые три года работы в ЦК Юрий Владимирович побывал во всех странах Восточной Европы и лично познакомился с их лидерами. Большинство поездок было конфиденциального характера, без освещения в печати. Особенно трудными для него стали посещения Югославии и Албании в составе больших делегаций, возглавляемых Хрущевым. Андропов видел назревающие там серьезные проблемы, но его статус не позволял тогда оказать значительное влияние как на Хрущева, так и на национальных лидеров. Хрущев же, с начала 1958 года занимая пост не только первого секретаря ЦК, но и председателя Совета Министров СССР и предпочитал лично решать главные вопросы внутренней и внешней политики, мало прислушиваясь поначалу к мнению своего молодого министра иностранных дел А. Громыко.[19] Гораздо охотнее слушал он Б. Пономарева[20] и Ю. Андропова, но действовал при этом зачастую вопреки их советам. Так, например, произошло, когда он приказал всем советским специалистам (1600 человек) в Китае немедленно покинуть свои рабочие места и вернуться на родину.
В 1957–1959 годы серьезно осложнились отношения между СССР и КНР по ряду как объективных, так и субъективных причин. Важнейшей из них было то, что развенчание культа личности Сталина в СССР Мао Цзедун[21] воспринял как ревизионизм советских коммунистов. Между ЦК КПСС и ЦК КПК велся интенсивный обмен конфиденциальными письмами, тон которых становился все более резким. Вся эта переписка проходила через руки Андропова — он и составлял, и редактировал большинство советских «нот». Развитие ситуации в Китае не зависело от ЦК КПСС, и международные отделы ЦК могли только изучать и комментировать происходящие процессы, направляя свои аналитические материалы другим компартиям.
В августе 1958 года Ю. Андропов представил в Политбюро записку по поводу обострения советско-германских отношений. Оба немецких государства тогда еще не входили в ООН, ФРГ стала членом НАТО, а ГДР — участницей организации Варшавского договора. Граница в Берлине носила достаточно условный характер, для пересечения ее не требовалось особых документов, и, пользуясь этим, многие квалифицированные специалисты, ученые, рабочие уходили в ФРГ, где уровень жизни был более высоким. Такая утечка мозгов и рабочих рук всерьез беспокоила Андропова.
«В последнее время значительно увеличился уход интеллигенции из ГДР в Западную Германию. Если общее количество населения, ушедшего в последнее время из ГДР, несколько снизилось, то количество переходов на Запад интеллигенции по сравнению с прошлым годом увеличилось на 50 %. За первые 6 месяцев этого года из республики ушло 1000 учителей, 518 врачей, 796 чел. из числа технической интеллигенции… В республике уже начинает ощущаться острый недостаток различных специалистов, технической интеллигенции и особенно врачей… Из заявлений самих перебежчиков видно, что их уход объясняется не столько материальными причинами, сколько политическими… Большая часть интеллигенции выражает свое несогласие с решениями ЦК СЕПГ об обязательном изучении интеллигенцией диалектического материализма и о социалистической перестройке высшей и народной школы. Вместо постоянной кропотливой работы с интеллигенцией… партийные организации… допускают грубое командование и окрик».
В документе содержался и целый ряд рекомендуемых мер, однако, несмотря на визы ознакомившихся с текстом секретарей ЦК, проблема продолжала обостряться, никаких действий, кроме беседы с В. Ульбрихтом,[22] предпринято не было вплоть до «берлинского кризиса» 1961 года, когда возвели высокую стену с колючей проволокой, несколькими пропускными пунктами, ввели спецпропуска. По обе стороны стены стояли американские и советские танки. Позднейшие попытки таких публицистов, как С. Семанов, приписать инициативу возведения «берлинской стены» персонально Андропову несостоятельны: то была личная инициатива Хрущева, однако Андропов против такого решения не возражал.
Кроме советско-китайского конфликта и создания «берлинской стены» нарастали противоречия и с другими компартиями — Италии, Румынии, Албании. Видя это, отделы, возглавляемые Б. Пономаревым и Ю. Андроповым, выдвинули инициативу провести Международное совещание коммунистических и рабочих партий и активно готовили его. В ноябре 1960 года в Москву прибыли делегации 81 страны мира. Однако полная стенограмма совещания не публиковалась, что свидетельствовало о серьезных внутренних разногласиях. Были обнародованы лишь общие и декларативные документы — Заявление компартий и Обращение к народам мира. Конфликты и противоречия в мировом коммунистическом движении обострились уже на следующий год, когда разразился Карибский кризис, поставивший СССР и США на грань не холодной, а самой настоящей «горячей» — термоядерной войны.
