Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит
Перед нами причудливое наложение горизонтов удельного князька, скрупулезно перечисляющего все свои отчины и дедины, и новоевропейского колонизатора-империалиста. Тем не менее смысл этого титула в том, что Подольск и Туркестан, Псков и Шлезвиг-Гольштейн, Финляндия и Нижний Новгород, Кабарда и Дитмаршен объединены не узами национального родства или какой-то одной конфессией, а властью императора и самодержца Всероссийского. Слово «Всероссийский» означает примерно то же, что значило «русь» из «Повести временных лет». Это не столько понятие этническое. Этническим государев титул был, пожалуй, при Алексее Михайловиче – «царь всея Великая, Малая и Белая Руси», то есть всех частей русского народа. Теперь это понятие скорее политическое. «Государство» в русском языке происходит от слова «государь», а «власть», как помним, – от «волость», собственность. Так что Николай II вполне закономерно назвал себя в переписном листе «хозяином земли Русской». Он был господином своей волости, разросшейся до одной шестой суши.
Роковая ночь империи
Тем не менее империя уже вступила на тот гибельный путь, который вскоре приведет ее к катастрофе. Перечисляя причины русской революции, мы говорим обычно о косности элит, нерешенном крестьянском вопросе, контрастах богатства и бедности и прочих важных, но отнюдь не главных вещах. Коммунисты изображали крах романовской России результатом «освободительной борьбы», на деле диссидентского движения. Оно, несомненно, ставило проблемы русской жизни ребром, заостряло их в сознании образованного общества, а дойдя до отчаяния, стреляло и взрывало чиновников, но было бесконечно далеко от народа. Достаточно сказать, что на историческом II съезде РСДРП в 1903 году – где, собственно, возникло слово «большевики» – присутствовало всего 57 человек. И эти полсотни радикалов, мыкавшихся в эмиграции, собирались перевернуть жизнь 150-миллионного народа. Партия Лимонова обладает сегодня, пожалуй, большим общественным весом. Тот же Ленин еще в 1916 году признавался, что он и другие товарищи, старые большевики, едва ли увидят революцию в России.
Мы, конечно, не знаем, как бы развивалась наша история, не впутайся Россия в Первую мировую войну. Возможно, весь мир следил бы за рождением не английского принца Георга Александра Луи, а какого-нибудь цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, которому в году, например, 2024-м предстояло бы короноваться в Успенском соборе Кремля под именем Алексея III.
Но вступление в Первую мировую войну стало очередной точкой невозврата в нашей истории. Могла ли Россия избежать войны? Многие считают, что – «да». Дескать, будь Столыпин жив, он бы не допустил катастрофы. Я в этом сомневаюсь. Будь Столыпин жив, к 1914 году он скорее всего был бы давно в отставке, сидел в Государственном совете или писал мемуары на «досадной укушетке» в своей подмосковной или в Колноберже Ковенской губернии, где вырос. Ни Столыпин, никто другой не смогли бы предотвратить вступление страны в Первую мировую войну. Казалось бы, в России 1914 года жил только один человек, которому это было под силу, – Николай Александрович Романов.
Вглядимся в последние 96 часов старой России. 16 июля 1914 года Николай пишет в своем дневнике: «Днем поиграл в теннис, погода была чудная. Но день был необычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону… Кроме того, находился в срочной телеграфной переписке с Вильгельмом». Кузен Вилли, император Германии Вильгельм II, за три дня до начала войны еще надеется образумить Ники, остановить надвигающуюся катастрофу. 17 июля 1914 года: «Утром было поспокойнее в смысле занятий… Выкупался с наслаждением в море». 18 июля 1914 года: «После завтрака принял германского посла». Еще одна попытка договориться. 19 июля 1914 года: «Германия объявила нам войну». Ночью около двух часов с четвертью Николая, уже входившего в свою спальню, нагнал камердинер Тетерятников с последней телеграммой от кузена Вилли: «Только ясный и однозначный ответ твоего правительства может предотвратить бесконечные страдания», – писал кайзер. Но Николай пошел спать, оставив на телеграмме пометку: «Получена после объявления войны». В эти последние часы мира царь удивительно спокоен: купается, играет в теннис, общается с дочерьми, читает, только с некоторой досадой упоминает о царящей вокруг суматохе. Николай давно все решил. Точнее, за него решила история. И он биллиардным шаром катился в уготованную ему лузу.
Это началось менее столетия до описанных событий. В истории часто так бывает. В потоке повседневной жизни современники редко способны разглядеть события, которым действительно суждено изменить будущее. Особенно когда речь идет не о каком-то конкретном факте, то есть случившемся в реальности, а о настроении умов, идеях и мечтаниях, которые только побуждают к действиям, не обязательно здесь и сейчас. Они создают общественную атмосферу. В ней воспитываются, обзаводятся принципами и ценностями те, кто будет делать историю завтра. И все же пусть у этих идей и мечтаний, еще смутных, непроработанных, но потенциально разрушительных для империи, будет дата: 6 декабря 1833 года. До роковой войны оставался 81 год, фактически жизнь одного человека. Вот срок, который превратил эфирную субстанцию мысли в материальную силу, обрушившую грандиозную четырехсотлетнюю империю.
Молитва русского народа
Итак, от двери спальни, в которую ночью 19 июля 1914 года вошел император Николай II, мы перенеслись на 81 год назад, в 6 декабря 1833 года (18-е по новому стилю), в совершенно другую еще страну. Чтобы понять, насколько она другая – достаточно оглядеться по сторонам. За пару дней до интересующей нас даты, – если быть точнее, 2 декабря, – Гоголь читает Пушкину свою «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифорофичем: «Прекрасный человек Иван Иванович! Он очень любит дыни. Это его любимое кушанье. Как только отобедает и выйдет в одной рубашке под навес, сейчас приказывает Гапке принести две дыни. И уже сам разрежет, соберет семена в особую бумажку и начнет кушать. Потом велит Гапке принести чернильницу и сам, собственною рукою, сделает надпись над бумажкою с семенами: «Сия дыня съедена такого-то числа». Если при этом был какой-нибудь гость, то: «участвовал такой-то» – вот в какую страну мы отправились из 1914 года.
Летом 1833 года император и самодержец всероссийский Николай I проезжает через замиренную Польшу. Всего-то два года назад жестоко подавлено восстание поляков, которые едва не убили брата Николая, его варшавского наместника – Константина Павловича, а император преспокойно едет в коляске в сопровождении одного графа Бенкендорфа, да еще фельдъегеря на случай, если понадобится отдать срочные распоряжения. Предусмотрительный шеф жандармов, граф Александр Христофорович, конечно, держал в коляске пару заряженных пистолетов (как трогательно), но ни разу ими не воспользовался. Бенкендорф пишет: император «брал прошения от поляков, с ними разговаривал и не принимал ни малейших мер предосторожности, как бы среди верного русского народа». Сегодня такое трудно представить даже на Селигере, не говоря уже о Чеченской Республике.
Николай в расцвете сил. Ему исполнилось 37 лет, он является несомненным лидером Европы, поляки повержены, холерные бунты усмирены одним «оловянным» взглядом самодержца, с Турцией заключен выгоднейший Ункяр-Искелесийский договор, закончен «Свод законов Российской империи», которому предстоит, наконец, отменить обветшалое Уложение царя Алексея Михайловича aж 1649 года издания, на Дворцовой площади вот-вот очистится от лесов грандиозный Александровский столп в честь победы великого брата над Наполеоном, превосходящий размерами все колонны и обелиски, существующие в мире. О Николае уже отписался наимоднейший поэт Петербурга, вчерашний друг декабристов, только что выбранный в Российскую Академию Александр Сергеевич Пушкин:
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
И тем не менее именно в этом, самом удачном и безмятежном году николаевского царствования начинается обратный отсчет. Через 81 год случится война, которая погубит империю, через 85 лет расстреляют названного в его честь правнука, погибнет и большая часть августейшей фамилии, а через 100 лет, в 1932–1933 годах, от голода, организованного большевиками, в СССР умрет до 7–8 миллионов человек. На этом фоне в Москве пройдет съезд колхозников-ударников, завершится процесс о «вредительстве на электростанциях» и будет раскрыт контрреволюционный заговор «общества педерастов»: ОГПУ выявит и пресечет деятельность подрывных элементов, которые занимались «созданием сети салонов, очагов, притонов, групп и других организованных формирований педерастов с дальнейшим превращением этих объединений в прямые шпионские ячейки».
