Джек Уэзерфорд - Чингисхан и рождение современного мира
Единственные сооружения, которые строил Чингисхан, были мосты. Хотя он с презрением отвергал строительство замков, фортов или городов, он, наверное, построил больше мостов, чем любой другой исторический правитель. Он возвел мосты через сотни рек, чтобы ускорить передвижение своих армий и товаров. Монголы осознанно открыли миру новую форму торговли, где товаром выступали не вещи, а новые идеи и знания. Монголы привезли немецких горняков в Китай, а китайских врачей — в Персию. Торговля велась на всех уровнях. Всюду, куда бы они ни пришли, они распространяли моду на ковры. Они принесли персидские лимоны и морковь в Китай, а китайские лапшу, чай и игральные карты — в страны Запада. Они привезли мастера из Парижа, чтобы возвести фонтан в засушливых монгольских степях, наняли в свои войска английского дворянина в качестве переводчика, и научили персов китайскому методу дактилоскопии.
Они финансировали строительство христианских церквей в Китае, буддистских храмов и ступ в Персии и мусульманских медресе в России. Монголы прокатились по материку, как завоеватели, но в то же время, как несравненные распространители науки и культуры.
Монголы, которые унаследовали империю Чингисхана, показывали настоящий талант к перемещению товаров и объектов роскоши, но главное — к тому, чтобы создавать из них невиданные и высокоэффективные комбинации.
Когда их искусные инженеры из Китая, Персии и Европы соединили китайский порох и мусульманскую машину «греческого огня» и применили европейскую технику отливки колоколов, они произвели на свет пушку — принципиально новое вооружение, от которого происходят все современные виды оружия, от пистолетов до ракет. Каждое изобретение было ценно само по себе, но монголы достигали невиданных результатов, выбирая и комбинируя их, чтобы получить необычные сочетания.
Монголы последовательно проводили интернационалистическую линию в сфере своих политических, экономических и интеллектуальных преобразований. Они стремились не столько покорить мир, сколько установить мировой порядок, основанный на свободной торговле, едином для всех законодательстве, и всеобщем алфавите, которым можно было бы писать на всех языках. Внук Чингисхана, хан Хубилай, ввел бумажные деньги, предназначенные для повсеместного употребления, и пытался создать систему общеобразовательных школ, чтобы обучить каждого ребенка грамоте. Монголы сравнили и свели воедино известные им календари и получили в результате календарь, рассчитанный на десять тысяч лет, который был более точен, чем любой созданный ранее. Они выделяли деньги на создание самых объемных атласов карт, которые когда-либо собирали. Монголы привлекали торговцев вести дела на территории их империи, а их специально снаряженные экспедиции добирались до самой Африки, стремясь расширить их экономические и дипломатические связи.
Практически в любой стране, которая испытала на себе монгольское влияние, изначальный ужас и потрясение, вызванные нашествием неизвестного варварского племени, быстро сменялись невиданным ростом международной торговли, расширением культурных горизонтов и скачком в техническом развитии. В Европе монголы уничтожили аристократическое рыцарство, но были сильно разочарованы тотальной бедностью этой территории по сравнению с Китаем и мусульманскими странами и повернули назад, не беспокоясь покорять тамошние города, разграблять страны и включать их в свою огромную империю. Таким образом, Европа меньше всего пострадала от монгольского нашествия, зато получила все преимущества культурного контакта через своих торговцев, таких как венецианская семья Поло, и послов, которыми обменивались монгольские ханы и европейские Папы и короли. Новые технологии, знания и богатства породили Ренессанс, в котором Европа вновь обрела некоторые элементы своей прежней культуры, но, что более важно, получила книгопечатание, огнестрельное оружие, компас и счеты с Востока. Как отметил в XIII веке английский ученый Роджер Бэкон, монголы одерживали победы не столько благодаря своему военному превосходству, сколько «благодаря методам науки». Хотя монголы и «склонны к войне», они достигли столь многого, потому что «посвящали часы досуга принципам философии».
В Европе практически все стороны жизни — техника, искусство войны, одежда, торговля, пища, искусство, литература и музыка — подверглись в эпоху Возрождения серьезным изменениям в результате монгольского влияния. Вдобавок к новым формам ведения войны, новым машинам и блюдам, даже самые обыденные аспекты каждодневного быта изменились, когда европейцы переключились на монгольские ткани, одев штаны и кафтаны вместо туник и балахонов, стали играть на своих музыкальных инструментах при помощи маленького степного лука-смычка, вместо того, чтобы щипать струны пальцами, и стали писать картины в совершенно новом стиле. Европейцы даже подхватили монгольский боевой клич «ура», в качестве возгласа одобрения и восторга.
При учете таких невиданных достижений монголов, неудивительным кажется то, что Джефри Чосер, первый автор, который стал писать на английском языке, посвятил самый длинный из своих «Кентерберийских рассказов» азиатскому завоевателю Чингисхану. Текст Чосера проникнут искренним восхищением этим человеком и его деяниями. И в то же время, нам кажется удивительным, что образованный человек эпохи Возрождения мог так отзываться о монголах, которых весь мир теперь воспринимает типичными кровожадными варварами. Описание монголов оставленное Чосером и Бэконом имеет мало общего с теми образами, которые мы вынесли из более поздних книг или фильмов, которые изображают Чингисхана и его воинов дикими ордами жадных до золота и женщин варваров.
Хотя в последующие годы делалось множество изображений Чингисхана, не существует ни одного его прижизненного портрета. В отличие от всех других завоевателей, Чингисхан никогда не позволял делать свои изображения на холсте, камне или монете. Словесные описания оставшиеся от его современников темны и малоинформативны. В современной монгольской песне о Чингисхане есть такие слова: «Мы представляем себе твое лицо, но наши очи не видят его».
Оставшись без портретов Чингисхана и каких-либо монгольских записей о нем, мир мог воображать его таким, каким ему было угодно. До того, как прошло полвека со времени его смерти, никто не решался изобразить его, а потом каждая культура произвела на свет свой собственный образ Чингисхана. Китайцы изобразили его добродушным пожилым человеком с тонкой бородкой и пустыми глазами. Он больше похож на рассеянного китайского мудреца, чем на яростного монгольского воина. Персидский миниатюрист изобразил его турецким султаном, восседающим на троне. Европейцы нарисовали его типичным варваром с жестоким лицом и злобными глазками, уродливым в каждой черте.
Склонность монголов к тайнам ставит сложную задачу перед любым историком, который хочет писать о Чингисхане и его империи. Биографам и историкам практически не на чем основывать свои исследования. Им известна хронология завоеванных городов и побежденных армий, но достоверных сведений о его происхождении, характере, побуждениях, личной жизни практически нет. На протяжении веков распространялись неподтвержденные свидетельства о том, что все эти важные сведения о его биографии были записаны кем-то из его близких вскоре после его смерти. Китайские и персидские ученые ссылались на существование этого таинственного документа, а некоторые ученые даже утверждали, что видели его в период наивысшего расцвета монгольской империи. Примерно век спустя после смерти Чингисхана персидский историк Рашид ад-Дин описывает этот манускрипт, как «правдивую хронику», написанную «монгольским наречием и буквами». При этом он предупреждает, что документ хранится в строго охраняемой сокровищнице, куда его «сокрыли от глаз чужаков». Он особо подчеркивает, что «никто из тех, кто могли бы понять и проникнуть в смысл» монгольского текста, «не получил такой возможности». После падения монгольской империи следы этого тайного документа теряются, со временем большинство лучших ученых приходят к выводу о том, что такой текст вообще никогда не существовал, и что это всего лишь еще один из многих мифов о Чингисхане.
Как и художники разных стран, ученые изображали его по-разному. От Кореи до Армении они составляли разнообразные собрания легенд и фантастических преданий о жизни Чингисхана. В отсутствие достоверной информации их собственные страхи и фобии часто находили воплощение в его образе. По прошествии столетий ученые рассматривали жестокости и зверства, совершенные людьми вроде Александра, Цезаря, Шарлеманя или Наполеона, на фоне их свершений или их особой миссии в истории. В случае Чингисхана и монголов, их достижения забываются, преступления и жестокость раздуваются стократ. Чингисхан превратился в стереотип варвара, кровожадного дикаря, безжалостного завоевателя, который получает наслаждение от самого процесса разрушения. Чингисхан, его орда и в немалой мере все народы Азии превратились в одномерные карикатуры, символ всего того, что лежит за пределами «цивилизованного мира».
