Коллектив авторов - История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I
19 марта Ленин писал членам Политбюро: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимо. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало… Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок…»
Именно в это время в качестве центра разработки стратегии всей дальнейшей антицерковной политики большевицкого режима при ЦК РКП (б) была создана Антирелигиозная комиссия, председателем которой стал бывший секретарь ЦК Емельян Ярославский (Губельман), а бессменным секретарём – начальник 6-го отделения секретно-оперативного отдела ГПУ Е. А. Тучков.
Верующие сопротивлялись изъятию церковного имущества, ГПУ сообщало о 1414 «кровавых эксцессах» в 1922 г. В частности, в городе Шуе Владимирской губернии верующие оказали вооруженное сопротивление грабителям, было много убитых.
В ответ в марте 1922 г. по приказу Ленина начались групповые аресты, показательные процессы и расстрелы духовенства и активных мирян. Церковным гонениям, усилившимся в 1922 г. и продолжившимся в 1923-м, большевицкий режим пытался придать видимость «революционной законности», инсценируя судебные процессы. После наиболее громких из этих процессов, петроградского и московского, летом 1922 г. были убиты митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), горячо любимый своей паствой, избравшей его в 1917 г. на митрополичью кафедру, архимандрит Сергий (Шеин), миряне Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров; глубоко почитавшиеся православными москвичами протоиереи Александр Заозерский, Христофор Надеждин, Василий Соколов, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергий Тихомиров.
Всего в результате террора ГПУ в 1922–1923 гг. было убито 2690 священников, 5410 монахов и монахинь, закрыто 637 монастырей. Конфискованное у Церкви имущество оценивалась в 2,5 млрд. золотых рублей, а на помощь голодающим из них было истрачено всего около 1 млн. При этом бесценные художественные сокровища, находившиеся в храмах и монастырях, как правило, разрушались – изделия из драгоценных металлов отдавались в переплавку, драгоценные камни выковыривались. Вместе с другими драгоценностями, накопленными старой Россией, церковное имущество было продано для закупки оборудования и оружия за рубежом, для обеспечения «генуэзской дипломатии», для поддержки неудавшейся немецкой революции 1923 г., для содействия иным акциям Коминтерна.
Литература
Архивы Кремля. В 2-х кн. / Кн. 1. Политбюро и церковь. 1922–1925 гг. М.; Новосибирск, 1997.
Анна Урядова. Голод 1920-х годов в России и Русское зарубежье. СПб.: Алетейя, 2010.
2.2.44. Общество под большевиками в годы Гражданской войны
На территориях, занятых Белыми войсками, местные жители (предприниматели, ученые, учителя, ремесленники и т. д.) могли сотрудничать с властями, а могли вести свою частную жизнь и деятельность независимо от них. Под большевиками такого выбора не было: единственной легальной возможностью найти средства к существованию стала работа на советскую власть.
Запрещение частного предпринимательства и свободной торговли привело к стремительному исчезновению товаров – промышленных и продовольственных. Городские жители должны были получать продукты в виде пайков, которые распределялись по советским предприятиям и учреждениям. Все граждане были разделены на пять категорий «едоков», начиная с рабочих и солдат Красной армии, заканчивая «нетрудовым элементом» – так именовались «бывшие», включая интеллигенцию. Последняя категория снабжалась хуже всего, но и первая, привилегированная, едва выживала. В начале 1920 г. зарплата рабочих в Петрограде составляла от 7000 до 12 000 рублей в месяц. Для сравнения, фунт (409,5 грамма) масла стоил на чёрном рынке 5000 рублей, фунт мяса – 3000, литр молока – 750. Таким образом, жить на зарплату было невозможно; однако каждый работник в зависимости от своей категории получал некоторое количество продуктов от государства. Так, в Петрограде в конце 1919 г. рабочий на военном предприятии («едок» высшей категории) получал по продуктовым карточкам полфунта хлеба в день, а также фунт сахара, полфунта жиров и четыре фунта воблы в месяц.
Свидетельство очевидца
На процессе М. Конради (см. 3.1.16) М. П. Арцыбашев говорил о жизни под большевиками в годы Гражданской войны: «Словно издеваясь над законом природы и людьми, власть выдавала населению по две селедки и по одной восьмой фунта хлеба, иногда совершенно прекращая выдачу и в то же время под страхом смерти запрещая какую бы то ни было покупку и продажу продовольствия.
В квартирах производились систематические обыски, и у людей отбирали последние фунты муки. Все дороги были преграждены заградительными отрядами, чтобы не пропускать вольного товара. Кое-какие уцелевшие, вопреки большевицким запретам, жалкие рынки обирались вооруженными облавами. У крестьян отбиралось все, что превышало норму личного потребления, и таким образом уничтожался самый источник питания русского народа.
Никогда не понять человеку, находящемуся в здравом уме, какую цель преследовали большевики. Думали ли они, в самом деле, выморить голодом весь русский народ или хотели приучить человечество жить без пищи?». – М. П. Арцыбашев. Показания по делу Конради // Красный террор в Москве. М.: Айрис-Пресс, 2010. – С. 463.
Дневники и мемуары 1918–1920 гг., написанные в той части России, которая оставалась под большевиками, изобилуют страшными историями и подробностями о голодных страданиях и бесчисленных смертях. За полгода большевики так преобразовали народное хозяйство, что смерть от голода и страдания от истощения стали всеобщим явлением.
Свидетельство очевидца
«К середине 19-го года мы все, обыватели, незаметно впадали в тихое равнодушие, в усталую сонливость. Умирали не от голода, а от постоянного недоедания. Смотришь, бывало, в трамвае примостился в уголку утлый преждевременный старичок и тихо заснул с покорной улыбкой на губах. Станция. Время выходить. Подходит к нему кондукторша, а он мертв. Так мы и засыпали на полпути у стен домов, на скамеечках в скверах… Всеобщее ослабление организмов дошло до того, что люди непроизвольно переставали владеть своими физическими отправлениями. Всякая сопротивляемость, гордость, смех и улыбка совсем исчезли. В 18-м году еще держались малые ячейки, спаянные дружбой, доверием, взаимной поддержкой и заботой, но теперь и они распадались. Днём гатчинские улицы были совершенно пусты: точно всеобщий мор пронёсся по городу… Так отходили мы в предсмертную летаргию». – А. Куприн. Купол Святого Исаакия Далматского.
Постоянное недоедание гнало людей на поиски хоть чего-то съестного. Как вспоминал М. А. Осоргин, москвичи той поры ходили «с одинаковыми мешками за плечами, слабосильные – с санками или детской колясочкой на случай пайковой выдачи или неожиданной продовольственной поживы; мешки срослись с телом, люди стали сумчатыми». Скупка и перепродажа товаров частными лицами запрещалась; согласно декрету «Социалистическое отечество в опасности», подписанному Лениным 21 февраля 1918 г., спекулянты расстреливались на месте наравне со шпионами и контрреволюционными агитаторами.
Но ни заградотряды на станциях, ни расстрелы не могли остановить многотысячный поток «мешочников», ежедневно отправлявшихся в сельские регионы за продуктами. В деревнях катастрофически не хватало промышленных товаров, и на две катушки ниток в 1918 г. можно было выменять пуд муки, а на мужские сапоги – от 4 до 15 пудов. В нелегальном снабжении участвовали практически все. Укрываясь от проверок, люди перемещались на крышах вагонов, тормозных площадках и буферах. Одни шли на риск, чтобы спасти от голодной смерти себя и свою семью, другие – чтобы обогатиться на пришедшей разрухе. Если бы не «мешочники», т. е. крестьяне и перекупщики, которые, нарушая указ о запрете торговли, везли в города продукты питания, рискуя жизнью и свободой, то за 1918–1920 гг. вымерли бы практически все «нетрудовые элементы». По замечанию А. И. Куприна, при большевиках жившего в Гатчине, множество людей были тогда обязаны жизнью «предприимчивой жадности мешочника». Не случайно Зинаида Гиппиус предлагала поставить в будущей свободной России памятник «спекулянту-мешочнику», его обусловленное алчностью мужество спасло жизнь миллионам людей.
