Неизвестен Автор - Воспоминания крестьян-толстовцев (1910-1930-е годы)
Смидович сидел за большим столом в кожаном кресле и читал эту мою записку, читал про себя и только по временам гмыкал и приговаривал потихоньку:
"...Оружия не брать... будем судить... будем освобождать... мясозаготовки не можем... можно заменить чем-нибудь другим... в выборах не участвовать..." Так, значит, у вас советской власти не будет?
- У нас есть совет коммуны, - вставил я.
- Школа? Да, школа, - проговорил он в раздумье, - не будете посылать в государственную, будем штрафовать родителей... Подумаем, - заключил он.
Очевидно, какие-то нам неизвестные указания на этот счет на места давались, но какой-либо цельной, официальной инструкции дано не было, по крайней мере, мы ничего об этом не знаем, а не имея таковой, очевидно, не надо было соглашаться на переселение, но колесо уже было пущено в ход, завертелось, и остановить его уже было трудно.
Дело было решено.
Из ВЦИКа вопрос перешел в Наркомзем, которому было поручено оформить практически наше переселение в порядке плановых переселенцев. Начинать надо было с выбора и закрепления участка. Выдал нам Наркомзем ходаческий билет для выбора участка из переселенческих фондов.
Тогда еще были в местах малозаселенных, где имелись свободные земли, переселенческие управления, которые встречали ходоков, давали им приют, снабжали продуктами, давали адреса и планы свободных участков и закрепляли выбранный ходоками участок, согласно их ходаческому билету.
Нам указали большой район - Казахстан и Западную Сибирь. Можно было бы и в Восточную, но мы что-то туда не решились, далеко уж очень, но все же знакомились с теми районами Восточной Сибири, куда было переселение, по данным переселенческих управлений и географической литературе.
Ходоками были избраны - я и Ваня Зуев от нашей коммуны и Иоанн Добротолюбов от сталинградской общины "Всемирное братство". В мае 1930 года ходоки тронулись в путь. Всего мы проехали не менее 15 000 километров.
Побывали в Ташкенте, Аулиа-Ате, Фрунзе, Алма-Ате, Семипалатинске, Усть-Каменогорске и вверх по Иртышу чуть не до озера Зайсан, затем Новосибирск, Щегловск (ныне Кемерово), Новокузнецк, в районе которого и закрепили за собой переселенческий участок на реке Томи, километров 20 вверх по течению от Старого Кузнецка. Поездка эта была очень интересна и нужна, и о ней можно бы написать особую главу. Сколько мест мы осмотрели, сколько людей встречали, сколько событий! Ездили на поездах, на лошадях, пешком.
У меня была объемистая клеенчатая тетрадь, где я вел дневник ходока, чтобы потом полнее рассказать пославшим нас о нашей работе. Но этот дневник постигла печальная участь. При аресте меня в 1936 году его забрали вместе с другими бумагами, и он послужил одним из документов, на котором строилось обвинение меня в якобы контрреволюционности, с чем я никак не могу согласиться.
Ходоки вначале было остановились на участке в степном левобережье Иртыша, километрах в 100 от него в большом треугольнике между казацкими станицами Буконь, Баты и Чешлек.
Только потом я понял, что это было бы большой ошибкой. Что стали бы мы делать в этой степной, безлесной местности? Конечно, там можно было бы заняться богарным зерносеянием и животноводством, но ведь большинство из нас стремились, как вегетарианцы, к овощному и даже садоводческому направлению хозяйства.
Иоанн, знакомый с овцеводством, говорил, что здесь замечательные условия для разведения овец. Вдоль по речушке Чешлек растянется поселок. Можно будет отводить воды Чешлека на низменные места, прилегающие к реке, и развести хорошие поливные огороды.
Может быть, все это было бы и так, но кругом на сотни километров никакой промышленности, нет путей сообщения, куда же сбывать продукты? Где брать средства на разные необходимые расходы?
Но все же мы тогда решили остановиться на этом участке. Иоанн затесал кол, забил его и сказал: "Здесь будет город заложен".
Согласие местных властей было дано. Оставалось только на другой день сделать последние формальности, но, видно, кто-то "более политически развитый" подсказал им - и нам отказали. Сказали: "Переселенцы нам сюда нужны, но здесь недалеко граница, и нам нужны здесь люди боевые, а не вы".
И, к нашему счастью, мне думается, мы покинули те места.
Опять пароход, вниз по Иртышу. Пыльный Семипалатинск. Поезд на север, на Сибирь. Ночью и наутро в окна вам глянули уже не пески и колючки, а березовые рощицы и зеленая травка, все такое близкое, родное, русское.
- Вот это нам подходит - единодушно согласились три ходока.
Нас потом спрашивали - неужели вам в таких просторах и попались всего эти два участка - Кузнецкий да на Чешлеке? Неужели вы не могли подыскать место, пригодное для садоводства?
Да, не получилось тогда.
В благодатную Киргизию мы заезжали, но в том году переселение туда было закрыто.
В Алма-Ате нас приветливо встретил начальник республиканских земельных органов: "Я слышал, что толстовцы хорошие хозяева, и мне хочется, чтобы Вы работали у нас". И он предложил нам под самой Алма-Атой целый поселок с готовыми домами, с плодоносящими, хорошими садами, близ города, сбыт хороший, трудностей почти никаких, одним словом - заходи и живи и ешь яблоки. Заманчиво было нам это предложение, но мы отказались. Из этого поселка недавно были вывезены его жители, как зажиточные и не вступившие в колхоз.
От другого участка в Казахстане мы отказались, испугавшись ведения неизвестного нам поливного хозяйства, а главное, из одного источника должны были поливаться и земли переселенческого участка, и земли местных жителей казахов, воды было не в изобилии, и мы не захотели споров.
Коммуна стала готовиться к ликвидации хозяйства.
Но на нас висел приговор суда, нас могли лишить свободы, и я пошел опять в приемную М. И. Калинина к Смидовичу. Объяснил положение. Смидович при мне взял телефонную трубку и вызвал какого-то прокурора (кажется, республики).
- Там у вас имеется дело таких-то... Они сами уезжают далеко в Сибирь... Я полагаю, дело это можно прекратить... И на этом дело с судом кончилось.
Хозяйство свое мы сговорились передать психиатрической больнице имени Кащенко.
Эта больница по окрестным деревням практиковала так называемый патронат, т. е. спокойных душевнобольных раздавали на прожитие крестьянам за соответствующее вознаграждение, и на месте нашей коммуны они решили сделать как бы небольшое отделение больницы, ведающее делами таких больных.
Всего они уплатили нам 17 тысяч. А Ворона нашего, уже тридцатилетнего, который из вороного стал седым и был еще крепкий, купил за 100 рублей один крестьянин и еще работал на нем.
Наркомземом нам, как плановым переселенцам, был предоставлен льготный тариф на проезд людей и на вагоны для скота и багажа.
В марте 1931 года начали мы подвозить груз - с.-х. инвентарь, семена, продовольствие, картошку, личные вещи, фураж и т. д. на станцию Канатчиково Окружной железной дороги.
Лучших коров, телят и лошадей мы также увозили с собой. Со скотом отправился Петр Яковлевич Толкач. В отдельном вагоне, прицепленном к скотским, везли сено и корма на длинную и долгую дорогу. Дружно кипела работа по погрузке, чувствовался какой-то подъем. Коммуна бодро переходила к новому этапу своей трудовой жизни.
Шестаковка и наш коммунальный дом стали заполняться новыми людьми, рабочими и служащими больницы.
И вот 22 марта 1931 года и сами коммунары погрузились в вагон поезда, следующего с Ярославского вокзала через Вятку, Пермь, Свердловск, Омск, Новосибирск, Болотная, Новокузнецк.
От станции Новокузнецк наши вагоны с грузом по веточке подали к самому берегу Томи и выгрузили все под открытым небом. Было начало апреля, таял снег. Дальше, километров 20, надо было перевозить все на лошадях. Лед на реке сначала вспучило посередине, а у берегов вода стояла по льду, а потом и по всей реке, поверх одряхлевшего уже льда, разлилась вода.
7 апреля погрузили на сани остатки багажа и тронулись через реку. Жутко было ехать по широкой реке, по воде, а под водой ненадежный лед, промоины и трещины, но наш обоз благополучно стал выезжать на правый берег Томи в Топольниках, и только последняя подвода провалилась сквозь лед, но было уже близко к берегу, неглубоко, и ее вытащили.
Так благополучно, не растеряв ничего ни из материального, ни из духовного, закончила коммуна "Жизнь и труд" свое переселение из-под Москвы в Сибирь.
Часть II. СИБИРЬ
Апрель 1931 года. В природе победно идет весна - сияющая, быстротечная, сибирская. На пустынный, незаселенный дотоле берег р. Томи стали группами и поодиночке съезжаться переселенцы. Открывалась еще одна страница истории русского народа, страница небольшая, но яркая и полная обнадеживающего смысла и силы.
Еще в августе 1930 года приехала сюда рабочая дружина из нашей коммуны - несколько человек. Они, сколько смогли, подготовили условия для переезда остальных. Вместе с ними зиму 1930-1931 года жила группа членов сталинградской общины "Всемирное братство". Дружина построила один дом, да три дома купила, накосила сена и просодержала зиму молодняк скота, привезенный из-под Москвы.