Яков Шур - Когда?
Не беда, что этот бог чужд еврейской пасхе в честь мессии, — христианские общины объединили оба торжества и стали справлять свою пасху как печально-радостный праздник в память смертных страданий и волшебного воскресения Христа. Даже древнееврейскому названию праздника «пейсах» («умилостивление бога») был навязан иной смысл, от созвучного греческого слова «пасхейн» — «страдать».
Христиане праздновали свою пасху в одно время с еврейской. И такое совпадение никого не смущало почти три века, но за это время неузнаваемо преобразилась христианская религия. Почему?
Как это случилось?
Ранние христианские общины звали к себе всех желающих, на каких бы языках они ни говорили, в каких бы богов ни веровали и кем бы ни были: рабами или рабовладельцами, знатными богачами или безродными бродягами, мужчинами или женщинами, седыми старцами или безусыми юнцами.
В I веке новая вера была неотразимо привлекательна лишь для невежественных рабов, разоренных крестьян, безработных ремесленников и беспутного сброда, которому нечего было терять. Только этих легковерных, жаждавших чуда людей могла порадовать и обмануть сказка о загробном райском блаженстве для бедняков и адском возмездии для богачей.
Во II веке в общины все чаще стали наведываться состоятельные люди, обиженные произволом и вымогательствами римских правителей, оскорбленные и униженные гнетом императорской власти. Даже крупные помещики-рабовладельцы, ростовщики и прочие богатые господа всецело зависели от императора, как рабы — от своего хозяина. Стоило чем-нибудь прогневить всесильного владыку, и он без долгого раздумья приговаривал к самоубийству богача, чтобы присвоить все его состояние.
В это беспокойное время малодушные предавались бессильному отчаянию. У кого нервы были прочнее, тот считал за благо покориться слепой судьбе: чему быть, того не миновать! А пока не пришел горький час, «хватай день» — бездумно наслаждайся всеми радостями бытия.
Были и такие, что искали утешения в религии, но уже не верили в бездушных языческих богов, ничего не дававших ни уму, ни сердцу. А христианские проповедники убеждали, что их бог спасет от всех невзгод — нужно только верить в него, отказаться от мирских благ и прочей суеты, которая ничего, кроме огорчений, не сулит. Мудрено ли, что на этот необычный призыв откликнулись и многие состоятельные люди: они уже утратили надежды на лучшее будущее, изверились решительно во всем…
Христианские общины стали особенно охотно принимать зажиточных ремесленников, богатых купцов и землевладельцев: еще бы — ведь именно они, а не нищая братия приносили ценные дары и щедрые пожертвования. Иные богачи, напуганные христианскими пророчествами о близком конце света, отдавали все свое состояние общине, чтобы заслужить вечное блаженство — посмертную райскую награду на небесах. И еще здесь, на Земле, в общинах многое пришлось перестроить в угоду богатым «братьям во Христе».
Прежде всего только этим достопочтенным людям, а не рабам и беднякам можно было доверить солидную кассу и кладовую общины, все ее хозяйство. Сначала такие завхозы-надзиратели, или епископы, с их помощниками, дьяконами, не имели особых преимуществ — в общине все равны. Но росли общины, множились их богатства, возвышались авторитет и влияние епископов. Понемножку они стали полновластными владыками церковных округов, объединявших несколько общин: словам их, как закону, беспрекословно повиновались все верующие.
Теперь уже не бродячие апостолы-связные от случая к случаю наведываются в отдаленные одна от другой общины. Епископы, полномочные представители верующих, устанавливают постоянные связи друг с другом. Зарождается прочная организация — церковь [27] — с многочисленным штатом духовенства: она должна объединить разрозненные общины, живущие по своим «самостийным» укладам и уставам.
Разве можно допустить, чтобы руководители общин — каждый на свой вкус и страх — вкривь и вкось толковал сказку о Христе? Необходима единая догма — обязательное, как непреложная истина, учение для всех верующих. Вот когда, к концу II века, после многих переделок и переработок, сложилось евангелие — «благовествование» о земной жизни богочеловека.
Приспела пора пересмотреть и свести воедино разноречивые сказания о жизни и чудесах, смертных муках и воскресении спасителя. Об этом позаботились руководители церкви и богословы, составив «Новый завет», в отличие от «Ветхого завета», в котором ни слова нет о Христе. Из десятков евангелий они отобрали только четыре, к ним добавили «Деяния апостолов», сказочных первоучеников Христа, и многочисленные «послания».
В самый конец «Нового завета», на последнее место было загнано первое литературное произведение христианства — знаменитый «Апокалипсис». Пусть-де пореже вспоминают об «откровении Иоанна Богослова» с его непримиримой, исступленной ненавистью к Риму и гневным обличением этого погрязшего в грехах и пороках «Нового Вавилона». Пусть забудутся грозные предсказания о близком конце мира и новом пришествии Христа, который должен установить царствие божие на земле.
Настали другие времена. Конец мира проповедники отодвинули в неведомо далекое будущее, а царствие божие со всеми его блаженствами вознесли на небеса. И желанную райскую награду отныне обещали только тем, кто смиренно и покорно переносит земные страдания.
Куда девались прежние пламенные проповеди против сильных мира сего и рабства, презрение к богатству, пророчества о мести угнетателям? Быстро излечивалось христианство от своих мятежных настроений. Правда, и раньше оно никогда не звало к открытой борьбе и революционным восстаниям. Проповедники только на словах осуждали рабство, провозглашая равенство и братство лишь перед богом: ведь все люди — рабы его.
А «Новый завет» уже прямо, откровенно, без стыда и стеснений, требовал: будьте кротки, как овцы, и даже самым жестоким хозяевам повинуйтесь «со страхом и трепетом, в простоте сердца, как Христу». Видите, как обернулось дело: ненавистные рабовладельцы уподобились образу божию и покорность благодетелям-господам была приравнена к послушанию благоподателю-господу.
Впрочем, не позабыл «Новый завет» о бедняках и трогательно поучал их: радуйтесь своим страданиям, они искупят грехи ваши и откроют верный путь к загробному счастью. Помните — недолговечна земная жизнь, поменьше думайте о бренном теле и земных радостях, побольше заботьтесь о бессмертной душе. И главное, не бунтуйте: стоит ли, в самом деле, бороться за лучшую жизнь на Земле, если смирение и послушание обеспечат безмятежное блаженство на небесах.
«Новый завет» настойчиво увещевал: любите врагов ваших, терпеливо прощайте им насилия и вообще не противьтесь злу: «Мне отмщение и аз воздам!», то есть сам бог разберется, кто несправедлив, отомстит угнетателям и наградит страдальцев.
Очень понравились эти проповеди рабовладельцам: пусть народ тешится радужными надеждами и забавными сказками о будущем райском житье-бытье, лишь бы не бунтовал и безропотно покорялся господам.
Так вот и получилось, что христианство стало религией не столько рабов и бедняков, сколько богатых рабовладельцев. «Не плохо бы, — мечтали эти господа, — распространить повсюду такое удобное и выгодное вероучение, сделать его главной религией всей Римской империи». Удалось это нелегко и не сразу…
Спор о празднике
Руководители христианской церкви отлично понимали: какая бы вера ни была, она должна служить оправданием и опорой власти — иначе не добьешься влияния в государстве. И духовенство настойчиво внушало верующим: всякая власть — от бога, а кто восстает против царя земного, тот враг и царю небесному.
Бесследно испарилась былая ненависть к римским правителям. Церковь изо всех сил старается услужить, угодить, удружить императорской власти и любовно молится о ее процветании. Впрочем, «любовь» эта стала взаимной.
На Востоке и Западе огромной империи, даже в самом Риме, народный гнев то и дело взрывался в восстаниях. Величайшая держава Древнего мира неотвратимо клонилась к распаду. Сами императоры сидели на престоле как на иголках. Подумать только: за два с половиной века после зарождения христианства сменилось сорок императоров, и едва десяток из них мирно дожил до конца дней своих. Остальные были свергнуты или отрекались от престола, задушены, отравлены или кончали жизнь самоубийством.
В дворцовых распрях и заговорах слабела гроза народов — власть императора. А церковь Христова росла, крепла и богатела. Она объединяла уже сотни тысяч покорных ее воле последователей, прибирала к рукам богатства, становилась могучей силой. Теперь императоры были заинтересованы в дружбе и союзе с ней, нуждались в ее помощи, поддержке, влиянии на верующих.
