Лилиан Крете - Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»
Все мостовые замощены камнем, а тротуары — деревом, но на самых многолюдных, например на Монтгомери-стрит, «тротуары каменные». Теперь в Сан-Франциско 7 школ, 12 церквей, 50 гостиниц, 60 магазинов спиртных напитков, 26 ресторанов, 4 банных заведения, 137 салунов, 5 дантистов, 99 адвокатов, 11 пожарных команд, 21 консульство и 26 часовщиков(33).
Двумя годами позднее, 11 февраля 1854 года, в Сан-Франциско появилось газовое освещение, и в том же году начала действовать трамвайная линия между двумя крайними точками города — Норс-Бич и Саус-Парк, а когда-то похожая на пустырь Плаза превратилась в красивый общественный парк. Наконец, в городе появился Монетный двор. Самой крупной монетой, которую чеканили в Калифорнии, был слэг — или восьмиугольник, «октогон», как ее называли из-за восьмиугольной формы. Эта 50-долларовая монета была, разумеется, для всех предметом зависти, и Сент-Аман сообщает, что, разочаровавшись во французской политике, люди стали говорить: «Больше не хочу быть ни легитимистом[26], ни социалистом, хочу стать октогонистом»(34).
В 1856 году, когда «золотая лихорадка» уже стихала, Сан-Франциско был красивым, богатым, обширным, динамично развивающимся городом, со всеми учреждениями цивилизованного мира: банками, роскошными отелями, церквями, приютами, больницами, страховыми компаниями, торговой палатой, 33 ежедневными и еженедельными изданиями, с благотворительными обществами и Юношеской Христианской ассоциацией, с масонскими ложами и другими тайными орденами, с литературными обществами, библиотеками, театрами, клубами и с восемью обществами трезвости(35). Но в нем по-прежнему царили насилие и безнравственность.
Малая Чили и Малый Китай
Общество было колоритным, беспокойным, разношерстным, космополитичным. На улицах звучала многоязычная речь, и можно было встретить людей всех рас, а разнообразие одежды добавляло облику города красочности. Некоторые национальные меньшинства образовывали отдельные группы, ограниченные одной улицей или кварталом, которые порой становились отвратительными гетто. Таковы были чернокожие — изгои общества, оттесненные в район Кирни-стрит.
То же можно было сказать и о латиноамериканцах, сгруппировавшихся в Маленькой Чили (название, появившееся на плане Сан-Франциско, изданном в 1852 году). В 1849-м Маленькая Чили была палаточной деревней на южном склоне Телеграфного холма, и ее население жило в основном доходами от петушиных боев, танцевальных залов и домов терпимости. В 1852 году центр Маленькой Чили, Джексон-стрит, с ее многочисленными барами, по вечерам превращавшимися в дансинги[27], становился местом развлечения подвыпивших золотоискателей. Большая привлекательность этих заведений кроме обилия и разнообразия продававшихся там алкогольных напитков состояла в «мексиканках, перуанках, чилийках и негритянках в кричащих туалетах»(36).
Постоянными посетителями здесь были и бывшие каторжники из Австралии, обретающиеся близ Кларкс Пойнта в Сидней Тауне — логове воров, шулеров, бандитов и преступников-рецидивистов. К ним мы еще вернемся.
Бывали здесь и китайцы, которые завладели Сакраменто-стрит и Дюпон-стрит, а также всеми примыкавшими к ним улицами, создав настоящий город в городе. «Внешний вид их лавок, национального костюма, специфический запах, вся атмосфера, в которой они жили, все это создавало красочный образ оживленного уголка азиатского города»(37). Среди них было много лавочников, рестораторов, прачек. Можно даже сказать, что китайцы были монополистами стирки. Белье, выстиранное в «различных окрестных лагунах и источниках»(38), гладили в Маленьком Китае. В каждом самом крошечном, самом захудалом жилище на любой улице можно было видеть китайца, гладившего чистое белье, ловко управляясь с утюгом, наполненным жаркими углями. В Сан-Франциско, городе холостяков, прачки и трактирщики процветали. Стирка рубахи стоила в 1851 году 50 центов, а годом раньше обходилась много дороже. В Маленьком Китае жили также почтенные лавочники и несколько богатых торговцев, «вежливых, умных и образованных джентльменов», при случае надевавших роскошные костюмы и порой говоривших на отличном английском языке(39).
Но согласно авторам анналов Сан-Франциско, которые были добросовестными хроникерами, большинство китайцев — «лодыри», и проводят время за игрой. «Китайские игорные дома день и ночь были полны людей этой расы», — утверждали они.
«Маленькой Франции» в Сан-Франциско не было. Тем не менее французы составляли значительное сообщество, которое сохраняло обычаи и привычки своей страны. Но, не сливаясь с американским населением, французы не были сплочены, как китайцы. Они никогда не создавали многочисленных групп. Классовое сознание, политические убеждения, воспитание способствовали изоляции французов в четко различных категориях, независимо от того, какими были их занятия в Калифорнии. Несомненно, революционные события во Франции 1848 года порождали злобу и неприязнь, разобщили калифорнийских французов. Француз нелегко покидает родину, а когда это делает, то чаще из тяги к приключениям, нежели из желания обосноваться на чужбине надолго. Если, разумеется, за ним нет преступлений и ему не приходится бежать от строгостей закона или искать политического убежища, а также если его не высылает само государство. Поэтому не удивительно, что в целом французские колонисты были не слишком благородны.
Французы
Сколько их было? Любая цифра неточна. Население перемещалось, местные власти не проводили переписи иностранцев, и даже документы, находившиеся в распоряжении консульства, недостоверны. Сент-Аман, долго занимавшийся этим вопросом, отказался назвать свою цифру. Он пришел к выводу о том, что во всей Калифорнии французское население должно было достигать от 25 до 30 тысяч человек. Но, добавляет он, «общая численность за шесть лет, считая всех, кто здесь был, кто вернулся, кто умер или временно приезжал в страну, должна оцениваться цифрой вдвое большей»(40).
Чем они занимались? Благодаря Альберу Бенару, С. де Лаперузу, М. де Сент-Аману, Эдуарду Ожеру и многим другим, мы располагаем очень точными сведениями о занятиях французов в Сан-Франциско. Как и китайцы, они обладали монополиями, «очень интересными монополиями, которых американцы у нас никогда не оспаривали», — пишет М. де Сент-Аман. Их можно понять. Французы мыли посуду, подметали улицы, нанимались слугами, чистильщиками сапог.
Чистильщики, среди которых М. де Сент-Аман обнаружил бывшего нотариуса, брали 25 центов за чистку пары обуви. «Признаюсь, мой патриотизм не доходил до того, чтобы отдавать им мои деньги»(41).
Судьба нотариуса — чистильщика сапог — лишь один пример невезения, с которым встречались переселенцы. И далеко не единственный. В письме графа де Россе-Бульбона мы читаем:
«В этой путанице маркиз де… стал служащим своего бывшего шофера, сделавшегося банкиром. Бывший банкир, экс-миллионер, мечтал о месте крупье в игорном доме бывшего Геракла, который ныне делает больше долларов, чем было ядер в сорок восьмом году…; М. Г. … бывший гусарский полковник, стирает и гладит рубашки, бывший морской лейтенант устроился водоносом, виконт — гарсон в кабачке, и мечтает о дне, когда станет кабатчиком. Уж и не знаю, какой герцог стал чистильщиком сапог…»(42)
С. де Лаперуз рассказывает, что на ступенях деловой биржи «Калифорниа Эксчейндж» он заметил целую вереницу чистильщиков «в ужасных лохмотьях». Он подошел к одному из них, который показался ему «менее грязным, чем прочие», и сказал, поставив ногу на подставку: «Ну-ка, приятель, начисти-ка мне это поскорее до блеска…» Тот, принимаясь за мой ботинок, поднял голову, и у него вырвался возглас удивления. Мы бросились в объятия друг к другу». Чистильщик был не кем иным, как графом Андре де Сент Ф., юным супрефектом при Луи-Филиппе(43).
Французы были также поварами, рестораторами, точильщиками, продавцами вина. Их можно было часто встретить на улицах толкающими перед собой ручные тележки, с помощью которых они доставляли вино «корзинами и дюжинами бутылок» на дом состоятельным клиентам. Вина были крупной статьей французского экспорта и соперничали с английскими сортами пива, которые очень ценились, но и стоили дороже других. Несмотря на 40-процентный таможенный сбор цена бутылки хорошего бордо была не больше 25 центов. По данным М. де Сент-Амана, Калифорния в 1851 году потребляла в день от 15 до 20 тысяч бутылок вина — цифра впечатляющая, если учесть, что в этом золотом Штате жило всего около 300 тысяч человек. Надо сказать, что из-за отсутствия сборщиков винограда в Калифорнии его срезали по мере созревания и продавали на рынках, вместо того чтобы служить сырьем для производства вина. Верно и то, что, как с удовлетворением замечает М. де Сент-Аман, «общества трезвости здесь не были так популярны, как в других штатах Союза»(44). Однако ни в одном другом штате они не были столь полезны. Алкоголизм был здесь настоящим бедствием. Клипперы, прибывшие из Соединенных Штатов в течение трех последних месяцев 1851 года, привезли 494 890 галлонов крепких алкогольных напитков, а в предшествовавшие девять месяцев — 1 миллион(45).
