Булач Гаджиев - Шамиль
Царское правительство отнеслось к Шамилю благосклонно и предупредительно. Бывший имам находился в России 10 лет, и все эти годы, до самого выезда в Аравию, жизнь его во всех отношениях была вполне обеспеченной. В Калуге, куда Шамиль прибыл на постоянное жительство, ему предоставили трехэтажное здание в центре города (ныне там 8–летняя школа) и небольшой сад. К его услугам были карета, кучера, повара, переводчики. Шамиль и его семья получали на расходы в год 20 тысяч рублей серебром. Любая просьба исполнялась быстро. В честь пленного дагестанца устраивались балы, приемы, вечера, скачки. Шамиль имел право переписываться с любым лицом, вплоть до военного министра России. Он имел также право вступать в контакт с кем пожелает. Шамиль посетил окрестные места Калуги, Москву, Петербург, Кронштадт. Ему доставлялись газеты, в том числе и русские, выписывались книги, которые имам хотел иметь в домашней библиотеке. Распорядок дня и другие правила — когда вставать, есть, совершать поездки и так далее — составил сам Шамиль по своему желанию и разумению. Умерших могли похоронить в Калуге или, как это было с дочерью Нафисат, за счет казны отправить в Дагестан. Сыновьям и дочерям имама давалась возможность получить образование, а один из сыновей — Мухаммед–Шеффи поступил на царскую службу и дослужился до чина генерала.
Но плен есть плен. Какие‑то ограничения все же были. К примеру, переписка проверялась цензурой, а в некоторых случаях письма Шамиля редактировались. Свидания с посторонними лицами происходили непременно в присутствии пристава или переводчика. Далее чем за 30 верст от Калуги дагестанцам ездить не разрешалось, если это не предусматривалось «расписанием». Запрещено было Шамилю и возвращаться на родину. Закономерен вопрос: почему Шамиля, 25 лет воевавшего с царской Россией, не казнили, не сослали, скажем, в Сибирь или вообще не изолировали? Более того, в каждом городе, через который проезжал этот человек (по пути в Калугу), ему устраивали шумные встречи, на которых произносили речи, вручали подарки и затем, обычно, следовали теплые проводы. В Чугуеве сам император удостоил его вниманием.
Простым людям Шамиль казался человеком, который хотел избавить горцев, таких же, как и они сами, тружеников, от господ. По России тогда имели хождение самые различные легенды и рассказы, были и небылицы, в которых имам представал народным героем. Видимо, их сочиняли солдаты, вернувшиеся с Кавказской войны. Как бы то ни было, простой народ относился к дагестанцу с неподдельной симпатией.
Царскому правительству приходилось учитывать и тот факт, что, невзирая на поражение восстания, дагестанский народ не отвернулся от Шамиля, а всю вину переложил на наибов, которые «предали имама генералам за мешок золота».
Правительство не могло не учитывать и то, что с окончанием Кавказской войны не исчезли идеи освобождения от ханов, беков и от колониального режима. Коль скоро так, то в любое время имя Шамиля могло стать знаменем борьбы. Царь и его окружение понимали, что оттого, как они будут относиться к бывшему имаму, события в Дагестане, как стрелка чуткого барометра, будут клониться то в одну, то в другую сторону.
Некоторые страны Запада, в том числе Англия и Франция, в годы борьбы горцев за свою независимость находились во враждебных отношениях с царской Россией. Поэтому европейской общественности Шамиль преподносился как борец против их общего врага. Кроме того, имя Шамиля было популярно в Италии, Германии и США, где складывались самостоятельные государства. Со всеми этими факторами Петербургу также приходилось считаться. Вот, пожалуй, по этим причинам царское правительство поступило с Шамилем так, а не иначе: не казнило, не сослало, не изолировало, а держало в Калуге, введя в его жизнь лишь некоторые ограничения.
Я специально ездил по некоторым местам в России, где бывал Шамиль. Видел дома и дворцы, заводы и фабрики, сады и библиотеки, которые посетил дагестанец. Шагал по улицам, по которым век назад ходил Шамиль, садился на скамью в тени деревьев парка, где любил отдыхать Шамиль, стоял на берегу Оки, откуда он глядел на реку и уходящие дали, вспоминая, вероятно, потерянную Родину. Посетил я и старинную больницу Калуги, где Шамиль в 1859 году случайно встретился с раненым дагестанцем. Я также познакомился в лечебнице со своим земляком, но не больным, а видным ученым, врачом. Заходил Шамиль и в гимназию, где учились русские дети. Ныне там институт. И там я нашел своего земляка — он руководил одной из кафедр института.
Но достаточно воспоминаний! Не будем забегать вперед, а продолжим повествование о тех событиях, на которых мы остановились в предыдущем рассказе.
25 августа 1859 года в четыре часа пополудни на Гунибе закончилась Кавказская война — после 25 лет борьбы Шамиль сложил оружие. Поздно вечером того же дня пленник спустился в Средний Гуниб, а затем к лагерю царских войск на Гудул–майдане, где для него была приготовлена суконная палатка и ужкн, состоящий из плова и чая.
Шамиль был взволнован до предела. Подполковник Алибек Пензулла–ев, приставленный к нему, как мог утешал его. Успокоился Шамиль лишь тогда, когда отправил весточку в Гуниб. Глубокой ночью принесли медвежью шубу. Подарок от князя Барятинского — объяснили ему. На следующий день с Гуниба спустились Кази–Магомед, Мухаммед–Шефи и другие члены семьи. Женщины шли с закрытыми лицами. Слухи, будто у Шамиля имеется пять миллионов рублей серебром, оказались выдумкой. У вчерашнего имама не нашли даже хорошего белья. Всех пленников заново обмундировали. И, как вспоминал впоследствии зять имама Абду–рахман, «тогда впервые мы могли стряхнуть с себя вместе с боевым пылом и ту не поддающуюся описанию грязь, которая наслоилась на нас в течение 5–6 месяцев, протекших со времен падения Ведено». Шамиль все время беспокоился о книгах, так как большую часть личной библиотеки растащили еще перед осадой Гуниба.
На Гудул–майдане в присутствии Шамиля состоялся парад войск. , Князь Барятинский поблагодарил солдат — и скалы Кегера и Гуниба огласились громом орудийных залпов.
Утром 27 августа пленника и его семью повезли в Темир–Хан–Шуру. Их сопровождали два эскадрона драгун, батальон пехоты и две сотни Дагестанского полка — всего приблизительно одна тысяча человек. Лично к Шамилю приставили полковника Трамповского. Предостережения не были излишними. Где‑нибудь на 125–километровом пути от Гуниба до Темир–Хан–Шуры фанатичная толпа могла попытаться отбить Шамиля. Но этого не случилось, хотя, как рассказывал один из очевидцев, «отовсюду выходили навстречу тысячами горцы и женщины..» Последние оплакивали имама, а мужчины целовали полы его черкески. Многие старались, держась за уздечку лошади, как можно дальше от аула проводить дорогого человека. Так было в Куппе, Хаджал–Махи, Левашах, Ур–ме и Дженгутае. В последнем Шамиль почувствовал себя плохо; боялся, что отравили. Но русский доктор дал какие‑то капли, и скоро боль прошла. Шамиль был очень благодарен ему.
Бывший имам в сопровождении охраны въехал в Темир–Хан–Шуру со стороны Муслим–аула (ныне Атланаул). Его встречали войска и большие толпы гражданского населения. Воздух огласился криками «ура!» Пленника устроили у скалы Кавалер–Батарея на квартире командующего Прикаспийским краем барона Врангеля. Пять дней, с 29 августа по 3 сентября, находился бывший имам в Темир–Хан–Шуре. Эти дни ушли не только на приемы и другого рода церемонии, но и на покупки. Всей семье приобрели новую одежду, Шамилю, кроме прочего, — черкеску из черного сукна. Затраты были довольно солидные — семь тысяч рублей.
В Темир–Хан–Шуре умерла одна из внучек Шамиля. Там же пленникам сообщили, что в Россию на первых порах поедут только Шамиль, старший сын Кази–Магомед и два мюрида. Остальная семья на время задержится в Дагестане. Было отчего прийти в уныние.
Из Темир–Хан–Шуры выехали 3 октября. Ехали на трех тарантасах. Шамиль находился в экипаже, подаренном ему Врангелем. К нему попеременно садились то сын Кази–Магомед, то полковник Трамповский, то переводчик Алибек Пензуллаев. Как и из Гуниба, его сопровождал конвой: два эскадрона драгун или две сотни казаков. Дорога шла по руслу реки Шура–озень. В Кумторкале пришлось задержаться на несколько часов. Сюда специально прибыли знатные дамы и господа из Петровска (Махачкалы). Пленника угощали чаем, печеньем, фруктами; играл духовой оркестр. Дамы осаждали Шамиля, задавая самые разные вопросы. Пленник был любезен со всеми. День был на редкость жарким, и сердобольные женщины стали даже предлагать ему свои зонтики. Расставались тепло. Далее дорога шла мимо громады песчаного бархана Сарыкум, а затем резко поворачивала на север.
В Чирюрте Шамиля пригласил к себе командир Драгунского полка граф Ностиц. 3 сентября 1859 года имама сфотографировали. Шамиль попросил отправить снимок и его семье в Темир–Хан–Шуру.
