Андрей Иванов - Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага
Первые контршпионские операции были проведены махновцами еще в 1918 году в период немецкой интервенции на Украине и имели антигерманскую направленность. Именно к этому периоду относится начало террора по отношению к мирному населению, поскольку гражданские немцы стали расстреливаться махновцами по обвинению в шпионаже наравне с выявленными военными агентами. Отчасти для выполнения этого вида деятельности контрразведка была превращена в орган внесудебной юстиции, самостоятельно проводивший следствие, выносивший приговоры и приводивший их в исполнение[467]. Так военный контроль стал полностью автономным.
Несмотря на то, что в 1919 году было принято решение о создании комиссии «в целях разъяснения и улаживания всякого рода нареканий и недоразумений, с одной стороны, и контрразведывательными органами, с другой», местные отделения военно-контрольной службы, например в Мариуполе и Бердянске, оказались абсолютно независимы, получив почти неограниченные полномочия. Для утверждения смертного приговора, вынесенного контрразведкой, требовалось лишь одобрение соответствующих действий командиром воинской части махновской армии. При этом попустительство самого Н. И. Махно, нередко поощрявшего террористические акции по отношению к офицерам ВСЮР, «буржуям» и сотрудникам деникинских спецслужб, а в каждом красноармейце видевшего шпиона[468], во многом благоприятствовало развертыванию «черного» террора. По свидетельству очевидцев, в анархической контрразведке допускались «расстрелы, избиения совершенно невинных людей», и она «была ужасом» даже для сторонников Махно[469].
* * *Ошибки, допущенные в процессе оформления организационно-штатной структуры военно-политических контрразведок противоборствующих сторон спровоцировали их трансформацию из контршпионского в террористическое учреждение. Другой важной причиной такого превращения были особенности кадровой политики противников при комплектовании данных учреждений.
Трансформация службы военной контрразведки в военно-политическую требовала привлечения к ведению данной деятельности как специалистов по борьбе со шпионажем, так и опытных работников политической полиции. Однако многие лидеры антибольшевистского движения на Юге России, среди которых был и А. И. Деникин, не доверяли бывшим жандармам и старались не привлекать их на службу[470].
В органы контрразведки стали проникать авантюристы и мошенники, не имевшие ни опыта агентурной работы, ни устойчивых моральных принципов. Они шли в контрразведку с целью наживы и грабежа, часто занимаясь фабрикацией дел, вымогательством, хищением денежных средств и реквизициями у местного населения, нередко сопровождавшимися расстрелами[471].
При этом оплата услуг контрразведчиков не соответствовала сложности их работы, а постоянные задержки выплат жалованья привели к тотальному уходу опытных контршпионских работников со службы.
Редким исключением в этом отношении были органы военного управления на Черноморском побережье Кубани, где «на кадровые должности были назначены опытные чины прежней жандармерии и полиции»[472]. Но даже несмотря на это, «то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало самые мрачные времена Средневековья»[473].
Воспоминания участников антибольшевистской борьбы на Юге России полны весьма нелестных отзывов о работе контрразведывательных служб ВСЮР. В частности, вот мнение В. В. Шульгина: «Про „контрразведку“ я не могу рассказать многого… Я не был в достаточном курсе дела. Но общее у меня сложилось впечатление, что если бы ее совсем не было в Добр[овольческой] Армии, то было бы лучше», «контрразведка быстро обросла маньяками, мошенниками и бандитами, среди которых большевистские агенты плавали, как у себя дома. Порядочные люди попадали в контрразведку не густо»[474]. По словам П. Н. Врангеля, «произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением».
А вот какую характеристику сотрудникам крымских органов по борьбе со шпионажем дал генерал Я. А. Слащов: «Полковник Кирпичников, личность крайне темная, так же темно был убит за каким-то темным делом темными личностями из белых же. Полковник Астраханцев, личность тоже достаточно темная, в момент одесской эвакуации уехал из Крыма с казенными деньгами будто бы в Новороссийск с докладом, а на самом деле, скупив валюту, бежал за границу»[475]. Г. Я. Виллиам был еще резче: «деникинская контрразведка представляла собой […] что-то ни с чем несообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное»[476].
С последним нельзя не согласиться, учитывая, что пьянство действительно было сильно развито среди работников военного контроля, а их методы дознания трудно назвать гуманными. К примеру, согласно мемуарам члена Сочинского Окружного исполкома Н. В. Вороновича, при попытке предотвращения делегатского съезда крестьян Черноморской губернии деникинские борцы со шпионажем применяли весьма своеобразные средства получения информации: «Один делегат Новороссийского и два делегата Сочинского округов были арестованы чинами контрразведки и подверглись жестокой порке шомполами, так как отказались выдать имена организаторов съезда и назвать деревню, в которой он был назначен»[477].
Ввиду приведенных фактов в августе 1919 года о работе контрразведки был сделан неутешительный вывод: «Личный состав в большинстве случаев был совершенно несоответствующий, теперь начинает улучшаться, но и сейчас имеет много совершенно неподготовленных к работе в контрразведке»[478].
Мало того, нередко сотрудники военно-контрольной службы оказывались советскими шпионами. К примеру, это было актуально для контрразведывательных органов антибольшевистского движения на Кубани: «Коммунисты, под видом мелких агентов контрразведки, государственной стражи и поставщиков интендантства, проникли во все штабы и знали все секреты Добрармии, информируя своих московских товарищей о всем происходящем в тылу и прифронтовой полосе. В этом я имел возможность убедиться летом 1920 года во время моего кратковременного пребывания в занятом большевиками Сочи, где один из таких агентов смеясь рассказывал мне, как он служил в Добровольческой контрразведке, благодаря чему имел возможность подробно сообщать о составе, численности и расположении Деникинских войск»[479].
Мариупольский чекист Кокута устроился на работу в военный контроль ВСЮР в качестве фотографа, что позволяло ему снабжать советских «особистов» фотографиями вражеских агентов. Благодаря его деятельности было раскрыто более 60 шпионов и диверсантов[480]. Как говорится, комментарии излишни.
* * *Что касается сотрудников советских Особых отделов на Юге, то, по словам М. Я. Лациса, там служили «чекисты, которых выбрасывали из центрального аппарата ВЧК как малоспособных и малонадежных»[481]. К тому же после объединения подразделений Военконтроля с Чрезвычайными комиссиями из образованных органов были исключены «примазавшиеся элементы»[482] — в основном опытные военспецы.
Штаты ЧК формировались преимущественно по классовому принципу с категорическим отрицанием преемственности кадров прежних спецслужб, а главным требованием, предъявляемым к сотрудникам, была партийная благонадежность, а не профессионализм[483]. Например, начальниками армейских Особых отделов на Юге были: Б. А. Бреслав (большевик с 1907 года), Н. А. Скрыпник (большевик с 1897 года), С. Е. Богров (большевик с 1901 года), В. Н. Манцев (большевик с 1906 года), К. И. Ландер (большевик с 1905 года) и др.[484]
По словам О. М. Санковской, «чекисты отказались от дальнейшего использования многих опытных уже контрразведчиков. В связи с этим нарушалась преемственность, в том числе и в использовании специфических методов и тактических приемов борьбы со шпионажем. Данное обстоятельство не лучшим образом сказалось на эффективности противодействия белогвардейским и иностранным спецслужбам. Контрразведка, как правильно организованная и сориентированная система работы, основанная, прежде всего, на активном применении агентурных методов, отошла на задний план»[485].
Это подтверждалось и самими чекистами, по воспоминаниям которых, «работа особого отдела строилась вначале главным образом на устных заявлениях да на письмах трудящихся»[486]. К тому же получение информации о работе вражеской агентуры в Красной Армии было затруднено и объективными факторами — перлюстрация корреспонденции после создания Особых отделов осталась в компетенции РВСР, поскольку ее ведение регулировалось «Положением о военной цензуре» от 23 декабря 1918 года[487]. А отсутствие четкого взаимодействия между региональными отделениями ВЧК и Реввоенсовета ограничивало возможности «особистов» в области контрразведывательной работы. К слову, белогвардейские спецслужбы на Юге России таких проблем не испытывали, так как цензурный контроль находился в ведении контрразведки ВСЮР[488].
