Александр Островский - Кто поставил Горбачева?
В эту «работу», писал С. С. Шаталин «были втянуты сотни людей». Руководили ими Б.З. Мильнер, В.Л. Покровский и он. 20 ноября 1979 г. A.C. Черняев записал: «Вчера вот прочел выступление Брежнева на ПБ (перед предстоящим пленумом ЦК о экономическом положении и планировании на 1980 г.). Поразился откровенности. Но и встревожился еще больше: ситуация-то аховая… В тексте речи уже для пленума (которую я сегодня прочел) – подано все это в ослабленном виде… но названы «поименно» виновники – министры»[776].
После этого в следующем 1980 г. Политбюро ЦК КПСС поручило Комиссии В.А. Кириллина подготовить второй доклад на эту же тему, разработкой которого руководил С.С. Шаталин. «Первый доклад, – вспоминал он, – был атомной бомбой, второй – водородной, даже госплановские снобы говорили – да»[777].
«Второй доклад был всего в трех совершенно секретных экземплярах – один у председателя Госплана СССР Н.К. Байбакова, второй – у президента АН СССР А.П. Александрова и третий – у В.А. Кудряцева». После подготовки второго доклада В.А. Кириллин уехал в Болгарию, а когда вернулся неожиданно для многих «написал просьбу об отставке с поста вице-премьера», чего до этого никогда не было[778]. По всей видимости, это было связано с тем, что предложения возглавляемой им комиссии были отвергнуты.
«В конце 1981 г., – пишет В.И. Болдин, который именно в этом году из редакции «Правды» перешел на должность помощника секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, – у меня состоялся… разговор с Михаилом Сергеевичем… Горбачев откровенно высказался сам и предложил мне подумать, кого можно было бы привлечь для выработки новых концепций развития экономики. Тогда был составлен список экономистов и хозяйственников». Михаил Сергеевич предложил действовать осторожно. «Но встречи с учеными и специалистами начались и продолжались довольно долго. Горбачев напрямую или через меня приглашал экономистов Госплана, Министерства финансов, Комитета по труду и заработной плате, многих других специалистов. В общем скоро подобные встречи вошли в практику и собрания экономистов у Михаила Сергевича стали своеобразным ритуалом»[779].
По всей видимости, события в Польше стимулировали разработку Советом Министров СССР постановления № 125-37 о создании Межведомственного совета по анализу опыта стран – членов СЭВ в области планирования и управления народным хозяйством, принятого 29 января 1981 г.[780].
Примерно тогда же, пишет О.Р. Лацис, Л. И. Брежнев направил в Политбюро записку, в которой «предлагалось создание общего рынка стран СЭВ со свободным движением товаров, капитала и рабочей силы»[781].
Руководство разработкой проекта подобной перестройки было возложено на Н.В. Талызина[782], который с октября 1980 г. был заместителем председателя Совета Министров СССР и постоянным представителем СССР в Совете Экономической Взаимопомощи[783].
Работа велась в рамках СЭВ на протяжении трех лет, т. е. до 1983–1984 гг., и была завершена при К. У. Черненко. Проект был представлен В. И. Долгих, но реализации не получил[784], так как при его составлении Комиссия Н.В. Талызина столкнулась с проблемой: как создать «общий рынок» «со свободным движением товаров, капитала и рабочей силы» при сохранении монополии государства на средства производства и плановой системе хозяйства.
По свидетельству В.М. Фалина, тогда же, в конце 70-х – начале 80-х годов, он участвовал в неофициальных переговорах с Эгоном Баром, в ходе которых рассматривалась возможность создания единого технологического, экономического и правового пространства на территории двух Германий[785].
Некоторое представление о том, в каком направлении уже тогда работала реформаторская мысль, дают воспоминания бывшего замминистра внешней торговли В.Н. Сушкова о его беседе с Н.В. Талызиным[786].
«Однажды я был в гостях у Николая Владимировича… Он разоткровенничался… Речь шла об экономических реформах: о свободе предпринимательства, о частной собственности, законе о земле, правовом государстве, правах человека, справедливости»[787].
Может быть, подобные разговоры имели тогда только доверительный характер? Нет, по свидетельству Н.В. Сушкова, «о необходимости политических и экономических реформ» Н.В. Талызин говорил и с А.Н. Косыгиным. «И премьер прекрасно его понимал»[788]. Это, по всей видимости, не было случайностью. Имеются сведения, что Алексей Николаевич с тоской вспоминал о временах нэпа[789].
Подобные идеи давно уже витали среди интеллигенции. Известный советский экономист И. Бирман утверждал, что высказывался за допущение частной собственности в СССР еще в конце 60-х годов[790].
Рассадником этих идей был созданный в 1963 г. ЦЭМИ. «ЦЭМИ – вспоминал С.С. Шаталин, – стал питомником рыночников, антимарксистов… оптимальщиков всех мастей и оттенков, экономометристов и макроэкономистов. И, конечно же, он прочно занял первое место в СССР по экспорту сотрудников в страны со свободно конвертируемой валютой»[791].
Тогда же в самиздате получила распространение брошюра
А.Д. Сахарова «О стране и мире», которая была написана им еще в 1975 г. и затем опубликована за границей. В ней он прямо высказался за «частичную денационализацию всех видов деятельности, может быть, исключая тяжелую промышленность, главные виды транспорта и связи», а также поставил вопрос о «частичной деколлективизации» и «ограничении монополии внешней торговли»[792].
Чем представляла интерес эта брошюра? Во-первых, тем, что идея приватизации исходила от представителя советской элиты – академика, Героя Социалистического Труда, известного ученого. А во-вторых, она была высказана не в тиши кабинета, а на весь мир.
Бывший с 1971 по 1981 г. сотрудником Научно-исследовательского института экономики при Госплане СССР[793] Виталий Аркадьевич Найшуль[794] утверждает, что в конце 70-х – начале 80-х его коллеги начали осознавать «приближение фатального кризиса» советской экономики[795]. В связи с этим, вспоминает В.А. Найшуль, «мы стали думать, как обществу из всего этого выходить», в результате чего он сам и еще двое его коллег приходят к выводу о том, что единственный путь – это переход к рынку и реставрация прежней частной собственности[796].
Вспоминая о своей работе в ВНИИСИ начала 80-х годов, Е.Т. Гайдар пишет, что именно тогда он пришел к выводу, что советская экономика исчерпала возможности своего развития, что «без глубоких рыночных реформ кризис ее будет углубляться». Поэтому необходимо было создать «предпосылки для постепенного эволюционного поворота экономик на западный путь», чтобы «с наименьшим ущербом выйти из социалистического эксперимента^.
Характеризуя настроения, существовавшие на Старой площади, A.C. Черняев утверждает: «В аппарате уже была довольно большая группа людей, которые понимали, что Советский Союз катится куда-то не туда. Все эти люди были готовы к реформам»[797]. «Если брать круг людей, с которыми я непосредственно работал, то все воспринималось острее. Понимали, что у нас нет свободы и что она нужна нам как воздух. Понимали, что у нас нет рынка и что он тоже нужен как воздух». Однако о возврате к частному капитализму никто не говорил, речь шла о социализме с «человеческим лицом»[798].
По утверждению Я.М. Уринсона, в 1982 г. «в ЦЭМИ АН СССР с участием Шаталина, Петракова, Федоренко, Майминаса, Коцеленбогена, Ясина и еще нескольких людей была сформулирована концепция, которую в сегодняшних терминах можно было бы назвать осторожно рыночной». Кроме того, институт разрабатывал «СОФЭ» – систему оптимального функционирования экономики, «за которую консервативно настроенные советские экономисты и ученые очень ругали ЦЭМИ, а в ЦК КПСС эту концепцию оценили как прямо антисоветскую»[799].
«Косыгинские реформы, – писал B.C. Павлов, – именно потому и были потихоньку сведены на нет, что встал вопрос о реформировании общественного строя, грубо говоря, о том, что частная собственность должна получить во всем нашем общественно-политическом устройстве такое же право на жизнь, как и государственная. На Старой площади сидели не дураки, и они прекрасно понимали, что этой реформой создается определенный слой людей – не будем пока называть его классом – который будет кровно заинтересован в изменении общественного строя в стране»[800].
