Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)
Они дошли до дома и остановились под плетнем. Надо было прощаться, но Семен не знал, как это сделать,
- Я думала, ты умрешь в клубе со страха, - сказала Вера.
Это Семена разозлило.
- Я? Я? - Он схватил ее за плечо. Она сразу подалась, прижалась к нему. Чувствуя коленями ее мягкие ноги, он ткнулся губами в ее щеку.
"Вот и все... А дальше что?" - застучало у него в голове. Он стоял, не отпуская Веру, и она не собиралась освобождаться.
Он не раз слышал рассказы деревенских парней, как они смело и решительно обращаются с девками, и решил, что теперь, видимо, надо взять Веру за грудь. Он это и сделал, ощутив, как часто и сильно колотится под ладонью ее сердце.
- Ну-у, а это, Семушка, еще рано, - спокойно произнесла она, сняла его руку. И то, что она сказала это ровным, хозяйским каким-то голосом и что не откинула его руку, а просто взяла и сняла ее тихонько, обидело, оскорбило Семена, чем-то замарало вроде. - А ты не такой уж и стыдливый, - промолвила она, прислонясь к плетню. - Правда, когда темно. - И хохотнула. - Пойдем походим маленько?
Не дожидаясь согласия, взяла его за руку, потянула.
Неприятное чувство к Вере быстро прошло, ему снова захотелось обнять ее. Но он боялся спугнуть в себе состояние покоя и тихой радости, вдруг охвативших его. И ему казалось, что Вера испытывает то же самое.
- Что ты собираешься делать после школы-то? - спросила она.
- Не знаю. В армию ведь скоро. А пока отец советует в МТС податься. На курсы трактористов.
- А что? Неплохо. Тракторист в деревне - первый человек. А мне вот никто ничего не присоветует. Счетоводом, может, куда пойду. Или секретарем-машинисткой. А целоваться, Сема, вот так надо... - И она взяла Семена за голову, крепко поцеловала.
Семену опять стало неприятно, он почти оттолкнул ее.
- Сема, да ты что?!
- Ничего... Где так целоваться-то научилась?
- А, вон что! - В темноте глаза ее блеснули пронзительно и ярко. Потом уткнула голову ему в грудь. - Ах, Семушка, Семушка... Ну, я какая-то... Вижу все поглубже, чем ты. Но ты ничего такого не думай. Я - честная. Я берегу себя для кого-то. Вот для тебя, может. Ты... ты любишь, что ли, меня?
- Не знаю я...
- И я не знаю, - произнесла она. - Видишь, я ведь сама к тебе... на тебя повесилась. Это я все понимаю. Нехорошо, может. Но ты мне нравишься. А люблю ли - не знаю.
Такая откровенность Семену понравилась...
И вот они встречаются уже два года. От призыва в армию Семен получил отсрочку, потому что в Шантарской МТС не хватало механизаторов.
- Может, и вовсе не возьмут, - радовалась Вера.
Однажды (было это в прошлом году, в звездную августовскую ночь), когда они нацеловались до боли в губах, Вера вдруг вырвалась, отбежала и, присев на землю, заплакала.
- Не прикасайся ко мне! - закричала она, когда Семен подошел. Успокоившись, сказала задумчиво:
- Знаешь, Сем... Я будто бы люблю тебя. А ты?
- И я вроде тоже... Тянет меня к тебе.
Она вскинула искрящиеся в жидком лунном свете глаза и опустила их.
- Ну, тянет - это еще не любовь. Твоего отца и мою мать тоже тянет... - Но умолкла на полуслове, испугавшись.
- Как - тянет? Куда - тянет?
- Никуда. Так я... - быстро проговорила она. - Ох, Семка ты, Семка! Пропаду я с тобой! - И побежала в степь.
В ту ночь они убрели далеко за Шантару, до рассвета лежали на забытой, почерневшей от дождей копне сена, смотрели, как чертят небо густо падающие звезды.
- Почему же ты пропадешь со мной? - спросил Семен.
- Ты, Сема, честный парень, не добиваешься, чего до свадьбы не положено, заговорила Вера, помолчав. - Это хорошо, я с тобой без опаски. А с другой стороны, может, и плохо.
- Непонятно...
- Плохо, если вообще ты в жизни так будешь жить. Жизнь легкая тому, кто не раздумывая берет, что ему надо. Хватает цепко...
Заложив руки под голову, Семен глядел на блеклое ночное небо, усеянное в беспорядке звездами, думая о ее словах. Где-то с краю небо уже набухало синью, звезды там мигали торопливее и беспокойнее, а потом беззвучно гасли, тонули в этой сини.
- Вот мой отец - рохля. Ему и в жизни ничего не дается. Кроме пьянства. А твой отец не такой, не-ет, я вижу...
- Что ж ты видишь?
- А всё, всё... Он умный жить. Он развернется еще. А вот ты? - Вера склонилась над Семеном. И он ощутимо почувствовал, как ее глаза шарят по его лицу, как ее черные, невидимые в темноте зрачки неприятно оплетают лоб, щеки, губы словно паутиной. - А вот ты - такой же, как твой отец, а? Семушка, родимый, помоги же мне понять! То кажешься ты мне - такой, то чудится - нет, не такой... а больше на моего отца похожий...
Семен порывисто приподнялся, провел ладонью по лицу, точно оно и впрямь было облеплено паутиной.
- Фу-ты!.. Такой, не такой... Что с того? Тебе-то что?
- А как же, Сема?! Я - женщина, баба. Мне замуж за кого-то выходить. У девки до замужества - одно богатство. Отдать его надо не зря, не попусту, не кому попало. А то после-то кто меня возьмет? Кому объедки чужие нужны?
- Мразь ты, однако! - И он пошел.
- Семка, милый... - Она догнала его. - Ну, прости, ежели что я не так сказала. Я - открытая ведь. Сказала, а ты выбирай. Люба я тебе со всем, что у меня есть, - бери меня. Не прогадаешь. Пластом стелиться буду... Ноги твои мыть и воду пить. Я - такая...
- Отстань ты! - закричал он, стряхивая с плеч ее руки.
- А ты, чем так, ударь меня лучше! Ну, ударь!
- А что же ты думаешь?! Ты мужа выбираешь, как цыган лошадь, - по зубам!
И, размахнувшись, ударил ее по лицу.
Вера качнулась, но с места не тронулась, только чуть сгорбилась, всхлипнула. Стянула с головы платок, вытерла слезы. И лишь потом пошла прочь, больно резанув его невидимыми в темноте зрачками...
Семен решил, что покончил с Верой раз и навсегда. Однако через два-три дня его начали мучить угрызения совести. Если рвать с ней, то это надо было сделать не так грубо и бесчеловечно. Да и что она такое ему сказала? Каждая девушка хочет выбрать себе мужа не только поприглядней, но и позацепистей, что ли, в жизни. Не каждая лишь так вот прямо скажет об этом. А Верка сказала. Что ж тут плохого? И, кроме того, она красивая. Для других, может, и нет, но ему нравилось в ней все - острый взгляд длинноватых, чуть раскосых глаз, крапинки вокруг носа, припухшие жадные до поцелуев губы, гладкая, немножко скользкая, как шелк, ее кожа.
Но тут его послали убирать хлеба в Михайловский колхоз. "Ну и все! подумал он даже с облегчением. - Это конец".
Но это был не конец. Когда он, уже глубокой осенью, вернулся в Шантару и, вымывшись в бане, шел огородом к дому, от плетня, который разделял усадьбы Савельевых и Инютиных, качнулась в сумраке легкая тень.
- Семка, изверг ты... Ведь я извелась прямо вся. Семушка, милый... - Вера ткнулась лицом в его распахнутую, влажную еще после бани грудь.
От неожиданности Семен растерялся.
- Ударил я тогда тебя. Извини...
- Нашел что вспоминать! Покрепче надо было... - В глазах девушки подрагивали две звездочки. Семен отводил свой взгляд, остерегаясь встретиться с ее зацепистыми зрачками. Он теперь их боялся. - Сем, да ты чего? Ну, глянь на меня! Да люблю, люблю же я тебя!
- Я, Вера, много думал об нас с тобой... - Семен отстранился. - Ты брюхом хочешь жизнь прожить. А жить надо сердцем.
- Глупенький! Вот глупенький! - Она беззаботно и радостно засмеялась. Жить надо, Сема, по-разному. И брюхом, и сердцем. Я не люблю таких, которые только - сердцем. И даже жалею их.
- Почему?
- На яички-болтуны они похожие. Сидит-сидит на них курица, а все зря. Так ничего из них и не вылупится. - Помолчала и добавила: - Вроде и не на земле живут. Бесполезные люди.
"Может быть, она и права..." - опять подумал Семен.
И все началось у них сначала...
После Нового года она уже прямо начала спрашивать, когда же они поженятся. Семен отшучивался, отвечал неопределенно. Вера двигала тонкими бровями, розовые крылышки ноздрей у нее недовольно раздувались.
Как-то холодным мартовским вечером Семен убирал скотину. Накидав корове и двум овечкам сена, он вышел во двор и залюбовался закатом. Раскаленное докрасна небо дымилось, а самый его край, который касался земли, уже подплавился, подплыл янтарной жижей. И туда, в жидкий янтарь, медленно опускалось огромное, кроваво-красное солнце и словно само плавилось, таяло, как кусок масла на горячей сковороде. Последними лучами солнце обливало еще землю, багрово отсвечивало в окнах инютинского дома. Пробиваясь сквозь ползущий со стороны ночи холодный туман, оно бледно окрашивало угрюмые скалы Звенигоры, трепетало на заснеженных холмах. И от этого казалось, что камни шевелятся, что вся огромная гора тяжело ворочается в зыбком вечернем тумане, укладываясь на ночь.
Семен стоял, опершись о вилы, смотрел на такое чудо и улыбался, не замечая, не сознавая, что улыбается.
В себя его привел скрип калитки. Вбежала Вера, ни слова не говоря, потащила на сеновал. Там со смехом опрокинула на спину, навалилась, принялась целовать холодными губами. Поцелуи ее были как укусы.
Семену было жалко, что она не дала досмотреть закат.
