Михаил Геллер - Утопия у власти
Право-лево
Эх, ты, не знаешь, где право, где лево.
Николай ГогольОппозиция не вредит, если она не вредна.
Михаил Салтыков-ЩедринГенеральный секретарь — как неопровержимо свидетельствует прошлое — должен всегда занимать центр. Только таким образом он может собрать всю ту власть, которую потенциально дает ему его пост. Центр существует только в том случае, если есть фланги: левый и правый. Наличие отклонений от Центра, который в сталинское время назывался «генеральная линия партии», дает ему возможность проявлять свой гений, вести партию и страну. Отклонения от Центра имели в истории партии разные наименования: уклон, течение, фракция, оппозиция. В 1921 г. Ленин тонко различал: «Уклон не есть еще готовое течение. Уклон это есть то, что можно поправить». На этом же съезде Ленин добился принятия резолюции «О единстве партии», запрещавшей фракции. Когда «уклонов», «фракций», «оппозиций» не было — генеральные секретари их создавали. Советский историк, рассказывающий — неполно и тенденциозно — историю «рабочей оппозиции», пишет, что в 1926 г., когда группа А. Шляпникова — А. Коллонтай давно уже была осуждена, сталинское «большинство» «в целях укрепления собственной власти... нуждалось в оппозициях, пускай даже фиктивных». Величайшим мастером создания фиктивных уклонов, фракций и оппозиций был, как хорошо известно, Сталин. Даже когда возникает сопротивление политике Генерального секретаря, платформу оппозиционной группы создает обычно, после разгрома оппозиции, победитель — Генеральный секретарь. Так было с «антипартийной группой», которую ликвидировал Никита Хрущев, так было с Хрущевым, когда, единственный раз в истории партии, был свергнут первый секретарь и ему предъявили список обвинений, составивший «линию», названную «волюнтаризмом».
Автор первой советской политической биографии Сталина неодобрительно замечает: «Сталин в душе всегда был «центристом»... Он стремился занимать такие позиции, с которых было бы быстро, удобно и безопасно примкнуть к сильнейшей стороне. В архиве Радека, между прочим, содержится любопытный документ — «О центризме в нашей партии», — где Сталин называется его выразителем, а сам центризм — «идейной нищетой политика». Не зная, видимо, такой оценки центризма, советский автор политического портрета Горбачева с восхищением констатирует: «...Горбачев — идеальный центрист, и в этом разгадка его политической тайны. Когда господствует консервативная тенденция, он кажется радикалом. Когда поднимается радикальная волна, он кажется консерватором. Центр — естественное место Горбачева в политическом пространстве, созданном исключительно благодаря его активности».
Обозначение «левого» и «правого» флангов в советском политическом пространстве было всегда очень затруднительно, ибо со второй половины 20-х годов разногласия в партийном руководстве носили только персональный характер. Споры имели место только по вопросам о темпах движения, о деталях. Борьба шла только и исключительно за власть. После окончательной победы Сталина и она прекратилась, вспыхнув после его смерти.
Сразу же после своего избрания Генеральным секретарем, Михаил Горбачев вводит в Политбюро двух секретарей ЦК — Егора Лигачева и Николая Рыжкова, пополняя тем самым высшую руководящую инстанцию — конгрегацию «старших секретарей». Рыжков займет вскоре пост премьер-министра, Лигачев получит под свою руку идеологию. Секретарь ЦК по идеологии, хранитель Догмы, обычно считается №2, хотя формально все секретари — равны. Ближайшее место рядом с Генеральным секретарем опасно не меньше, чем в автомашине место рядом с водителем. Еще не написана история «второго номера»: каждый из генеральных секретарей изводил их в большом количестве. Их перечень — от Бухарина до Кириленко может занять газетную полосу.
Егор Лигачев не избежал рока, нависшего над наследником №2. Ему выпала роль «консерватора», «ястреба», «главного противника №1». Необходимые качества для этой роли у «идеологического секретаря» имелись. Его биография удивительным образом напоминает жизненную историю всех других соратников Горбачева и самого Генерального. Родился в 1920 г., окончил московский авиационный институт, но, вступив в 1944 г. в партию, выбирает партийную карьеру. Начинает ее в Новосибирской области секретарем районного комитета комсомола. В 1946 г. становится первым секретарем областного комитета. И здесь произошел эпизод, остановивший на некоторое время карьеру молодого деятеля. Он был обвинен в «вождизме», снят с поста и отправлен на перевоспитание на заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК КПСС. Эту историю рассказал бывший советский журналист А. Асаркан, выехавший на Запад. Неожиданное ее подтверждение можно найти в докладе секретаря ЦК Г. Разумовского по случаю 118-й годовщины со дня рождения Ленина. Ведающий кадрами Г. Разумовский отметил, в частности, что «к сожалению в партийной среде и сейчас есть люди, зараженные вождизмом, исповедующие культ должности...» Для посвященных намек был понятен. После нескольких лет «блуждания в пустыне» — работы в аппарате ЦК в Москве, Лигачев в 1965 г. получает пост первого секретаря Томского областного комитета партии. С 1976 г. он член ЦK. Только в апреле 1983 г. Юрий Андропов, подбирающий себе «кадры», вызывает Лигачева, поручая организационный отдел, т. е. кадры. В конце года Лигачев становится секретарем ЦК. В апреле 1985 г., на первом пленуме после избрания Горбачева Генеральным секретарем, Егор Лигачев вводится в Политбюро. Все комментарии единодушны: это человек нового Генсека. На десять с половиной лет старше Горбачева, Лигачев был моложе по стажу работы секретарем ЦК. Их жизненный путь шел параллельно: работа в партийном аппарате составляла их биографию. Каждый из них долгие годы был полным хозяином большой территории — далеко от Москвы: один на юге, другой в Сибири.
Механизм создания «противника справа» начинает действовать сразу же. Важнейшая роль в операции предназначена западной печати. В декабре 1985 г. корреспондент «Нью-Йорк Таймс» в Москве сообщает: западные дипломаты в столице Советского Союза считают, что влияние Егора Лигачева растет, и кажется, что он сторонник более консервативного подхода к экономике. Журналист добавляет: «Советские политические дебаты редко проходят публично. Ответственные руководители, знающие о расхождениях по политическим вопросам, редко обсуждают их открыто, и взгляды, приписываемые членам Политбюро, носят часто спекулятивный характер. Западные дипломаты оценивают течения, изучая речи и другую открытую информацию». К этому совершенно верному перечислению источников, позволяющих судить о взглядах советских лидеров, необходимо добавить — слухи. Умело подготовленные и распространяемые.
Егор Лигачев, как и все другие члены Политбюро и Секретариата, выступает публично редко. Говорит непрерывно и по всем вопросам только Генеральный секретарь. Его речевая продукция удвоится после избрания председателем Верховного совета СССР, а затем — Президентом. Но и до этого Горбачев говорил в несколько раз больше, чем все другие советские руководители вместе взятые. Выступления Лигачева по стилю и словарю совершенно не отличаются от речей Горбачева. Не было бы ничего удивительного, если бы их писали те же самые референты. «Нам нужно как можно больше социализма, максимум социализма!», — говорит один. «Мы хотим больше социализма и поэтому больше демократии», — заявляет другой. В первом случае — Лигачев, во втором — Горбачев. Можно множить без конца подобные дословные повторения тех же мыслей, идей, клише. Имеются и расхождения. Они вызваны двумя обстоятельствами. По своей должности блюстителя идеологии, Лигачев должен был выражать беспокойство возможными нарушениями границ «гласности». И он выражает его призывом: «Нам нужна не односторонняя правда, нам нужна полная правда». По своему положению «№2» Лигачев не может опережать Генерального секретаря, поэтому он отстает от Лидера на короткую дистанцию, повторяя сегодня то, что Горбачев говорил вчера.
Выступления Лигачева, не составляя программы, которую можно было бы рассматривать как платформу, отражали взгляды сторонника «перестройки», видевшего, что торопливость Генерального секретаря, стремящегося прежде всего консолидировать свою власть, грозит серьезными неприятностями. Возможные разногласия — их следы при желании можно обнаружить в текстах речей — связаны с темпами «перестройки».
Отсутствие у Лигачева программы облегчает работу тем, кто все более интенсивно превращает его в лидера «консерваторов», в главное препятствие на пути «перестройки». Распространяются слухи, что в отсутствие Горбачева заменяющий его Лигачев лихорадочно назначает своих, «консерваторов», на важные посты, отменяет «про-перестроечные» решения, принимает «анти». В ноябре 1987 г. московское телевидение показало пьесу «Разговор начистоту», которая была воспринята, как атака на «консерваторов», т. е. на №2. Американский журналист писал, что в тексте отрицательный персонаж, консерватор, почти дословно цитирует Лигачева. Очерк, послуживший материалом для пьесы, был опубликован Федором Бурлацким в октябре 1986 г. и ставил вопросы, задававшиеся в стране и в партийном аппарате повсеместно. В ноябре 1987 г. противников «перестройки» персонифицирует Егор Лигачев.
