Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
Иначе говоря, неправомерен сам подход, на основе которого пытались осудить Хонеккера. Ну а разве немецкие политики и юристы имели право забыть о том, как много сделал Хонеккер для налаживания в сложнейших международных условиях отношений между ГДР и ФРГ? Установленные при нем экономические и научно-технические связи существенно облегчили процесс реинтеграции двух частей Германии. А политика СЕПГ в духовной области способствовала сохранению национального самосознания и демократической культуры Германии.
Мое отношение к Эриху Хонеккеру, как и ко многим другим немецким коммунистам, определяется прежде всего их деятельностью по сближению народов Германии и России, которые были брошены фашизмом в кровавую бойню друг против друга. Что бы о них сегодня ни говорили, эта их заслуга перед живущими и грядущими поколениями немцев и русских останется в памяти навсегда.
Суд над Хонеккером, политическая шумиха вокруг ряда его соратников — все это, на мой взгляд, далеко от попыток объективно осмыслить события последних десятилетий в Германии, сделать из них должные выводы. Один из них состоит в необходимости до конца отказаться от философии и политики противостояния, правившей миром на протяжении всего предвоенного и послевоенного времени. Как условием подлинно надежной стабилизации в России является преодоление «духа» перманентной гражданской войны между красными и белыми, так в Германии, по моему глубокому убеждению, им является преодоление подозрительности между двумя частями расколотой десятилетиями нации.
Глава 38. Диалоги с Фиделем Кастро
Мои первые непосредственные впечатления о кубинцах относятся к шестидесятым годам. Тогда на Ставрополье, Кубань, в Крым и Узбекистан приехали учиться тысячи кубинских юношей и девушек. У нас они разместились в станице Григориполисской, где расположено одно из старейших училищ механизаторов сельского хозяйства. Помню, мы встретили кубинцев в Новороссийске, куда они прибыли на теплоходе. Рассадили их по автобусам и повезли на Ставрополье. Казачья станица приняла гостей радушно. И это помимо традиционного гостеприимства отражало общий подъем симпатий к Кубе, Фиделю Кастро, характерный для общественного настроения в стране.
Мне тогда приходилось постоянно быть в контакте с молодыми кубинцами. Входили они в ритм нашей жизни нелегко, ведь привычны были к иному. Дисциплина, учебный процесс давались им с трудом, а вот танцы, песни, контакты с местным населением, особенно с девушками, — это у посланцев острова Свободы получалось легко и естественно. Почти каждый день — праздник. К счастью, свою открытость и веселость они сохранили и тогда, когда втянулись в учебу.
С победой революции большое количество специалистов эмигрировали в другие страны Латинской Америки и Соединенные Штаты. Молодое государство нуждалось в переустройстве жизни, делало ставку на создание народного строя, и ему, конечно, нужны были новые кадры. Учиться в других латиноамериканских странах было трудно — дорого, да и политическое отношение преобладавших в Латинской Америке диктаторских режимов к новой Кубе было недоброжелательным, а то и явно враждебным. Тогда мы и пришли на помощь Кубе.
Основная масса кубинцев, приехавших на учебу, происходила из так называемых низов. Они не блистали ни образованием, ни здоровьем. Из-за постоянного употребления сахарного тростника у многих были плохие зубы. За два года кубинцы получили профессии, поправили здоровье и полные энергии вернулись на Родину.
Выбор кубинцев
На конкретных фактах, а не только на основе прочитанного и услышанного, я убедился в народном характере кубинской революции. Она была поддержана широкими массами населения — ив этом «секрет» успеха горстки смельчаков, которых возглавил Кастро, поведя их на штурм прогнившего компрадорского режима. Власть Батисты рухнула потому, что была враждебна народу. А поскольку США поддерживали режим Батисты, то и к ним кубинцы относились весьма негативно. Да и стремление к независимости — это ведь не изобретение Кастро и его единомышленников. Национально-освободительная борьба на Кубе имеет вековую историю. То, что произошло там на рубеже 60-х годов, в наиболее концентрированном виде отражало взрывоопасную ситуацию, сложившуюся во всей Латинской Америке.
Это видели и признавали даже такие консервативные деятели, как Рональд Рейган. «Было очевидно, — пишет он в своих мемуарах, — что бедность, социальное неравенство и нарушение прав человека в латиноамериканских странах создают благоприятную почву для переворотов слева и справа[25]. Поэтому попытки свести кубинскую революцию к проискам коммунистов, к «заговору Москвы», чем до сих пор кое-кто пробавляется и за рубежом, да и среди наших «доморощенных» антикоммунистов, не имеют под собой никаких оснований.
Кубинская революция произошла под знаменем антидиктаторских, антиимпериалистических лозунгов. Ее возглавляли не коммунисты. Кастро в 1959 году коммунистом не был. Близкая КПСС Народно-социалистическая партия Кубы во главе с Блас Рока широкого влияния в стране не имела. Знамя революции подняли молодые интеллектуалы, вдохновленные высокими идеями национального освобождения и демократического равенства. «Движение 26 июля», созданное Фиделем Кастро и его единомышленниками в середине 50-х годов, носило патриотический характер. Своим личным мужеством и бескорыстием молодые революционеры завоевали популярность среди широких слоев населения, различных социальных и возрастных групп. Фидель и Рауль Кастро, Че Гевара, Мачадо, Сьенфуэгос, десятки других смелых и убежденных революционеров стали действительно народными героями. Кубинская революция, несмотря на массированную антикастровскую пропаганду, пользовалась симпатиями во всем мире.
Этим в немалой мере объясняется, что руководители США не решались пойти на широкомасштабное вооруженное ее подавление собственными силами. Американская авантюра в районе Плайя-Хирон (апрель 1961 г.) подтолкнула Кубу к социализму. Не уверен, что Фидель в полной мере отдавал тогда себе отчет о последствиях своего выбора. Скорее, угроза контрреволюции, поддерживаемой империалистическим соседом, не оставляла иной возможности выжить, как опереться на помощь Советского Союза, других социалистических стран. А уж потом Кастро обратился к Марксу и Ленину.
Для советского же правительства того времени решение о помощи Кубе было вполне органичным, не сопряженным с какими-либо трудностями, ибо его внешнеполитическая стратегия органично включала поддержку национально-освободительных движений. Больше того. Решение Кубы присоединиться к «мировому социалистическому лагерю» было встречено едва ли не с ликованием нашими идеологами. Во-первых, это была первая страна Латинской Америки, избравшая коммунизм, а во-вторых, первое после долгого перерыва «пополнение» социалистического лагеря. С «обращением» Кубы у нас стали даже связывать начало очередного этапа общего кризиса капитализма, видели в нем подтверждение неизбежного краха этой системы.
Быстрое сближение двух стран заложило основы для тесного сотрудничества, широкой помощи, политической поддержки, для многогранных культурных связей. Все у нас это приветствовали. Даже угроза мировой войны, реально возникшая в связи с Карибским кризисом, не поколебала дружественного отношения людей к Кубе и кубинцам. Винили во всем Вашингтон, мало кто усматривал какие-то ошибки в действиях советского руководства, и, уж во всяком случае, все сочувствовали маленькой Кубе, являющейся объектом постоянного давления и угроз со стороны США.
Насколько я понимаю, размещая ракеты на Кубе, Хрущев исходил прежде всего из того, что тогда у Советского Союза еще не было межконтинентальных ракет и наше ядерное оружие было «неадекватно» американскому из-за отсутствия средств доставки. К тому же США располагали сетью баз по периметру границ СССР и стратегической авиацией. Это, несомненно, представляло серьезную опасность для обороны страны в условиях жесткого противостояния двух супердержав. Так что речь шла о попытке сравнительно недорогим путем форсировать создание военного паритета. Нечего говорить — попытке крайне рискованной. Доставка ядерного оружия через океан и размещение его на Кубе могли спровоцировать уничтожение его на кораблях или путем нанесения бомбовых ударов по территории Кубы еще до развертывания. Кому принадлежала «идея», трудно сказать, но вряд ли она была до конца продумана. В результате поставили в очень тяжелое положение и себя, и Кубу, и Кастро.
Спустя 30 лет после Карибского кризиса, выполняя обещание, данное Эдварду Кеннеди, я посетил центр Джона Кеннеди в Бостоне. Посмотрел фотографии, кинофильм, ряд документов, относящихся к тому времени, сопоставил их с тем, что я знал. Мы были всего в одном шаге от всемирной катастрофы. Еще раз оцениваешь мудрость, проявленную тогда Джоном Кеннеди. Он настойчиво искал развязку, которая бы исключала военное столкновение, понимал: надо что-то дать советской стороне для сохранения политического лица.
