Георгий Кублицкий - По материкам и океанам
"Мне поздно желать и надеяться плыть опять в дальние страны: я не надеюсь и не желаю более. Лета охлаждают всякие желания и надежды. Но я хотел бы перенести эти желания и надежды в сердца моих читателей и - если представится им случай идти (помните - "идти", а не ехать) на корабле в отдаленные страны - предложить совет: ловить этот случай, не слушая никаких преждевременных страхов и сомнений".
Что же случилось с "Палладой" после того, как писатель покинул судно? Чем закончилось плавание? Какова судьба экипажа фрегата?
"Паллада" пришла в гавань, ныне носящую название Советской. Команда возвела береговые укрепления, готовясь отразить нападение врага с моря.
Потом, по приказу из Петербурга, фрегат попытались завести в мелководное устье Амура. Это не удалось, и "Паллада" снова вернулась в свою старую гавань. Здесь, опасаясь, как бы корабль не захватила англо-французская эскадра, судно затопили. Сделано это было по распоряжению свыше слишком поспешно и без особой надобности. Перед тем как пустить фрегат на дно, с него сняли пушки, такелаж и вообще все ценное.
Итак, воды бухты сомкнулись над "Палладой".
А на долю тех ее офицеров и матросов, которые перешли на прибывший в дальневосточные воды фрегат "Диана", выпало необыкновенное приключение.
На новом фрегате Путятин отправился в Японию. В тихий декабрьский день "Диана" стояла в бухте, на берегу которой расположен японский город Симодо. Неожиданно корабль сильно встряхнуло. В тот же миг раздался крик вахтенного:
- Смотрите, смотрите!
С борта "Дианы" было хорошо видно, как лодки, стоявшие в устье горной речки, вдруг рванулись со своих мест. Какая-то непонятная сила потащила их вверх против течения реки. Почти в тот же миг огромный зеленый вал поднялся у входа в бухту.
Было тихо, безветренно, и стена воды, вздыбленная высоко и грозно, казалась тяжелым кошмаром. Вал, достигнув берега, отхлынул прочь и столкнулся с другим, еще более мощным. Вода в бухте забурлила, и вся прибрежная часть городка Симодо была смыта до основания.
Гигантский водоворот подхватил и "Диану". Фрегат бросало, кружило, вертело, било о камни. Тяжелые пушки срывались с мест, калеча людей. Одну секунду корабль совсем положило не бок. И, однако, среди моряков нашлись люди, которые в эти минуты смертельной опасности сумели сосчитать, что корабль повернуло, точно щепку, сорок два раза вокруг своей оси.
За несколько минут "Диана" превратилась в жалкую развалину без руля.
Едва волнение немного улеглось, как моряки принялись спасать тонущих японцев, а судовой доктор отправился на берег, чтобы оказать помощь жертвам этого землетрясения, вызвавшего катастрофу и на море.
Но и история самой "Паллады" не кончилась в тот день, когда корабль опустился на дно.
Фрегат справедливо считался одним из красивейших судов русского флота, а выход книги Гончарова сделал этот корабль особенно дорогим сердцу каждого моряка. Всякий мореплаватель, которому доводилось побывать на Дальнем Востоке, считал долгом посетить "могилу" фрегата.
В 1912 году, с разрешения русского правительства, в Японии была создана водолазная компания для подъема "Паллады". Руководитель всего дела, японский капиталист Кудо заявил:
- Я руководствуюсь не одними только материальными выгодами. Я уверен, что моя затея принесет некоторую пользу нашему судостроению.
Видимо, японцам хотелось изучить очень удобную форму корпуса русского фрегата. Но это им не удалось: они не сумели проникнуть туда, где на большой глубине в илистом грунте лежал, наклонившись на левый борт, старый фрегат. Время безжалостно расправилось с ним. Корма была разрушена, ракушки и водоросли облепляли борта, червь-древоточец источил деревянные части...
Если вам доведется быть в Хабаровске, загляните в местный музей. Там вы узнаете последние новости о судьбе корабля. Советские люди не забыли о нем.
В музее можно увидеть много любопытных вещей, долго пролежавших под водой и поднятых нашими водолазами. На старом чугунном клюзе вы прочтете надпись, которая невольно заставит сердце забиться сильнее:
"Фрегат "Паллада", Санкт-Петербург".
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ АЛЕКСАНДРЫ ПОТАНИНОЙ
В семье Лаврских жила няня Авдотья. Долгими зимними вечерами она рассказывала детям про то, как хаживала на богомолье пешком из одного конца матушки-России в другой. Фантазия у няни была богатейшая, и быль она ловко перемежала всяческими небылицами.
Слушать Авдотью никогда не надоедало. Она могла ухать совершенно как леший в лесу, подражала голосам животных и птиц, а кроме того, была мастерицей сказывать сказки - и смешные, и страшные, и трогательные.
Саше, худенькой впечатлительной девочке, хотелось вместе с Авдотьей ходить пешком по стране, ощущая босыми ногами мягкую пыль.
- Няня, пойдем, а? Ну пойдем, ладно?
- Ноги у меня не те, Сашенька... А вот послушай-ка лучше про царевну-лягушку...
Семья Лаврских жила бедно. Саше приходилось много помогать по хозяйству. В домашних хлопотах сегодня походило на завтра.
Когда Саша подросла, старший брат Валерьян стал брать ее с собой в поле. Он увлекался ботаникой. В семье ого считали ученым. Еще в школьные годы он подружился с Добролюбовым - будущим великим революционным демократом.
Бродя с братом по приволжским лугам, Саша легко запоминала мудреные латинские названия трав и цветов, которыми так и сыпал Валерьян. Запоминала она и другое: слова о великом призвании каждого честного человека - служить всему человечеству.
Незаметно Саша превратилась в Александру Викторовну, воспитательницу Нижегородского женского училища.
Годы шли, и детская мечта о дальних странствованиях потускнела. Тихая и застенчивая Александра Викторовна проводила свободное время за чтением, стараясь побольше узнать о белом свете, о том, как живут люди в чужих странах.
В эти годы случилось несчастье с ее другим братом - Константином. Его сослали за политическую деятельность в захолустный северный городок Никольск. Сестра и мать поехали навестить ссыльного. Брат обрадовался родным и тотчас пообещал познакомить их с удивительным, замечательным человеком.
- Да кто же он?
- Здешний ссыльный, Потанин Григорий Николаевич. Путешественник, натуралист. Понимаешь, отсидел в каземате, был на каторжных работах. Там его в таратайку запрягали, щебень на нем возили. Сюда, в Никольск, по этапу пришел.
- Костенька, - забеспокоилась мать, - как же это ты с каторжником-то дружбу свел...
- С каторжником? Да за что его осудили, знаете ли вы? За то, что с такими же, как он, хлопотал об открытии в Сибири университета да читал прокламации Герцена - вот за что!
На другой день Лаврский познакомил сестру с Потаниным.
"Каторжник" был невысок, русоволос, бледен - видимо, от недоедания. Знакомясь, он конфузился и близоруко щурил глаза.
В северном городке и пришла к Александре Викторовне любовь.
* * *
В 1876 году Григорий Николаевич и Александра Викторовна Потанины отправились в первое свое общее путешествие. Петр Петрович Семенов, старейшина русских географов, человек большой души, сумел выхлопотать Потанину помилование и включил его в состав экспедиции, снаряженной Географическим обществом в северо-западную Монголию.
Среди провожавших экспедицию в Петербурге были и барыньки, у которых представление о путешествии связывалось с веселой поездкой в Париж или Ниццу.
- Ах, милочка, какая вы счастливица! - щебетали они, окружив Александру Викторовну. - Это так интересно, так романтично!
Но как бы запели эти восторженные барыньки, если бы им пришлось испытать то, с чем столкнулась Александра Викторовна уже в начале монгольского путешествия? Да они бежали бы без оглядки с первой же ночевки, когда комары не давали людям сомкнуть глаз и наседали такой густой массой, что тушили зажженную свечу.
А опасное приключение в буддийском монастыре, где Григорий Николаевич и его спутники были сброшены с лошадей, избиты и заключены в темную келью по обвинению в оскорблении святыни? А снежная буря в горах по дороге к городу Кобдо? А удушливая жара на старой караванной дороге, по которой, мимо скелетов лошадей и верблюдов, двинулись затем Потанины к центру монгольских пустынь?
Александра Викторовна была скорее болезненной и хрупкой, чем крепкой и выносливой женщиной. В детстве она часто плакала, сама не зная о чем. Когда ее, высокую, худощавую, с какой-то страдальческой чертой в лице, с тонким певучим голосом, встречали незнакомые люди, им и в голову не приходило, что эта женщина может лазить по горам или ездить верхом.
Но она днями не слезала с жесткого, неудобного седла, хотя боялась лошадей и каждый раз чувствовала сердцебиение, когда к ней подводили незнакомого коня. Она была чувствительна к простуде; в детстве её кутали в шали, но никто не слышал от нее жалоб, когда ночь заставала караван в горном ущелье и надо было ночевать прямо на снегу.
