Н. Кальма - Джон Браун
21 сентября
Фордз очень назойлив. Утверждает, что был нанят в качестве военного инструктора, и спрашивает, где мои люди. Терпенье, терпенье, день настанет.
14 октября
Раздражен. Встревожен. Фордз отвратителен. Требует еще денег. Начинает откровенно критиковать мой план. Я сказал, что он глубоко ошибается, если думает, что я позволю ему или кому-либо указывать мне, как вести себя или выполнять мой долг. Оуэн твердит, что нужно без всяких церемоний избавиться от этого человека, но приходится соблюдать осторожность. Я его опасаюсь и думаю, что поступил глупо, доверившись ему.
1 ноября
Фордз уезжает на Восток. Ничего не сообщает о своих планах. Твердит, что по-прежнему крепко стоит за меня и явится, когда люди будут собраны. Я в безвыходном положении, рисковать открытым разрывом невозможно. В противном случае я показал бы ему, чего он заслуживает. Я сказал ему: „Надеюсь, вы оправдаете мое доверие…“ Придется просить Фредерика Дугласа и других друзей внимательно следить за ним. Устал. Каким одиноким я себя чувствую!»
Фордз и в самом деле держался напыщенно и напускал на себя таинственность. Смутное подозрение охватило Брауна. Он постарался поскорее отделаться от Фордза, вручил ему некоторую сумму денег и отправил в Нью-Йорк. На первое время военным инструктором молодежи мог быть Стевенс.
Они провели неделю в Тейборе, готовясь к путешествию. Школа должна была обосноваться в Спрингдейле, глухой деревушке штата Айова. Только это и знали будущие «студенты». Браун хранил упорное молчание. Моффет, который сам командовал отрядом в Канзасе, пробовал его выспрашивать, но ничего не добился. Кук начал было болтать с тейборцами насчет великих дел, которые им всем предстоят, но получил от Брауна строгий приказ держать язык за зубами. В последнюю ночь Браун велел своим людям погрузить в фургон упакованные в ящики ружья, одежду, амуницию. Когда они кончили, он позвал их в дом, где они остановились.
— Завтра мы выезжаем, — начал он, твердо глядя людям в глаза, нужно, чтобы вы кое-что узнали перед отъездом. Дело в том, что мы больше не вернемся воевать в Канзас… Мы не будем сражаться и в Миссури. Путь наш лежит на юг. Когда мы научимся воевать, мы отправимся уничтожать рабство в Виргинию.
Они стояли ошеломленные. Это было как гром. Поднялся ропот, раздались крики:
— Это безумие!
— Вы нас подвели!
— Чепуха, пусть идет, кто хочет…
Браун молча выждал, пока они успокоились. Первым опомнился Кэги и придвинулся к нему:
— Дайте досказать капитану.
— Двадцать лет я мечтал освободить рабов. Эта мысль владела мной как страсть. Теперь час настал. Завтра мы сделаем первый шаг по этому пути. Я вас не неволю: вы можете идти или оставаться, как вам вздумается. Но не давайте мне легкомысленных обещаний: если вы последуете за мной, будьте готовы ко всему. Вы знаете, какое дело нам предстоит: оно потребует от нас многих жертв и напряжения всех наших сил. Я даю вам на размышление ночь. На рассвете мы выступаем.
В эту ночь никто не ложился. То в одном, то в другом углу хижины вспыхивали споры. Многие считали, что Канзас важнее и что там предстоит еще серьезная борьба. Но Браун нарисовал им такую картину их выступления в Виргинии, перед которой канзасская война показалась детской затеей.
И на рассвете следующего дня два фургона выехали из Тейбора; в них ехали Джон Браун и десять «студентов».
Стояла суровая зима. Четыре недели они пересекали заснеженные степи Айовы. Снег слепил им глаза, и ледяной ветер студил, казалось, самое сердце.
Ночью они останавливались среди снежной пустыни и разжигали костер. Еды было мало, приходилось экономить продукты, но молодежь не роптала: было в этом путешествии что-то такое, что заставляло каждого подтягиваться, пренебрегать неудобствами и крепко засыпать на снегу под колыбельную песню, пропетую волками. Каждый чувствовал себя отныне носителем великой идеи, и это поддерживало непрестанное внутреннее горение.
Уже в пути начались занятия. Браун записывает в своем дневнике: «Горячие споры о том, как отзовется освобождение рабов на южных штатах, на северных, на торговле и промышленности, также на британских провинциях. Откуда пришла наша цивилизация? Разговор о предрассудках насчет цвета кожи. Вопрос, предложенный для обсуждения: величайший полководец Вашингтон или Наполеон?»
В этих спорах, часто наивных и неумелых, высказывалась вся их непосредственность и неискушенность. Десять юношей готовились строить новый мир и хотели постигнуть все, что может им для этого понадобиться. Они стали заметно серьезней: школа должна была сделать из них не только солдат, но вождей, организаторов и будущих политических деятелей. Ответственность тяжело легла на их плечи. Даже Лимен прекратил свои шутовские выходки.
Иногда перед сном они пели. Бархатный бас Стевенса затягивал старинный негритянский гимн «Раб узрел Полярную звезду», и ему вторил ясный голос Брауна. Постепенно присоединялись остальные, и странно звучало посреди снегов это пение, в которое иногда врывалась протяжная дикая нота: то выли голодные степные волки.
В новогоднюю ночь разразилась метель, и путешественники еле отыскали дорогу в Спрингдейл. Это был тихий квакерский поселок, в котором Браун решил обосноваться. Под «школу» сняли ферму квакера Мэкстона. Мэкстон не задавал никаких вопросов: он стоял за мир, но в то же время ненавидел рабовладение. Как и все остальные жители поселка, он думал, что Браун готовит свой отряд для Канзаса.
«Студенты» жили у фермера и получали пищу за полтора доллара в неделю с каждого. В счет уплаты Мэкстон соглашался взять фургон и некоторое снаряжение. Однажды он сам отдал Брауну двадцать долларов «на нужды свободы», как он выразился.
Никто не удивлялся, когда встречал на большом поле за фермой десять парней и их седобородого учителя. Джон Браун указывал им на естественные укрепления. Они учились брать возвышенности и обороняться от нападений больших вражеских отрядов. Капитан показал им, как строятся зигзагообразные окопы, в которых можно долго удерживать свои позиции. В холодные и дождливые дни они сидели дома и изучали «Руководство», составленное Фордзом, или беседовали на политические темы. Они организовали «пробное правительство», нечто вроде законодательного собрания, и набрасывали проекты законов для будущих свободных штатов.
Джон Браун пишет на Восток Сэнборну:
«Я хочу снабдить каждого из моих людей экземпляром „Жизнеописаний“ Плутарха и „Жизни Вашингтона“ Ирвинга, лучшей из существующих биографий Наполеона, вместе с картами и статистическими данными о Соединенных Штатах».
«Пожалуйста, вышлите мне некоторое количество свистков вроде тех, которые имеются у боцманов на военных судах. Они нам здесь очень пригодятся. На каждые десять командиров надо иметь по крайней мере один такой свисток. Пришлите также какие-нибудь мелкие вещицы для знаков отличия, вроде эмблем и брелоков».
Наверное, из всех «студентов» только Кэги — самый культурный и образованный из них — понимал всю наивность и неумелость этих учений. Но и он оставался с Брауном, и он принимал участие в этих диспутах и политических разговорах и даже сам иногда произносил перед ними зажигательные речи о будущей свободе. Старый командир и впрямь обладал такой внутренней силой, которая держала людей любой категории и заставляла идти за ним до конца.
Но проходила зима, а с ней вместе иссякал энтузиазм «студентов». Они томились и начинали скучать: им не хватало реальной борьбы. Тид и Моффет пришли к Брауну: когда же наконец кончится эта проклятая игра в прятки, когда они выступят?
— Терпение, Моффет, я ждал целых двадцать лет.
Но они устали ждать. У них есть ружья, и, если он не поведет их, они пойдут сами. Они уже говорили в деревне, что скоро будут перебиты все рабовладельцы. Джон Браун понимал, что, если он станет откладывать выступление, они все уйдут от него. Кроме того, оставался еще Фордз, который тоже был ненадежен.
Быть может, все это к лучшему. И в себе самом Браун также ощущал беспокойное нетерпение. Руки сами тянулись к карабину. Действовать, действовать!
Он сказал юношам, что готов вести их на Юг, но надо, чтобы на Севере остались преданные люди, которые в случае нужды поддержат их и подготовят общественное мнение. Он должен поехать, сообщить им свой план и добиться их помощи. За это время занятия в Спрингдейле должны продолжаться, как обычно. Он пришлет своим «студентам» письмо, и, когда они прочтут: «Старые шахтеры, возвращайтесь», они должны быть готовы.
23. Временная конституция и установления
Приближалась весна, а о Брауне не было никаких известий. В комитете уже начинали поговаривать, что «старый джентльмен» всех одурачил. И вдруг он появился так же внезапно, как исчез. В сырое февральское утро он вошел в дом Фредерика Дугласа в Рочестере.
